Партизаны

– Мы не наивны, – голос Зарины звучал напряженно. Она сцепила руки так, что побелели костяшки пальцев. Было непонятно, к чему она ближе, к слезам или к ярости. – Нас обучали американские инструкторы, а не британцы. И приехали мы не облегчать жизнь четникам, а помогать своей родине.

– У американцев в Каире нет школ для подготовки радистов, – парировал Харрисон. – Если вашими инструкторами были американцы, значит, так хотели британцы. Думаю, вы все же наивны, доверчивы и лживы, вы прибыли помогать четникам. К тому же, думаю, вы хорошая актриса.

– Отлично, Джеймс, – одобрительно сказал Петерсен. – Хотя вы правы только в одном. Зарина – хорошая актриса, но она не наивна, не доверчива, они никогда не лжет, ну, разве один-два раза, и то, как говорят, во спасение. И она приехала в Югославию не для того, чтобы помогать нам.

Оба – и Харрисон, и Зарина – удивленно взглянули на майора.

– С чего вы решили? – спросил Харрисон.

– Интуиция.

– Интуиция! – с несвойственной для себя язвительностью воскликнул англичанин. – Если ваша интуиция похожа на ваши идеи, ее давно пора выбросить на помойку. И не пытайтесь ввести меня в заблуждение. Ваши драгоценные четники, – Харрисону, видимо, нравилось употреблять слово «драгоценный» с негативным оттенком, – ваши драгоценные четники, получая деньги и оружие от западных союзников, воюют на стороне немцев, итальянцев и усташей. Воюют против единственного реального союзника Англии в Югославии – против партизан.

– Хотите еще вина, Джимми? – предложил Джордже.

Харрисон помотал головой.

– Спасибо. Я хочу быть полезен своей стране, а вы, четники, ослеплены лже-патриотизмом, фанатичным желанием восстановить дискредитировавшую себя королевскую власть, – страстно продолжил он. – Неужели в Лондоне не понимают этого? Неужели мое правительство и дальше позволит водить себя за нос? Наверное, позволит, – печально заключил он. – Иначе чем объяснить непрекращающуюся помощь Михайловичу?

– Спорю, вы не смогли бы повторить это еще раз, – восхищенно сказал Петерсен. – Я имею в виду все эти возвышенные слова. Что же, мне ясна ваша позиция, – встав из-за стола, он подошел к печи, возле которой сидела Зарина, и присел на корточки около девушки. – Не подумайте, что тема разговора переменилась. Мы будем говорить о том же. Как вам понравилась утренняя беседа тет-а-тет с полковником Михайловичем?

– Тет-а-тет? Я не говорила с полковником наедине. Мы с Михаэлем доложили о своем прибытии. Вы же сами предложили нам отложить рапорт на утро. Или забыли?

– Я ничего не забыл. Однако мне кажется, что у вас с полковником состоялась беседа. Стены имеют уши – истина избитая, но верная.

Зарина быстро взглянула на брата, затем перевела взгляд на Петерсена.

– Не знаю, о чем вы говорите.

– У некоторых стен есть и глаза.

– Хватит издеваться над сестрой! – закричал Михаэль.

– Издеваться? Задать элементарный вопрос означает, по-вашему, издевательство? Тогда, быть может, вы мне ответите, Михаэль? Вы ведь тоже там были и знаете, о чем идет речь. Самое смешное, что и я это знаю.

– Мне нечего вам рассказывать! Нечего! Совершенно нечего!

– Вы скверный актер. Переигрываете.

– Достаточно, Петерсен, – Михаэль тяжело и часто дышал. – Довольно издеваться надо мной и моей сестрой! – он вскочил на ноги. – Бели вы думаете, что я намерен терпеть...

– Вы не намерены терпеть, Михаэль, – Джордже, подойдя сзади к юноше, опустил свои огромные ладони ему на плечи. – Вы намерены сесть. Если не успокоитесь, я свяжу вас и заткну рот кляпом.

– Боже мой! – возмущенно вскричал Харрисон. – Джордже, вы слишком много на себя берете! Петер, учитывая ситуацию, в которой мы все находимся...

– А если вы, мистер Харрисон, не утихомиритесь, – проговорил толстяк, – с вами будет проделано то же самое.

– Со мной?! – завопил англичанин. – С офицером?! Капитаном британской армии?! Джакомо, вы же британский подданный! Я призываю вас...

– Ваш призыв отклоняется, – сказал Джакомо. – Я не стану оскорблять честь офицера, говоря вам «заткнитесь». Майор пытается выяснить кое-что. Вы можете быть недовольны его политическими убеждениями, однако в состоянии взять себя в руки. Ц вы, Зарина. Думаю, вы оба ведете себя неумно.

– Боже мой, Боже... – пробормотал Харрисон и затих.

– Спасибо, Джакомо, – поблагодарил Петер-сен и обратился к девушке. – Зарина, вы же не считаете, что я хочу как-то обидеть вас – это было бы глупо. Я не стану, да и не смогу поступить подобным образом. И все же, вы говорили с Михайловичем один на один.

– Да. Вас устраивает?

– Ну, наконец-то. Прошу прощения, если я спрашивал об этом с излишней настойчивостью. Теперь разрешите уточнить: о чем вы говорили? Обо мне?

– Нет... То есть, да... Помимо всего прочего...

– "Помимо всего прочего", – передразнил Петерсен. – Что же такое «все прочее»?

– Всякие другие вещи.

– Неправда. Вы говорили с Михайловичем только обо мне и, возможно, немного о полковнике Лунце. Помните: «у стен есть глаза и уши». Наверное, вы забыли, что говорили, продавая меня Михайловичу? Сколько Серебреников вы получили за это?

– Я ничего не получала, – лицо Зарины покрылось красными пятнами, – и не предавала вас. Не предавала! Я не говорила о вас ничего плохого!

– Подумать только, какой-то паршивый клочок бумаги. Надеюсь, вы получили свои тридцать Серебреников, – Петерсен достал из кармана сложенный вчетверо лист и развернул его. – Узнаете? Зарина тупо уставилась на бумагу, затем уперлась локтями в колени и закрыла руками лицо.

– Господи, что происходит? – глухо прошептала она. – Я знала, что вы – плохой, противный человек, но не предавала вас. Я просто отдала полковнику эту бумагу.

– Знаю, – неожиданно промолвил Петерсен. Он мягко коснулся плеча девушки. – В отличие от вас я понимаю, что происходит. И понимал, надо признаться, давно. Простите, но мне пришлось так поступить. Почему вы не сказали сразу, что беседовали с полковником обо мне? Забыли, о чем я говорил вчера утром?

– О чем же? – Зарина оторвала ладони от лица и взглянула на Петерсена. В глазах ее стояли слезы.

– Я сказал: вы слишком привлекательны и кристально честны для того, чтобы поступать непорядочно. Всего существовало три экземпляра приказа генерала фон Лера. Первый я отдал Михайловичу в запечатанном конверте. Это, – Петерсен потряс бумажным листком, – я раздобыл после отъезда из Рима. И только что вы сообщили мне о третьей копии, которую получили в Риме от полковника Лунца и вручили сегодня утром нашему командиру.

– Да, в сообразительности вам не откажешь, – Зарина вытерла слезы. Взгляд ее стал яростным.

– Во всяком случае я чуть сообразительнее вас, – весело отозвался Петерсен. – Лунц, наверное, решил, что я могу работать на два фронта и подменю инструкции. Но я же не сделал этого. Сообщение, переданное мной Михайловичу, было точным? Сравнив мой текст с вашим, он убедился в этом? Удивительно, что Лунц доверил такой девушке столь ответственное поручение. Окажись я предателем или шпионом, вам бы этого не простили. Хотя бы поэтому не надо смотреть на меня с таким бешенством. Вы, конечно же, осознавали, что, подмени я инструкции, Михайлович немедленно меня бы казнил?

Краска отхлынула от лица Зарины. Она прикоснулась ладонью к губам.

– Разумеется, вам и в голову не пришло такое. Вы не способны не только на двойную игру, но даже подумать о подобном. Вы не способны пред ставить последствия, которые ожидают проигравшего. Как же такая умная девушка... Ладно, не обращайте внимания. Пусть о подобных вещах думают те, кто на них способен. ...Почему вы пошли на это, Зарина?

Вопрос был задан неожиданно, и девушка растерялась. Беззащитно взглянув на Петерсена, она спросила:

– В чем теперь вы хотите меня обвинить?

– Ни в чем, дорогая. Клянусь, ни в чем. Я только хотел узнать, почему вы согласились на подпольную сделку с полковником Лунцем, вопреки своей натуре. Но я уже понял почему. Это был для вас единственный шанс попасть в Югославию. Вы отказываетесь от предложения полковника – он отказывается помочь вам в переправе. Вот я сам и ответил на свой же вопрос. ...Вина, Джордже, вина! Этот разговор вызвал у меня жуткую жажду.