Тризна по женщине

Она садится и переводит дух.

И снова встает. Манит к себе Хеминга.

— Проводи меня! — приказывает она.

Обняв за талию, он поддерживает ее, и они вместе покидают покой. Все склоняются перед Асой, королевой Усеберга.

Королева Усеберга сидит на постели в своей скромной опочивальне. Хеминг стоит перед нею. Они в таком далеком прошлом, что от времени оба кажутся мне прозрачными — она стара, он молод и непокорен.

— Я хочу, чтобы ты жил, — говорит королева. — Ты сын человека, которого я когда-то любила, это неважно, что я желала ему смерти и в конце концов лишила жизни. Я знаю, ты любишь Одни. Она красивая женщина. Я не отниму ее у тебя.

Он кивает в знак благодарности.

— Но за это ты мне заплатишь дорогой ценой. — Теперь королева говорит медленно и несколько раз прижимает руку к груди, словно боясь, что сейчас сердце стукнет в последний раз. — Слышишь, дорогой ценой. Ни тебя, ни ее не будет в числе той дюжины, что последует за мною в курган. Имена тех я назову тебе потом. Но я потребую не только эти двенадцать жизней, ясно тебе? Моя жизнь кончена. Я смотрела Одину в глаза и не видела в них ничего, кроме пустоты. Я встретила человека, вынудившего меня к покорности, это был мой супруг, которого я убила. Но что все они дали мне, что у меня осталось? У меня есть сын, он скоро вернется из похода. Этот человек, лишенный мужества, он пошел в отца, а не в мать! Что еще даст мне жизнь, когда я буду лежать в земле? Конечно, им захочется плясать от радости на моем кургане. Но я позабочусь, чтобы после моей смерти не было никаких плясок! И ты поможешь мне… или умрешь.

Он слушал ее с опущенной головой. Теперь он поднимает голову.

— Ты мне поможешь или умрешь. Той же ночью, когда меня и еще дюжину человек положат в курган, оставшиеся в живых начнут пить и веселиться, чтобы забыть случившееся и прогнать страх, как бы я не вышла из кургана и не явилась к ним снова. И той же ночью ты насыплешь вокруг дома конопли. Потом подопри бревнами все двери. Гвоздями не заколачивай, это могут услышать. Выбери бревна потолще, чтобы они выдержали напор, когда люди станут высаживать двери. И подожги дом!

Сразу не убегай. Выжди и руби каждого, кому удастся выбраться наружу. Пусть все сгорит дотла. Подожги также конюшню и хлев, ходи от дома к дому по всей усадьбе и поджигай. Пусть Усеберг сгорит дотла!

Одни отправь заблаговременно в лес. Перед самой смертью я одарю тебя серебром. И ты бежишь отсюда вместе с Одни.

Поезжай в Швецию или в Данию, в этих странах люди жадны до серебра. А Ирландии остерегайся — это страна Одни. Там у нее родичи, они наверняка встретят тебя враждебно. К тому же там у них другой бог. Он не хуже и не лучше наших богов, но ты можешь с ним не поладить. Держись старых богов. Но не принимай их всерьез. Они этого не стоят. Владей на здоровье своей Одни. Изменяй ей, когда подвернется случай, лги ей, будь счастлив и не поминай лихом старуху из Усеберга, которая заставила тебя погубить столько человеческих жизней!

Это спасет и тебя и Одни!

И обеспечит мне посмертную славу… и тебе тоже. Мои похороны и твое участие в том, что случится, надолго останутся у людей в памяти!

Она наклоняется вперед и смеется, брызжет слюной, пустой беззубый рот открыт, она смеется до икоты, потом ложится, поднимает голову и бросает ему в лицо:

— Убирайся!

Склонив голову, он уходит.

Вслед за ним и я покидаю опочивальню.

Но королева снова зовет Хеминга:

— Если ты не исполнишь мою волю, я вернусь сюда и задушу… нет, не тебя, я задушу ее! — И она опять смеется.

В пиршественном покое все ждут Хеминга.

Он говорит:

— Она еще не решила, кто именно последует за нею в курган.

Старая женщина в Усеберге требовала, чтобы двенадцать ее подданных умерли вместе с ней. Ее власть в Усеберге была неограниченной и простиралась далеко за его пределы. Родичи ее, мужчины и женщины, разделявшие ее мысли и веру, жили по всему Вестфольду и даже в Уппсале, они боялись потерять свою власть и поэтому были вынуждены считать ее желание для себя законом. Выше ее был только Один. Когда наступит день и она поплывет в последний путь, он потребует жертвы, соответствующей ее богатству. А мало кто был здесь богаче, чем она.

К тому же в глубине своей ожесточенной души она ненавидела всех. Может, были там и другие чувства, потому что она иногда плакала, но она всегда стыдилась этих слез. И искупала их тем, что усиливала свою власть и жестокость там, где и без того была жестока. В ее роду, насколько хватало памяти, покойников чтили, убивая ради них других людей. Вот и она потребовала: я возьму с собой дюжину человек! И хотя она сказала это в хмельном хвастовстве, слова эти были прочнее рун, высеченных на камне. Обратного пути уже не было!

У нее был сын, которого звали Хальвдан. Он ушел в викингский поход, через год или два он вернулся в Усеберг. Хальвдан никогда не чтил ее так, как ей того хотелось, как она требовала. Он был похож на своего отца. Ей это не нравилось. Но ему недоставало отцовской силы, и это ей тоже не нравилось. Когда он вернется домой, вознесенный к небесам курган, в котором она будет покоиться, и пожарище поведают ему о том, что, когда она умерла, умерло все.

Ни один человек, находящийся под ее властью, не знал, кто войдет в число двенадцати избранников. Несколько слабых стариков, уже давно примирившихся с мыслью о скорой смерти, надеялись теперь попасть в их число. Но остальным хотелось жить. Люди таились по углам, чтобы ее взгляд случайно не упал на них — пусть выберет себе кого-нибудь другого. Однако такое желание сопровождалось чувством, что они ведут себя недостойно. Они поступались честью, выбирая бесчестье, тем не менее по ночам они носили к капищу чашки с кровью и лили ее на жертвенный камень, прося Одина, чтобы он велел ей выбрать не их. По пути домой они встречали других. И ждали, пока он или она тоже принесет свою жертву, чтобы вместе вернуться домой; некоторые плакали.

Но она жила.

Еще жила, скрюченная ломотой, с поблекшим взглядом, со слабеющим день ото дня голосом и желчной силой, которая никому не предвещала ничего хорошего. Была лишь одна возможность освободиться от ее власти — воздвигнуть против нее нид [8].

Но это могло дорого обойтись: во-первых, она бросила бы своих телохранителей против того или тех, кто воздвиг жердь. Телохранители неизменно сопутствовали ей, их было немного, но они всегда были при оружии и, не задумываясь, пускали его в ход. Во-вторых, одно дело — воздвигнуть нид против могущественного человека, чтобы свергнуть его и посадить на его место не менее могущественного соперника, и совсем другое — поставить нид перед открытым курганом. Это значило не только лишить королеву двенадцати слуг, которых она хотела взять в царство мертвых, но и лишить Одина той чести, которую она ему оказывала этой жертвой. И поэтому каждый обитатель Усеберга понимал, что нид воздвигнут не будет.

Лишь один человек мог бы воздвигнуть его — Хеминг. Она, должно быть, почувствовала это и поэтому поговорила с ним с глазу на глаз, чтобы и его подчинить своей воле.

Так наступила осень.

До весны ей было не протянуть.

Хеминг вырос при королеве. Она сама наказывала его, когда находился повод. Случалось, она оставляла при этом двух служанок, чтобы повеселить их этим зрелищем. А иногда, наоборот, всех выгоняла прочь и расправлялась с ним наедине, как строгая заботливая мать с послушным и в общем-то удачным сыном. Иногда она его целовала. Делала она это неловко. Целуя, она напоминала скворца, клюющего сало. Губы у нее были неприятные и холодные, часто, не найдя его губ, она впивалась ему в подбородок. Если кто-нибудь присутствовал при этом — а случалось и так, — он ненавидел королеву больше, чем в те минуты, когда в ожидании ее кары лежал на лавке, спустив штаны.

8

в древней Норвегии и хулительные стихи и жердь с насаженной на нее лошадиной головой, которая воздвигалась с целью поношения