Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Буквально все это пространство напичкано птицами, птичками и пташками в огромном количестве. Любому московскому человеку, приехавшему «из зимы», это просто покажется чем‑то фантастическим. У меня же от вида каждого черного дроз­да и дубоноса или выпугиваемого с дневки из особенно густых зарослей дендрария ястреба–тетеревятника или филина по сердцу разливается что‑то теплое и прият­ное, какая‑то особая непритупляющаяся отрада…

ВИР окружен забором, которого не увидишь в Москве: он сложен из огромных из­вестняковых кирпичей, как где‑нибудь в Крыму или на Кавказе, одним своим видом подчеркивая южную специфику этого места. Я часто лазаю через этот забор, когда хожу на почту (лень обходить до ворот); в щелях между кирпичами в этом южном за­боре местами гнездятся серые синицы (Parus cinereus).

Первые выходы за пределы ВИРа ― и того пуще, как сплошное непрерывное кино: каждый склон, каждый поворот, каж­дый вид привлекает внимание новизной и требу­ет полного сосредоточения, потому как, сколько ни готовился, все вокруг новое и со­вершенно незнакомое».

ТОПОНИМИКА

― Ска­жи нам, как зо­вут твое­го повелител­я и как называетс­я эта пустын­я?

(Хорас­анская сказка)

«25 января…. Географические названия в регионе волнуют меня и будоражат во­ображение: Арапджик, Арпаклен, Атрек, Бендесен, Гебесауд, Дайна, Дойран, Дузлуо­лум, Елысу, Казанджик, Кара–Гез, Мессериан, Молладурды, Монжуклы, Наар­ли, Па­лызан, Терсакан, Ходжа–Кала, Шалчеклен, Шар–лоук, Юван–Кала… В этом отчетли­во азиатском ряду инородно (словно попав сюда по ошибке с карты Франции) выгля­дит название поселка, расположенного к югу от Кизыл–Арвата за Передовым хреб­том, ― Пурнуар. А? Каждый раз еду мимо и думаю: «Шерше ля фам, силь ву пле… Неужели и в Пурнуаре говорят по–туркменски?»

Помимо существующих географических названий, отмеченных на картах, есть мно­жество экзотических местных на­именований, используемых лишь в обиходе живущи­ми здесь людьми. Но даже помимо этого, когда работаю, нередко тре­буется как‑то обозначать совсем небольшие урочища или приметные места. Я изобретаю назва­ния сам, подсознательно удовлетворяя стремление к первооткрывательству, но не изгаляясь и не фантазируя, а всегда следуя спонтанно возникаю­щим ассоциациям: Долина Лучков; Обрыв Фалко; Урочище Дохлого Шакала; Гряда Колючек; Карниз Го­лубей; Терраса Раз­боя; Промоина Турачей, Дорога Помоек… Красота. Детство игра­ет. Осталось еще только сундук где‑нибудь закопать. И на­крыть скелетом».

ТРАГИКОМЕДИЯ–ЭКСПРОМТ

Ма­лика горь­ко ры­дала от отчаян­ия и стра­ха, но по­том постеп­енно успокои­лась, оглядел­ась по сторон­ам и увидел­а, что в тем­нице она не одна…

(Хорас­анская сказка)

«2 февраля. Родители, привет!

Наконец‑то, после уже многих отправленных мной вам писем, мне самому сюда пришло письмо! Маман, ты ― первая, с кем у меня устанавливается диалог. Все у меня путем, не беспокойтесь…

Вы только послушайте, как называются некоторые виды, которые здесь обитают, и постарайтесь представить, в каком окружении я здесь оказался!

Поперечнополосатый волкозуб; вульпия реснитчатая; белобрюхий стрелоух; эпи­лазия удивительная; изменчивый олиго­дон; кузиния тоненькая; сердечник шерша­вый; азиатская широкоушка; усатый конек; валерианелла Дюфренся; широкоухий складчатогуб; кобылка Боливара; бражник–языкан; мерендера крепкая; подковонос Блазиуса; вяжечка го­лая; волосатик неприметный; многозубая белозубка; персидский эйренис; усатая ночница; мертвая голова; нетопырь- кар­лик; афганская слепушонка; краекучник персидский. И др. подобное.

Какой роман можно было бы написать с такими именами действующих лиц! Да его и писать не надо, он уже готов! Раз­ве могут быть какие‑нибудь сомнения относи­тельно дальнейшего развития сюжета, когда Персидский Эйренис, победив Попереч­нополосатого Волкозуба и минуя по пути Мертвую Голову, приезжает на Кобылке Бо­ливара за Кузинией Тонень­кой, предательски брошенной Изменчивым Олигодоном, которого накануне околдовал Сердечник Шершавый, а за этим тайком, каждый по–своему, наблюдают безмолвно страдающий Волосатик Неприметный и злорадно вы­нашивающий свои гнусные планы Нетопырь–Карлик, у которого уже томится взапер­ти Вяжечка Голая…

Не говоря о том, что при таких‑то именах фабула как таковая уже и не важна».

33

За­тем го­сти мало–по­малу ста­ли отбыв­ать в свои страны…

(Хорас­анская сказка)

За годы работы в Кара–Кале я перевидал там много приезжего биологического народа. Людей молодых и пожилых; скромных провинциалов и всем известных по телепрограммам популярных столичных специалистов. Большинство из них искрен­не интересовались природой, кое‑кто больше заботился о диссертабельности соби­раемого материала. Общение со всеми было для меня очень интересным и достав­ляло массу удовольствия, давая неограниченные возможности для наблюден­ия судеб, характеров и профессиональной увлеченности. Но самыми вдохновенными изыскателями и основными моими коллегами, спутниками и соучастниками всего в полевой экспедиционной жизни всегда были мои студенты.

СТУДЕНТЫ

Че­рез некотор­ое вре­мя притащил­ись от­ставшие люди, дрожащ­ие, почерневш­ие, похудевш­ие; не произно­ся ни сло­ва и ни на кого не гля­дя, они бросаю­тся на дно па­латки и затихают…

(И. А. Зарудн­ый, 1901)

Од­нако ты с лошад­и не сле­зай и с ними не связывайс­я…

(Хорас­анская сказка)

«25 января. Дорогая Клава!

…Первая экспедиция, как и все первое, наверняка запомнится особо. Привез на зимние каникулы группу студентов с биохима и геофака; состав пестрый, но все хо­рошие.

Скромняга Паша ― тощий очкарик; жизнь впитывает со всех сторон; за четыре дня дороги в поезде отправил домой во­семь писем, а приехав в Кара–Калу, сразу ото­слал уже готовое девятое («Они, дураки, смеются, не понимают, что я прие­ду, а у меня дома готов отличный дневник!»). Куликова, которой палец в рот не клади, острит даже надо мной; в полях с детства, со школы занимается птицами; курит только слишком много. Две Ленки (одна с курчавым черным хвостиком, дру­гая ― в строгих учительских очках) обе первый раз в поле; стараются. Марина ― тихоня с ко­сичкой; на первой экскурсии весь день была темнее тучи, даже спросил ее, не забо­лела ли? Молчит, улыбается, а потом оказалось, что ноги стерла в кровь, и ― ни сло­ва. Потому что перед выходом и того хуже ― паспорт потеряла с командировкой в погранзону (мне лишь вечером доложили через Стаса; утряслось: Кара–Кала ― не Москва, здесь паспорт не пропадет, уже вечером притащили погранцам). Отличник Сережа ходит в ватнике, туго затянутом офицерским ремнем; молчалив, весь в науке; видно, что ре­шает сейчас, чем и как заниматься в будущем. Света с горящими глазами рассматривает горы вокруг, даже когда все остальные кемарят в трясущейся на ухабах машине после маршрута. Добров ― длинный скромняга с добродушной улыб­кой, наш эксперт по насекомым. Виталька ― черноглазый «юннат» ― приколыцик; вечно содержит дома всякую живность. Аллочка ― феечка, губки бантиком; добросовестно учится идти к поставленной цели, преодолевая на своем пути любые препятствия. Иван ― брюнет–очкарик с геофака; не биолог, его интересы иные и шире; во что они воплотятся? Остряк Рыжий, у которого огромная огненная курчавая шевелюра и такая же борода. Сам­бист Сашка увлечен герпетологией, гадов высматривает в лужах и в норах. Лейла ―- заправила всего и староста зоологи­ческого кружка; арабка, расцветшая в СССР под сенью равных прав и на своем эмансипированном примере наглядно опровергающая легенды о забитости восточных женщин. Стас ― дедок, единственный дембель, плюс ― он абориген; в ав­торитете.

В первый вечер дал всем анонимную анкету, все нормально: реальные лидеры пользуются и самой большой нефор­мальной популярностью.