Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

(Хорас­анская сказка)

«26 мая…. Вдоль гряды холмов–адыров озабоченно пролетел куда‑то змееяд с заметно растрепанным оперением, ― птица явно не в лучшей форме. Этому редко­му хищнику, питающемуся почти исключительно змеями и ящерицами, в эту весну туго: сухой год, змей мало (многие из них ползают как жалкие скелеты, обтянутые ко­жей, ― смотреть больно).

Наглядная и печальная иллюстрация всеобщей взаимосвязи всего вокруг: варвар­ская рубка арчевых лесов на склонах и на плато, равно как и уникальных лесных за­рослей в горных ущельях, привела к тому, что влага в почве не задерживается больше, как раньше, когда она сгладила бы засушливый эффект необычно ранней и сухой весны. Травянистые растения уже в мае выглядят выгоревшими, как обычно в сентябре, ― нет пищи для грызунов. Нет грызунов ― нечем питаться зме­ям. Нет змей ― не хватает корма для нормального размножения этих хищных птиц. В глубокой депрессии оказываются все уровни жизни, а причина этому, как бывает все чаще, ― венец творения, Homo sapiens ― человек разумный.

А ведь змееяд в Красной книге; редкий, во многом особый вид. В предшествующие сезоны я пару раз наблюдал змеея­дов, летящих с наполовину проглоченной и напо­ловину свисающей из клюва змеей, ― интересно.

А один раз туркмены принесли в заповедник молодого змееяда, неизвестно как к ним попавшего, которого они пытались кормить хлебом. Он жил после этого у Ильи (одного из сотрудников заповедника), прозвавшего его за доставучесть «Вови­ком» в честь своего сына от первой жены, который «тоже все время орал и действовал на нервы». Вовик съедал в день пятнадцать лягушек (по пять за три раза), самостоя­тельно вылавливая их из таза, зажимая когтистой лапой, расклевывая жертве заты­лок, а потом глотая ее целиком. С удовольствием также глотал и предложенных сер­добольными соседями мы­шей и воробьев. А живя зимой дома, приходил погреться на кухню, садился недалеко от плиты, нахохливался, полупри­крыв глаза, и начинал, на удивление всем, тихонько бормотать и мурлыкать что‑то себе под нос, как ма­ленькая певчая птичка…»

В освещенной солнцем скале, которую я периодически просматриваю в бинокль, проходит вертикальная трещина, а в ее основании ― большая ниша, занятая сейчас гнездом стервятника. Это африканский вид, доходящий на север до Средней Азии. Сидящая на гнезде взрослая птица периоди­чески поднимается и переступает вну­три.

От долины Чандыра к гнезду летит второй родитель, неся в клюве (чаще хищники носят все в лапах) темный округлый предмет диаметром сантиметров пятнадцать. Очень похоже на черепаху (мелких черепах, как Зарудный пишет, стервятни­ки глота­ют целиком), но рассмотреть наверняка, что же это такое, не удается ― вопрос на­всегда остается без ответа.

ГНЕЗДО СТЕРВЯТНИКА

…Когда они подошли поближ­е и падиш­ах разгляд­ел их бо­лее тща­тельно, то пришел в великое изумление…

(Хорас­анская сказка)

«31 мая…. В автопробеге по нижнему Сумбару и Чандыру прошлой весной мы ви­дели с Переваловым и Стасом много интересного. На одной из стоянок Перевалов ублажал техосмотром и без того безотказную Чекараку (свою машину, на ко­торой мы путешествовали той весной); а мы со Стасиком, отправившись в радиал по округе, нашли среди невысоких беле­сых обрывов правобережья Чандыра гнездо стервятни­ка.

В силу полной ненаселенности места оно было настолько легкодоступно, что это прямо настораживало: не верилось, что можно так вот, запросто, добраться до него и рассмотреть в руках все его содержимое.

Два разновозрастных птенца вдвое отличались по размеру: один с дрозда, второй с голубя; оба в белом пуху, совсем цыплята. Прочее содержимое гнезда было весьма необычно: два целых фазаньих яйца; остатки ящериц (агам и желтопу­зиков), змей (кобры и гюрзы), птиц (синий хвост сизоворонки и мягкие перья сыча) и целая, пре­красно сохранившаяся голо­ва молодого камышового кота. Даже без стопроцентной уверенности в том, что эти жертвы были пойманы живыми (а види­мо, так оно и было), такое меню наводило на мысль, что стервятник, среди родственных ему гри­фов Старого Света, питаю­щихся преимущественно падалью, ― вид очень особый. Удивляться этому не приходится: уж если они в Африке страусиные яйца камнями разбивают, это о многом говорит.

Само гнездо, кстати, было устроено на подобранном где- то птицами армейском ватнике с желтозвездными металличе­скими пуговицами. Цирк».

11

…На сча­стье, он вспомнил о пере, котор­ое дала ему пти­ца Рух. Он сжег его, и в тот же миг пти­ца Рух предста­ла перед ним.

(Хорас­анская сказка)

…Чув­ствую, что гла­за мои сме­ются от удо­вольствия, что лицо складывае­тся в улыб­ку и что вид мой для постороннего наблю­дателя… становится совсем глупым.

(Н. Л. Зарудн­ый, 1901)

Вспоминая это удивительное гнездо, я наблюдал стервятников, сидящих в расще­лине и, как мне казалось, нежно смот­рящих друг на друга, как вдруг…

Вдруг…

Вдруг!!

После недель, проведенных в Москве за анализом карт, трудно поверить, что это наяву, но я действительно вижу в воз­духе у скал Казан–Гау пару…

Да–да.

Пару ястребиных орлов…

Не стоит недооценивать этого факта и этого момента. Я аж зубами скрипнул. По­явившиеся в поле зрения фасциатусы произвели на меня впечатление разорвавшей­ся бомбы и манны небесной одновременно… И разлилось внутри желанное тепло: «Ведь я же знал!.. Знал!»

Постарайтесь понять ситуацию: с самого начала это была затея с практически ну­левым шансом на успех. Во–первых, потому что речь идет о ястребином орле, ред­кость которого трудно переоценить. Во–вторых, потому что я вырвался в тот сезон из Москвы на три недели, которые позже, в силу обстоятельств, сократились до двух. В–третьих, Ямой живот. При таком раскладе заключительная двухдневная поездка на Чандыр выглядела просто агонией…

И вот я сижу и вижу их. Причем вижу не случайно, а специально разыскивая и найдя; выбрав точку в огромном регионе и увидев их именно у этой скалы… Сначала самца в расцвете сил, великолепной насыщенной окраски, а потом и подлетев­шую к нему самку. При этом орлы не просто ведут себя как дома ― они держатся подчерк­нуто по–хозяйски.

Самец активно демонстрирует, периодически взлетая «качелями» вверх, склады­вая в полете крылья и пикируя вниз, раз за разом повторяя демонстрационные став­ки. Потом он усаживается на скалу на самом верху и посматривает вокруг, величес­твенно поворачивая голову. Самка, парящая поблизости с набитым после удачной охоты зобом, подсаживается к самцу, но быстро слетает вдоль стенки в противопо­ложном от меня направлении. Самец неотступно следует за ней. Обе птицы взрос­лые, контрастной насыщенной окраски, но самец явно чуть старше; самка, как и по­ложено, немного крупнее.

Подхватив саквояж и забыв про тяжкий недуг, я вприпрыжку несусь по камням на другое место, чтобы не потерять птиц из виду. То, что я вижу, заставляет меня вну­тренне возликовать ― гнездо! Свершилось!

Сам понимаю, что несолидно, но вынужден признаться, что на бегу у меня даже слезы брызнули коротко на какое‑то мгновение: все- таки сильная встряска плюс об­щее физическое состояние; совсем из- за этого живота нервы никуда…

И ведь это не просто встреча, что само по себе было бы удачей, а сознательно вы­численная гнездовая территория с гнездом! Обе птицы крутятся около него, самка присаживается на скалы в нескольких метрах от постройки из сухих веток, разгля­деть которую полностью я снизу не могу. Надо лезть…

В иных обстоятельствах я никогда не пошел бы на штурм этого гнезда в лоб. Преж­де всего ― чтобы не беспокоить птиц. Но в данном случае такое беспардонное втор­жение простительно.

Я проверяю на себе аппаратуру, застегиваю все карманы и начинаю подъем на­верх…

ПТИЧЬЕ МОЛОКО