Страница 40 из 54
Быстро перебирая в памяти минувшие события, я неожиданно понял, почему бедная пака так странно себя вела и без всякой причины бросалась в морской прибой Она хотела убежать от этих глаз!
Мне приходилось и раньше видеть сверкание глаз пумы, а оцелотов я наблюдал неоднократно. Но глаза в кустарнике не могли принадлежать оцелоту: их блеск был слишком пламенным. Отсутствие видимых в темноте очертаний туловища, наблюдение по одному направлению и неопределенность расстояния затрудняли правильность суждения.
В своих путешествиях по тропикам мне ни разу не довелось встретить ягуара. Поэтому сейчас очень хотелось, чтобы это был именно он.
Когда расстояние уменьшилось до сорока футов, я сообразил, что глаза видны из‑за чаши морского винограда и, чтобы увидеть туловище животного, надо подойти поближе. Мысль о том, что наше приближение может насторожить зверя и заставит его убежать, напрягла мои нервы до предела. Я перестал красться и почти побежал, но тут фонарь запрыгал из стороны в сторону. Глаза куда- то исчезли. Остановившись, я медленно повел лучом вдоль чащи кустарника. Никого не было видно!
― Он убежал! — сказал Чепе. — СаЬгбп [123].
В отчаянии я бросился в кустарник — туда, где раньше сверкали глаза, и стал искать какую‑либо возможность проникнуть внутрь. Вдруг луч фонаря нащупал длинный ход, ведущий в глубь кустарника. Но и там никого не было!
От огорчения я вновь почувствовал себя усталым. Надо было что‑то предпринять, и я начал продираться сквозь заросли морского винограда, надеясь найти хотя бы след на песке. Какая‑то ветка хлестнула меня по лицу, и я отшатнулся. В полумраке слева от себя я ощутил движение. Повернувшись, увидел пеструю завесу листьев и то, что находилось за ней. В десяти футах на фоне трепещущей листвы боком ко мне стоял ягуар. Пригнувшись для прыжка, он спокойно и пристально смотрел на меня.
Стоя беззвучно и неподвижно, я тщетно пытался дать знать находившемуся позади меня Чепе, что это tigre. Но я так и окаменел на месте и только пялил глаза на огромного золотистого кота, как бы впитывая в себя его облик. Ягуар мог исчезнуть через несколько секунд.
Я все больше и больше убеждался, что передо мной ягуар, а не оцелот, ибо черные пятна на шкуре образовывали розетки, а не глазки. Но, все еще сомневаясь в правильности своего суждения, я для верности сопоставил высоту расположения плеча и ширину грудной клетки со стоящим позади молодым деревцем. Рассматривая мощные мышцы, не свойственные оцелоту, я перевел луч фонаря на крупную голову животного и окончательно убедился, что никакой оцелот не может сравниться с ягуаром по массивности и силе.
Вы вправе удивляться возникшим у меня сомнениям, поскольку известно, что ягуар достигает размеров бенгальского тигра и что даже небольшие ягуары Центральной Америки весят двести фунтов и более, а оцелот не превышает размеров собаки–сеттера. Но дело происходило ночью, когда тени листьев морского винограда, одинаковость черно–золотистой окраски обеих пород животных и контрастный свет охотничьего фонаря могли даже на десятифутовом расстоянии легко ввести в заблуждение. Я хотел быть уверенным потому, что передо мной находилось животное, которое я страстно желал увидеть, даже больше, чем все то, ради чего сюда приехал. Это был мой первый ягуар, и я хотел, чтобы он оставил в памяти заметный след.
Внезапно Чепе обнаружил причину моего молчания.
― Santa madre [124], — пробормотал он. — Tigre.
Резко нагнувшись, он схватил находившуюся у меня в руке паку и швырнул ее в темноту. Легкое движение и звук падения паки заставили tigre пригнуться еще на два дюйма. Я подумал, какими дураками мы бы оказались, если бы ягуар забрал добычу, которую мы у него перехватили.
Послышалось едва уловимое звяканье стали, и я понял, что Чепе достал из‑за пояса нож–мачете. Я зашипел на него и погрозил пальцем, чтобы Чепе перестал шуметь, но тут же сам поднял множество звуков. Не отводя луча от головы ягуара, я нащупал мешок, висевший на плече Чепе, и снял его. Достав фотоаппарат, вынул из своего рюкзака фоторефлектор и стал на ощупь искать лампу. Во всем, что я делал, не было ни малейшего признака разума, но так же глупо вел себя и спокойно стоявший ягуар. Плохо повинующимися пальцами я ввинтил лампу и стал нащупывать замок футляра фотоаппарата. Луч фонаря я старался удерживать неподвижно. Обнаружив, где открывается футляр, я нажал на замок, и он с легким щелчком раскрылся. В это мгновение я увидел, как дрогнула голова зверя, и вдруг ее не стало — не сделав лишнего движения, он исчез, и там, где он только что так спокойно стоял, осталось пустое место. В десяти футах от нас ягуара мгновенно и целиком поглотила ночь, а Чепе и я остались одни.
― Que barbaridad [125], — пробормотал Чепе, вкладывая в эту фразу все, что она только могла вместить. Через секунду он опустился на песок, вытащил из кармана сигарету и закурил. — Какая красивая шкура! Но какая зверская скотина!
― Si, hombre [126], — ответил я только ради того, чтобы что- нибудь сказать. Я все еще не мог опомниться. Огромный зверь, недавно находившийся рядом с нами среди листьев морского винограда, еще стоял у меня перед глазами.
― Стыдно, что у вас нет с собой ружья, — сказал Чепе.
Но мне вовсе не было стыдно, я получил все, что хотел. Я понимал, насколько смехотворными были мои безрассудные попытки сделать снимок, но все же после шести бесплодных лет мне удалось познакомиться с ягуаром. Я не встретил черепах, но какое это имело значение. Ведь я увидел ягуара!
― Черт возьми, а где наша пака? — спросил я.
Чепе вскочил на ноги и бросился в то место, куда он швырнул грызуна. До меня донеслось шуршание разгребаемого песка — Чепе пытался нащупать ногой лежавшую на берегу паку.
― Ее нет? — спросил я.
― A‑jah [127], — внезапно произнес Чепе. — Вот она!
Возвращение домой слабо запечатлелось в моей памяти. Все было кончено в тот миг, когда исчез ягуар. Да и в дальнейшем ходе событий не было ничего примечательного. Мы остановились и выпили в том самом месте, где повстречали паку. Семимильный переход до дома свелся к тому, чтобы беспрерывно переставлять одну ногу за другой. По–видимому, не было ни малейшей надежды на то, что авангард черепашьего стада движется вслед за нами, и никакое иное событие не могло взволновать наши души, очарованные красочным видением ягуара.
Сняв фонарь с головы, я всю дорогу шел в темноте, предаваясь мечтаниям, вспоминая подробности встречи с ягуаром и погружаясь в дремоту, насколько это позволяли машинально шагавшие передо мной ноги.
Как я уже сказал, обратный путь не сохранился в памяти, и в моих записях, сделанных на следующий день, нет упоминаний о чем‑либо интересном. Переход до деревни продолжался около трех часов, и ничего занимательного о нем не расскажешь, разве только о его конце.
Я вернулся к действительности, лишь когда мы подошли к пастбищу, где раньше стояла белая лошадь. Чепе пошел за оставленными здесь ботинками, а я включил фонарь, чтобы легче было найти куст, на котором они висели Покуда Чепе обувался, я ос вешал лучом пастбище, и свет упал на лошадь, стоявшую на том же месте.
Она посмотрела на нас больше из вежливости, чем из любопытства. потом отвернулась и принялась пощипывать траву. Я вновь подумал, что было бы неплохо нанять эту лошадь, но тут заметил на ее плече, у основания тощей шеи, какое‑то странное черное пятно. Раньше лошадь была чисто белой — я был твердо в этом уверен. Направив на нее луч и пройдя по траве около двадцати футов, я остановился. Затем кинулся бегом к Чепе, который сидел и зашнуровывал ботинки.
― На шее у лошади вампир! — крикнул я.
123
Козел (исп.).
124
Пресвятая Матерь! (исп.).
125
Какоенахальство (исп.).
126
Да, человек (исп.).
127
Да {исп.).