Улица Пяти Лун

— А Пьетро принадлежит к тем людям, которые позволяют делать копии со своих драгоценностей?

— Именно.

— Но зачем? Ведь он богат, как Крез. У него виллы и дворцы, напичканные древностями, роскошные автомобили, слуги... Зачем ему принимать участие в этих грязных делах?

— Вики, Вики! Это доказывает, что ты, как и мои родители, происходишь из бедных, но честных слоев. Наверное, ты никогда не покупаешь вещи, если не можешь за них расплатиться.

— Ну да, я не покупаю вещь, если не могу за нее расплатиться! — отчеканила я, припомнив свой белый плащ с серебряными пуговицами и баснословные цифры на ценнике.

— Вот потому-то ты и относишься к заслуженным беднякам. А граф Караваджо из незаслуженных богачей, он может зайти в магазин и выйти из него с новым «роллс-ройсом» под мышкой, а о такой низменной материи, как деньги, наш друг Пьетро даже не вспомнит. В конце концов ему придется записать покупку себе на счет, но ты поразишься, как долго может продолжаться этот упадок, прежде чем наступит крах. Пьетро уже продал большую часть своих коллекций; половина картин во дворце — это копии. Ты их не осмотрела, так как сосредоточилась на драгоценностях. Поместье заложено и перезаложено, а слугам не платят годами. Пьетро отчаянно нуждается в деньгах, дорогая, как и многие люди его круга и положения. Если бы Пьетро не был благородных кровей, он давно перестал бы покупать черную икру и кожаные туфли ручной работы и объявил о своем банкротстве, но честь семьи Караваджо никогда не позволит ему стать бедняком.

— Очень красноречиво. — Я скептически скривила губы. — И очень убедительно... Видимо, ты крайне невысокого мнения о моих умственных способностях?

— Дорогая моя девочка, что ты имеешь в виду?

— Дорогой мой мальчик, все, что ты тут обрисовал, — никакая не кража, если не считать самой первой сделки. Вероятно, ты решил, что я клюну на твои россказни и не замечу того факта, что никакой закон не запрещает Пьетро продавать свою собственность. И никакой закон не запрещает ему развешивать по стенам копии.

— Но попытаться-то стоило, правда? — улыбнулся Джон.

— Что ж, твоя попытка в очередной раз задурить мне голову потерпела крах. Так в чем же состоит истинный замысел? Нет, не надо говорить, все и так ясно. Пьетро не продает свои драгоценности, он продает копии! Судя по всему, ни сам Пьетро, ни его подручные сбытом не занимаются, этим занимаешься ты! Коллекционеры искренне считают, что приобретают краденое, поэтому и помалкивают о своих покупках. Копии, сделанные Луиджи, способны пройти любые экспертизы, какие только можно придумать. Если твой покупатель прочтет в газетах, что графиню Хохштейн видели в опере в фамильных изумрудах, то попросту решит, что она надела стекляшки! Вот так обстоит дело. Я права?

— В сущности, да. Дело обстоит именно так.

— Невероятно, — пробормотала я.

— Я бы употребил слово «блестяще», — самодовольно уточнил Джон. Он пододвинулся ко мне: — Ну, Вики, что ты скажешь? Разве я не был прав, утверждая, что никто не пострадал? Большинство этих драгоценностей в конечном итоге окажется в музеях, как прославленный бриллиант Хоупа [19] и другие знаменитые драгоценные камни. Музеи получат копии, что вполне соответствует их целям — выставлять предметы, обладающие необычайной красотой или представляющие исторический интерес. Копии, сделанные Луиджи, ничем не хуже оригиналов, которые, в конце концов, всего лишь куски неких минералов. Честное слово, только замшелый педант может называть это занятие аморальным.

— Так просто ты от меня не отделаешься, — сурово сказала я. — В моем возрасте уже не обижаются, когда обзывают. Может, я замшелый педант, но в твоих доводах есть изъяны. Начнем с того, что мне не нравится, когда крадут из музеев.

— Вообще-то из музеев мы не крадем, — возразил Джон. — Талисман Карла Великого был всего лишь пробным образцом. Красть из музеев слишком опасно. Там современные охранные системы, а мои люди — любители, которые совсем не походят на типов, ограбивших Топкапи [20]. Мы никого не грабим, мы лишь крадем, и только у тех, кто может себе позволить быть обкраденным. Это столь же бесчестная публика, как и мы, иначе они не стали бы покупать ворованные ценности.

— Нет, — упрямо сказала я. — Ты меня не убедишь!

— Почему?

Я почувствовала, как щекам вдруг стало жарко. Мое поколение иногда обвиняют в том, что для нас нет запретных слов. И это правда, бог знает какие непристойные ругательства найдутся в моем лексиконе. Когда такое словечко ненароком вырывается у меня в присутствии шведской бабушки Андерсен, старушка опрометью несется за мылом, чтобы как следует отдраить мой «поганый рот». Но сейчас я пребывала в замешательстве и краснела оттого, что требовалось разъяснить свои моральные принципы.

— Весь вопрос в... цельности, — запинаясь, заговорила я. — В честности. В наши дни лгут все: от политиков и государственных деятелей до авторемонтников или маляров. И у всех находится оправдание, почему один околпачивает другого. Где-то нужно остановиться. Я знаю все твои доводы, слышала сотни раз. «Если бы эти люди по сути своей были честны, мы попросту не смогли бы их обманывать. Эти невежественные подонки не заслуживают того, чтобы владеть прекрасными вещами. Да они даже не в состоянии отличить подлинник от подделки». Ведь это ты хотел сказать, правда? Но ведь и специалисты поддавались на обман... впрочем, не в этом дело... А дело в том, что если ты обладаешь талантом, мастерством или знаниями, то нельзя пускать свое богатство на неправедные дела. Ради самого себя нельзя! Нет никакой разницы между человеком, который грабит старушку, живущую на пособие, и мошенником, который обманывает мерзкого и жадного нефтяного магната. Жулик всегда остается жуликом. А я по горло сыта жуликами!

К тому времени, когда я закончила, мои щеки отчаянно пылали. Я ждала, что Джон рассмеется... или накинется с поцелуями... Мужчины почему-то думают, что с помощью ласки можно избавить женщину от угрызений совести.

Но Джон сидел совершенно неподвижно, склонив голову.

— Если ты так считаешь, — тихо произнес он, — тогда я не смогу тебя отговорить, даже если захочу. Пойдем в полицию?

Я облизнула губы:

— Нет... Я сама намерена раскрыть это дело, дорогой профессор Мориарти. И после того как все выясню, я дам тебе двадцать четыре часа, чтобы ты мог исчезнуть. Я у тебя в долгу.

Джон поднял голову, в его глазах мелькнула веселая искра.

— Только не воображай, будто я не стану ловить тебя на слове. Я не столь благороден, как ты, моя милая Вики.

— Но ты должен помочь. Мне могут понадобиться твои показания.

— Я дам тебе кое-что получше. У меня есть документальное свидетельство.

— Что?!

— Я не столь наивен, как это может показаться, — заметил Джон, пытаясь напустить наивный вид, правда на сей раз без особого успеха, — и давно научился принимать меры предосторожности. Только учти, то, что у меня есть, не является неопровержимым доказательством... Я дам тебе список копий картин, сделанных Луиджи, а также список людей, которым принадлежат эти копии. Они могут понадобиться, если Пьетро уничтожит все бумаги и разрушит мастерскую.

— Списки, конечно, помогут. Я вполне сознаю, что потребуется время, чтобы запустить неповоротливую машину правосудия. Сразу в такое грандиозное мошенничество никто не поверит.

— Отлично, меня это вполне устраивает. Предположим, мне удастся забрать свои бумаги. Они хранятся в банке вместе с некоторой суммой, каковую у меня хватило ума приберечь на черный день. А вот с паспортом возникнут сложности.

— Господи... Без паспорта ты не сможешь выехать из Италии.

— Из Италии я могу выехать, за этим дело не станет. Но я не смогу вернуться в Англию.

— А зачем тебе возвращаться в Англию? Я-то думала, что ты направишься прямиком в Сахару или в Южную Америку.

19

Один из крупнейших синих бриллиантов, весит 45,5 карата. Назван по имени одного из его владельцев, лондонского банкира Томаса Хоупа.

20

Известный музей в Стамбуле.