Улица Пяти Лун

— Ты действительно хочешь сдать меня полиции? — спросил он с легкой кривой улыбкой. — После всего, что нам пришлось вместе пережить?

— Да уж, угораздило тебя связаться со мной, — ворчливо признала я. — Наверное, куда проще было бы бежать одному. Черт, Джон, я вовсе не хочу быть доносчицей, но разве у меня есть выбор? Я не могу допустить, чтобы мошенники вышли сухими из воды. И мне непонятно, почему ты так заботишься о них. Они же пытались тебя убить!

Джон усмехнулся:

— Не думаю, что они вкладывали в это что-то личное.

— Личное, неличное, какая разница? Как я могу отпустить тебя, когда даже не знаю, что ты сделал? — В моей душе нарастающий гнев мешался с угрызениями совести. — Если бы ты рассказал мне,в чем состоит замысел, если бы у меня был иной выбор...

— Наконец ты заговорила разумно.

— Так ты мне расскажешь?..

— Да.

— Хорошо. Тогда ложись, ты отвратительно выглядишь.

Джон подчинился. Я пристально смотрела на него. Поразительно, как этот человек умел напускать на себя невинный вид. Голубые-преголубые наивные глаза, под которыми залегли трогательные тени. Джон улыбнулся, и его тонкое лицо вмиг преобразилось: вместо святого Себастьяна передо мной был прохиндей Меркуцио.

— Я родился в бедной, но честной семье, — начал он.

— А посерьезнее нельзя?

— Я совершенно серьезен. Мои родители жили в крайней нужде. Они принадлежали к мелкому дворянству, к безземельному, к сожалению, дворянству. Только несколько жалких акров вокруг фамильного домишки, которому осталось каких-то лет пять, прежде чем жучок-древоточец окончательно съест его. Ты представляешь себе, сколь ужасно подобное сочетание нищеты и аристократизма? Я не мог получить место...

— Бред собачий! — грубо оборвала я, изо всех сил борясь с завораживающим взглядом этих васильковых глаз. — После Второй мировой классовые барьеры рухнули даже в Англии. Герцог Бедфордский продает сувениры туристам, посещающим его величественный особняк, так что теперь может работать всякий...

— В любом случае, стоило попробовать, — сказал Джон мягко. — Но ты, конечно, угадала истину. Все дело в том, что я питаю непреодолимую неприязнь к заурядному и скучному труду. Такой уж у меня психологический выверт. Если бы ты знала мою мать...

— Это оправдание можешь смело вычеркнуть. Я не верю в дурацкую теорию, будто извращенцы и преступники — это невинные продукты испорченного общества. Меня, как женщину, достали попытки возложить на бедных матерей ответственность за все преступления, совершенные со времен Каина и Авеля.

— Вероятно, Ева не была объективной мамашей, — протянул Джон. — Она всегда больше любила Авеля. Естественно, братец был недоволен... Мою мамочку зовут Гиневра.

Я так и застыла с открытым ртом, а потом зашлась в безудержном хохоте.

— Ты безнадежен, Джон! Неужели это настоящее имя?

— Да.

— Тогда у тебя действительно есть оправдание.

— Мы происходим из древнего корнуольского рода, — объяснил Джон. — Древнего и пришедшего в упадок. Однако, положа руку на сердце, я не могу списывать все свои грехи на бедную мамочку. Она отличная старушенция, даже если и похожа на Джудит Андерсон в роли безумной экономки. Нет, мои грехи — это мои грехи. Я просто не могу довольствоваться честной работой. Это так скучно.

— А мошенничество — это не скучно?

— Ну, на этот раз план и впрямь не столь оригинален, как мои прошлые подвиги. В одном случае, правда, вышла загвоздка... но, наверное, лучше об этом не вспоминать. Впрочем, тогдашний план был блестящим. И почти сработал. Он не удался лишь потому, что я оказался слишком наивен и не ведал, сколько порочности таится в людских сердцах. А если точнее, в сердце моего партнера.

— Мне кажется, что ты так и не преодолел эту свою слабость, — вежливо напомнила я.

— Очень верно замечено. Я просто обязан стать более циничным. Но нынешний план выглядел почти совершенным, ни одного изъяна. В Лондоне со мной связался один мой знакомый... прошу прощения, не стану называть имен. Другие меня не волнуют, но этот человек — хороший парень и к тому же друг.

— Хватит вилять, Джон. Так в чем состоял этот гениальный план?

— Не торопи меня, Вики, — сказал Джон, надменно растягивая слова. — Сначала я должен хорошенько подумать, чтобы мой рассказ выглядел убедительным.

Я злобно фыркнула:

— Мне кажется, я понимаю, в чем суть твоих неприятностей! Ты слишком много болтаешь. Дорогой Джон Смит, ты питаешь столь неодолимую любовь к звуку собственного голоса, что продолжаешь трепаться даже тогда, когда надо действовать.

— Ты попала в самую точку. Ладно, продолжу. Мой друг, которого будем называть «Джонс», дабы эта фамилия гармонировала со «Смит», — единственный наследник богатой старой тетушки. По крайней мере, она была богатой. Если судить по скорости, с какой старая кошелка пускает денежки на ветер, бедняге Джонсу мало что достанется. Кстати, одна из причин, почему старушенция транжирит фамильное состояние, — стремление досадить любимому племяннику. Она считает Джонса праздным бездельником, и, следует признать, бабуля права. Единственное имущество, которое она никогда не заложит и не продаст, — это коллекция старинных ювелирных изделий. Тетушка Джонса собирается подарить ее Британскому музею, исключительно чтобы досадить родственнику.

В общем, мой друг Джонс не ждет от судьбы никаких подарков. Поэтому, когда с ним связался один странный тип, он не прогнал его взашей, а внимательно выслушал. Незнакомец предложил ему очень простую сделку. Старуха не доверяет банкам и держит драгоценности в сейфе у себя в квартире, поскольку фамильный особняк пустили с молотка несколько лет назад. Драгоценности находятся под солидной охраной, состоящей не только из сейфа, но и из дюжины весьма нервных собак. Старая ведьма обожает этих тварей...

Джонс признался, что подумывал о том, чтобы... э-э... позаимствовать несколько мелких бриллиантов, но оставил эту идею, потому что первым окажется под подозрением. Его новый друг предложил план, как обойти эту трудность. Он снабдит Джонса настолько хорошими копиями, что даже наметанный глаз тетушки не отличит их от настоящих.

Джонс насмешливо отнесся к его предложению, но переменил свое мнение, как только увидел образец. Это был Талисман Карла Великого, тот самый, который, как я понимаю, тебе уже известен. Хороша вещица, не так ли?

— Превосходная! — честно ответила я. — Он должен был избавить Джонса от угрызений совести, хотя у него их, наверное, и не было.

— В итоге мой доверчивый друг дал себя уговорить, — смиренно продолжил Смит. — Сделка прошла гладко. Джонс предоставил фотографии и размеры украшений, и как-то вечером, когда тетушка была в опере и слушала Вагнера, драгоценности подменили. Банда поделила доходы с Джонсом, который ныне живет на Ривьере со всеми удобствами. Когда они попросили его порекомендовать приятеля, который мог бы помочь им в поиске других... э-э...

— Жертв, — подсказала я.

— Жертв, — согласился Джон не моргнув глазом. — Так вот, он сразу же подумал обо мне.

Я был рад оказать другу эту пустяковую услугу. У меня довольно широкий круг знакомств среди незаслуженно богатых субъектов.

— Но как сбывают драгоценности? Если они столь хорошо известны, ни одни скупщик краденого...

— В этом-то и заключается изящество замысла. Нет никаких посредников! Ценности продаются из рук в руки коллекционерам. В наши дни по миру гуляет слишком много свободных денег, дорогая моя Вики. На Ближнем Востоке, в Южной Америке, в Штатах... Люди вкладывают деньги в драгоценности, и старинные ювелирные украшения пользуются все возрастающей популярностью. Покупатель, конечно, догадывается, что в сделке есть что-то сомнительное, но ему все равно. Он не собирается трезвонить о своем приобретении.

— Но это сущее безумие!

— Полностью согласен. Но дело в том, что мир перенаселен безумцами. Существует целый подпольный мир, промышляющий подделками всех мастей. Старинная мебель, китайский фарфор, знаменитые живописные полотна. Почитай литературу, Вики. Список только обнаруженных подделок огромен. А ведь в этом списке исключительно неудачные подделки. Бог знает, сколько копий Рембрандта и Вермеера все еще красуется на стенах музеев, а куда девались подлинники? Они в частных коллекциях. Единственное преимущество этого плана перед остальными состоит в том, что подделки практически нельзя распознать. Я сомневаюсь, что даже великий Британский музей заметит разницу, когда тетушка наконец передаст туда свои сокровища.