Страница 7 из 93
Домой Вася вернулся под утро. Прасковья Федоровна со свечой в руках встретила его, сурово насупившись. В душе она была счастлива, что Васенька пришел невредимым, но поняла: власть над сыном кончилась. В нем забродила старая закваска, пробудилась удаль предков — казачьих атаманов и есаулов. Больше сына не удержишь возле материнской юбки. Наступила буйная юность, когда крепнут мужество, выдержка, умение устоять самому и отстоять товарищей.
Товарищей было много, но двух, любимых, Вася потерял. Красавец, всеобщий баловень, семнадцатилетний Митя Бур- дин трагически погиб в одной из схваток с казаками… Бой уже кончился, ребята расходились по домам. Вдруг кто-то крикнул:
— Стой, не беги! Митю убили! Вася похолодел:
— Где?
— Да вон там, у ворот лежит.
Оба кинулись обратно, забыв об опасности. Раскинув руки, Митя лежал у чьих-то ворот на порозовевшем от зари снегу. На голове его зияла свежая рана. Белое неподвижное лицо было по-новому красиво и сурово. Медленно подходили к нему возвращавшиеся друзья и вставали вокруг него, сняв шапки. Вася смотрел на Бурдина. Но весь его ужас, всю жалость и все потрясение заслоняла мысль: «Вот так же, наверно, лежал царевич Дмитрий, убитый в Угличе по наущению Бориса Годунова…»
Утром дома Вася пытался зарисовать эту страшную сцену, но ничего не выходило. В памяти все было ярче и сильнее, чем под карандашом на бумаге.
Второй друг был Петя Чернов. Оба они с Васей любили пофрантить. Носили шелковые шаровары, вышитые рубашки, подвязанные шнуром с кистями. Поверх носили суконные поддевки, на головах ямские шапочки, на ногах до блеска начищенные высокие сапоги. У обоих из-под шапок выбивался лихой казачий чуб. По праздникам оба любили пройтись по улице с гитарой или гармонью. Пели песни, которые им сочинял один из друзей — Алексей Мельницкий.
Однажды на пасху Петя позвал Васю ловить рыбу в проруби. Лед еще не тронулся. Но Васе не хотелось уходить из дому в первый день праздника. Петя пошел один. Как же горевал потом Вася, что отпустил друга одного: пойди они вместе, может, ничего бы и не случилось… Через несколько часов узнал он, что Петя с кем-то поссорился, началась драка, кто-то ударил его по голове бутылкой, а потом его спустили под лед и убежали.
Так потерял Вася двух лучших друзей своей юности.
Икона
Сестра Катя вышла замуж. Высватал ее казак Сергей Васильевич Виноградов. После свадьбы молодые уехали в село Тесь, где служил Виноградов.
Прасковья Федоровна осталась с двумя сыновьями. После Катиного отъезда дом на Благовещенской как-то сразу поскучнел и притих, словно Катя вместе с девичьим смехом, с шуршаньем пышных юбок, со стуком каблучков унесла часть его души и молодости. Вася и Саша всячески старались развлечь Прасковью Федоровну и были всегда заботливы.
Пришлось Васе бросить училище — надо было зарабатывать на хлеб. Он устроился в губернский совет на должность писца.
Единственная радость осталась — рисование! Рисовал Вася все свободное время. Старался больше работать с натуры. Рисовал своих сослуживцев и дарил им портреты, чем расположил к себе всю канцелярию. Рисовал красноярских девушек, крестьян, казаков, писал окрестные пейзажи. Иногда удавалось подработать — на пасху разрисовывал яйца по три рубля за сотню.
Однажды в летнее погожее утро сидел Вася в переулочке, рисовал акварелью противоположную сторону с освещенными домами. Какой-то мужчина проезжал мимо верхом на великолепной лошади. Всадник поравнялся с Васей и остановился. Вася загляделся на лошадь.
— А икону можешь написать? — вдруг спросил проезжий.
— Конечно, могу, — пошутил Вася. Проезжий поверил.
— А где живешь?
— Да на Благовещенской, в доме Суриковых.
На следующий день незнакомец принес Васе огромную деревянную доску, разграфленную на квадраты.
— Вот. Надо написать «Богородичные праздники», в каждом окне по празднику. Понял?
— Понял. А краски где?
— Краски вот тебе.
Он достал из карманов поддевки четыре банки красок: черную, белую, красную и синюю.
Тут Вася догадался, что незнакомец от кого-то принял заказ на икону, а писать-то и не умеет…
Через два дня заказ был выполнен. Вася так хорошо написал «Богородичные праздники», что мужик, который уже с утра забежал к нему на Благовещенскую, ахнул и тут же утащил икону, заплатив художнику рубль серебром.
— Завтра святить в соборе будем! — крикнул он с порога. Назавтра у Васи так разболелся зуб, что мочи не было. И все же он не усидел, отправился к обедне в собор. Пришел, а икону уже освятили, несут из собора на руках, и народ под нее так и ныряет — думает, чудотворная! Рядом с попом идет купец — владелец иконы, что принес ее освещать в собор. И вдруг слышит Вася, как поп спрашивает купца:
— А кто же эту икону-то написал?
Тут Вася не удержался, подошел к ним и говорит:
— Я!
Поп посмотрел на него в изумлении, а потом рассердился: какой-то мальчишка смеет иконы писать! Побагровел весь и злобно прошипел:
— Ну так впредь икон не пиши!..
Муха
Канцелярская работа сушила Васину душу, он изнывал от тоски, ему хотелось писать, хотелось учиться, но ничего впереди не предвиделось. И вдруг повезло. Помогла… муха!
На какой-то деловой бумаге нарисовал Вася муху, и так точно, что столоначальник решил сыграть шутку и подложил эту бумагу на стол губернатору Павлу Николаевичу Замятнину.
Губернатор, выслушав доклад столоначальника, принялся обдумывать дела, шагая по кабинету. Проходя мимо стола, он заметил на бумаге муху и машинально смахнул ее рукой. Возвращаясь обратно, снова увидел муху на том же самом месте. Опять взмахнул рукой, а муха — сидит! Тут губернатор заметил, что муха нарисованная. Павел Николаевич вызвал столоначальника.
— Это кто сделал? — спросил он, указывая на рисунок.
— Писец Суриков из нашей канцелярии. Очень хорошо рисует, ваше превосходительство! — отвечал столоначальник, довольный своей хитростью.
Тут вспомнил губернатор, что его дочка, Варвара Павловна Корх, говорила, что сын Прасковьи Федоровны Суриковой, у которой они с мужем снимают верх дома, превосходно рисует.
— Так, так!.. А ну-ка позовите сюда этого Сурикова. Васю вызвали в кабинет губернатора. Сослуживцы переполошились — что теперь бедняге будет?
— Это ты рисовал? — спросил губернатор Васю.
— Я, ваше превосходительство.
— А еще у тебя рисунки есть?
— Есть, ваше превосходительство.
— Завтра принеси мне.
На следующий день Вася принес губернатору папку со своими рисунками; среди них был акварельный портрет самого Замятнина. Павел Николаевич внимательно разглядывал рисунки. Нашел свой портрет и спросил:
— А почему вы меня таким красным нарисовали?
— А у вас такой цвет лица, — ответил Вася, нимало не смущаясь.
Замятнин улыбнулся и вдруг предложил Васе давать уроки рисования своей младшей дочери. С этого времени Павел Николаевич всерьез заинтересовался судьбой молодого художника.
У Замятнина был еще один знакомый молодой художник — Шалин. Однажды Павел Николаевич попросил обоих художников принести ему свои рисунки. Вася принес копии с Боровиковского, Неффа, Тициана, Мурильо, кое-что из рисунков с натуры. Все это Замятнин отослал в Петербург, в Академию художеств.
Через несколько месяцев пришел ответ. Вице-президент Академии князь Гагарин сообщил Замятнину, что в Академии: согласны взять в число учеников двух этих способных молодых людей, но на содержание их, на дорогу средств отпустить, они не могут.
Павел Николаевич сообщил Васе о полученном известии. Васиной радости и удивлению не было конца. Но откуда же взять средства?
Начались мучительные поиски выхода. Вася весь горел, он плакал ночами. Он решил идти в Питер пешком. «Пойду с обозами, — думал он. — С лошадьми я обращаться умею, могу запрячь, отпрячь… Буду помогать в дороге. Буду коней и кладь караулить, вот и прокормлюсь как-нибудь. Ведь ехал же когда-то Ломоносов с обозом!..»