Страница 45 из 58
— В каком смысле? — вежливо спросил я.
Чатски шарахнул кулаком по рисунку.
— Это не «Брейкере», а «Националь»! В Гаване. — Заметив, что у Декстера совершенно непотребно отвисла челюсть, он добавил: — Ну, в Гаване, понимаешь? На Кубе!
— Не может быть! Я сам там был! Это точно «Брейкере».
Чатски улыбнулся — неприятно, с видом собственного превосходства (мне бы очень хотелось испробовать такую улыбку самому).
— Ты что, историю прогуливал?
— Это нам не задавали! Вообще ты о чем?
— «Националь» и «Брейкере» строили по одному проекту, из экономии. Они, по сути, идентичны.
— Тогда почему «Националь», а не «Брейкере»?
— Сам смотри! — Чатски ткнул в рисунок. — Видишь, машины старые? Чистая Куба. А вот эту штуку видишь, типа гольф-кара, с пластиковой крышей? Это «коко-такси» — такие ездят только там, а не в какой-нибудь Флориде. И растительность… вот, слева! — Он бросил мой блокнот на стол и склонился ближе. — В общем, так, парень: по-моему, проблема исчерпана!
— Как это? — переспросил я, раздражаясь от его тона и полной бессмыслицы происходящего.
Чатски улыбнулся.
— Американцу слишком сложно туда попасть, — сообщил он. — Вряд ли у него получится.
Монетка упала в прорезь: у Декстера в мозгу загорелась лампочка.
— Вайсс канадец, — заявил я.
— A-а, тогда получится, — неохотно признал Чатски. — Слушай-ка! Ты, может, забыл, что там все… строго? Ну, в смысле… ему такое с рук не спустят? — Он снова ударил кулаком по блокноту. — Только не на Кубе! Копы моментально…
Чатски задумчиво потянулся своим блестящим металлическим крюком к лицу. Едва глаз себе не выколол, но вовремя спохватился.
— Если только…
— Что? — спросил я.
Он чуть качнул головой:
— Вайсс ведь не дурак, верно?
— Ну…
— Значит, он, конечно, знает. Следовательно… — Чатски замолчал на полуслове — очень вежливо! — и выудил откуда-то свой телефон, из тех, знаете, огромных, с увеличенным экраном. Придерживая телефон на столе с помощью крюка, он принялся быстро тыкать пальцем в клавиатуру, бормоча при этом сквозь зубы: «Черт… вот так… ага», — и все такое прочее, весьма осмысленное.
С моего места было видно, что на экране телефона загружена страничка «Гугл».
— Есть! — наконец объявил Чатски.
— Что?
Он улыбнулся, явно довольный собственной сообразительностью.
— Кубинцы обожают устраивать всякие фестивали. Ну, чтобы показать, как у них все классно и свободно. Вот вроде такого!
И подтолкнул свой телефон через стол ко мне.
Я вгляделся в экран и прочел:
— Festival Internacional de Artes Multimedia [28].
— Начинается через три дня, — сообщил мне Чатски. — Что бы они там ни вытворяли, хоть фильмы на стене, хоть что угодно, копам прикажут не мешать. До окончания фестиваля.
— И журналисты съедутся, — проговорил я, — со всего мира. Идеально.
В самом деле, у Вайсса будет отличная возможность подготовить свой кошмарный проект, а затем привлечь столь желанное ему внимание, — просто праздник какой-то! Вот только мне это ничего хорошего не сулило. Тем более что враг понимал: я никак не попаду на Кубу, чтобы его остановить.
— Ладно, — произнес Чатски. — Может, и есть в этом смысл… Но с чего ты взял, что он туда поедет?
К несчастью, справедливый вопрос. Во-первых, так ли уж я сам уверен? Осторожно, стараясь, чтобы Чатски ничего не почувствовал, я молча сверился с Темным Пассажиром. «Уверены ли мы?» — спросил я его.
«О да! — Он осклабился острозубой ухмылкой. — Еще как уверены!»
Ладно, значит, Вайсс отправится на Кубу и продемонстрирует там Декстера. Но мне требовалось нечто более убедительное, чем молчаливая уверенность. А какие у меня доказательства, помимо рисунков, которые, возможно, и в суде не стали бы рассматривать? Конечно, рисунки довольно интересные — к примеру, картинка с шестигрудой женщиной буквально засела у меня в голове…
Я вспомнил этот рисунок, и тут в прорезь звякнула очень большая монета.
Между страниц там лежал еще один листок бумаги. Расписание рейсов из Гаваны в Мехико.
На всякий случай — если придется срочно смываться. Если вы — ну просто гипотетически — только что разбросали несколько странных трупов в окрестностях самой дорогой гостиницы города.
Я полез в блокнот, выудил листок с расписанием и выложил на стол перед Чатски.
— Обязательно поедет!
Чатски взял листок, развернул и прочел:
— Авиакомпания «Кубана».
— Из Гаваны в Мехико, — вставил я. — Чтобы сделать что задумал и смыться по-быстрому.
— Возможно. Да, возможно…
Он склонил голову набок и задумчиво посмотрел на меня:
— Есть у тебя предчувствие?
Если честно, предчувствовал я обычно только приближение обеда. Но ради Чатски я раздвинул границы воcприятия, подключил своего Пассажира и почувствовал, что сомневаться не в чем.
— Поедет, точно, — подтвердил я вслух.
Чатски нахмурился и снова посмотрел на рисунок.
— Да-да… — Он поднял голову, подвинул расписание ко мне и потребовал: — Идем, с Деборой поговорим!
Моя сестра смотрела в окно (хотя с кровати ей, кажется, ничего не было видно), а по телевизору мелькали картинки нереального веселья. Вот только Дебс не обращала внимания на радостную музыку и восторженные вскрики, доносившиеся из телика. На самом деле, если судить исключительно по выражению ее лица, можно было подумать, что она вообще никогда в жизни не веселилась и начинать не собиралась. Когда мы вошли, она равнодушно окинула нас взглядом, узнала и сразу же отвернулась обратно к окну.
— Не в настроении, — прошептал мне Чатски. — Такое иногда случается после ножевых ранений.
Судя по шрамам на его лице и по всему телу, Чатски знал, о чем говорит, так что я лишь кивнул и приблизился к Деборе.
— Привет! — воскликнул я с наигранной жизнерадостностью, которую положено демонстрировать у постели больного.
Она повернула голову: безжизненное лицо, глубокая пустота в глазах — словно отражение ее отца, Гарри. Я уже видел такой взгляд прежде, из синей глубины поднялось воспоминание…
Гарри умирал. Странное для всех нас зрелище — поверженный Супермен. Он ведь должен быть выше человеческих слабостей. Но последние полтора года он умирал, очень медленно, приступами, и вот приблизился к финишной черте. Он лежал в хосписе, и медсестра задумала ему помочь. Она специально стала вкалывать все больше обезболивающего, доводя до смертельной дозировки, и впитывала умирание Гарри, наслаждалась тем, как он тает. Отец догадался и рассказал мне. О, счастье! Какое блаженство! Гарри разрешил мне сделать эту медсестру своей первой человеческой игрушкой, первой жертвой, которую я увлек с собой на Темную Игровую Площадку.
И я это сделал. Мне досталось несколько часов чуда, открытий и восторга, прежде чем Первая Медсестра повторила путь всего тленного. Наутро я отправился с отчетом в хоспис, к Гарри, переполненный алмазной темнотой от случившегося.
Я влетел, буквально не касаясь земли, в палату к Гарри; он открыл глаза, взглянул в мои и все увидел — увидел, как я изменился, как сделался тем, во что он меня превратил… И его глаза наполнились безжизненностью.
Я испугался, что отцу опять плохо.
— Что с тобой? Врача позвать?
Он закрыл глаза и медленно, слабо качнул головой.
— Что случилось? — Мне казалось, что, поскольку я еще никогда так хорошо себя не чувствовал, все остальные тоже должны хоть немного порадоваться.
— Ничего, — ответил Гарри затухающим, безвольным голосом. Потом снова открыл глаза и посмотрел на меня все тем же вымороженным, пустым синим взглядом. — Значит, ты все сделал?
Я кивнул и даже чуть покраснел от неловкости.
— А потом? — спросил он.
— Все чисто, — ответил я. — Я очень аккуратно.
— Никаких сложностей?
— Нет! Все было замечательно! — выпалил я и постарался его успокоить: — Спасибо, папа!
Гарри вновь закрыл глаза и отвернулся. Я почти не слышал следующих шесть или семь вдохов-выдохов. А потом он пробормотал:
28
Международный фестиваль мультимедийных искусств ( исп.).