Сумерки

«Дамон, это я. Это Елена. И ты делаешь мне больно».

Так много боли и недоумения. С самого начала, Елена знала, что лучше не сопротивляться иссушиванию ее вен. Это только бы причинило страдания, и ничего хорошего из этого не вышло бы, кроме как помешало бы работе ее мозга.

Таким образом, она пыталась заставить его бороться со страшным зверем внутри него. Хорошо, да, но это изменение должно пройти изнутри… Если она вынудила его, то Шиничи, должно быть заметил, и попытается овладеть им снова. Кроме того, простое "Дамон, будь сильным" не помогало.

Там ничего нельзя было сделать, но что тогда, умирать? Она могла, по крайней мере, бороться с этим, хотя она знала, что сила Дамона сделает это бессмысленным. С каждым глотком ее крови, он становился сильнее; он менялся все больше в…

Во что? Это промывающая кровь. Возможно, он ответил бы на эту просьбу, которая была также ее мольбой. Возможно, так или иначе, внутри, он мог убить монстра, не привлекая внимания Шиничи.

Но она нуждалась в некоторой новой силе, некоторой новой уловке…

И как раз когда она думала это, Елена почувствовала новую Силу, наполняющую ее, и она знала, что это было там всегда, только ждало особого случая, чтобы использовать это. Это была очень особая Сила, не для того, чтобы использоваться во время борьбы или даже не ради сохранения себя. Но всё же это было в ней. Вампиры, которые охотились на нее, получили только несколько глотков, и сейчас она весь запас крови наполняла своей огромной энергией. И призывая Это также легко, как идущих к нему с открытым сердцем и открытыми руками.

Как только она это сделала, она обнаружила новые слова, идущие к губам, и самое странное из всего - новые крылья, возникающие из ее тела, которые упирались Дамону в бедра. Эти эфирные крылья были не для полета, а для чего-то другого, и, когда они полностью развернулись - они образовали огромную радужную арку, сияние которой окружало и окутывало Дамона и Елену.

А после она телепатически произнесла – «Крылья откупа».

И внутри, беззвучно, Дамон крикнул.

Потом крылья немного приоткрылись. И только тот, кто знал многое о магии, смог бы увидеть то, что происходило внутри них. Мучение Дамона становилось мучением Елены, поскольку она брала от него каждый болезненный инцидент, каждую трагедию, каждую жестокость, что таилось в слоях равнодушия и злобы его каменного сердца.

Слои — столь же твердые, как камень в сердце черной карликовой звезды — разбивались и отлетали. Ничего не могло это остановить. Большие куски и валуны сломались, прекрасные куски разрушились. Некоторые из них растворялись в облачко едко-пахнущего дыма.

Было что-то - то, что находилось в центре,— некоторое ядро, которое было чернее, чем ад, и тяжелее, чем рожки дьявола. Она не могла хорошо видеть, что происходило с этим. Она думала и надеялась, что в самом конце и это взорвется.

Сейчас, и только сейчас, могла она призвать к следующему набору крыльев. Она не была уверена, что сможет пережить первое нападение; она хорошо понимала, что не сможет пережить это в одиночку. Но Дамон должен был знать.

Дамон опустился на пол, на одно колено, упершись в пол сжатыми кулаками. Он должно быть в порядке. Он был все тем же Дамоном, и был бы намного счастливее без веса всего этого – ненависти, предубеждения и жестокости. Он не хотел бы вспоминать свою юность и другие моменты молодости, когда дразнил своего отца «старым дураком», из-за его пагубных увлечений инвестициями и любовницами, что были моложе, чем его собственные сыновья. И при этом он, конечно же, не остановился бы на своем собственном детстве, когда всё тот же самый отец избил его в пьяном гневе, когда он пренебрег своей учебой и завязал дружбу с нежелательными компаньонами.

И, наконец, он не стал бы смаковать и просматривать многие ужасные вещи, что он когда-то совершал. Он был искуплен, во имя небес и во время небес, словами, произнесенными Еленой.

Но теперь… было что-то, что он должен вспомнить… Если только она права…

— Что это за место? Девушка, вы ранены? — в своем смущении он не мог признать ее.

Он стоял на коленях, и теперь и она опустилась рядом с ним.

Он пристально на нее посмотрел.

—Мы молились, или мы занимались любовью? Было ли это Watch или Gonzalgos?

— Дамон, — произнесла она, - это я, Елена. Сейчас двадцать первый век и ты – вампир.

Затем, нежно охватывая его, прижимаясь своей щекой об его, она прошептала: «Крылья памяти».

И пара полупрозрачных крыльев бабочки, фиолетового, лазурного и темно-синего цвета, выросли из ее позвоночника, чуть выше бедер. Крылья были украшены крошечными сапфирами и прозрачными аметистами, и складывались в узоры. Используя мышцы, которыми она прежде не пользовалась, она легко расправила крылья и окутала ими Дамона. Это было похоже на то, как бы быть заключенным в тусклой, обитой драгоценным камнями, пещере.

Она могла видеть в прекрасно-воспитанных особенностях Дамона, что он не хотел вспоминать что-то большее, чем он вспомнил прямо сейчас. Но новые воспоминания, воспоминания, связанные с нею, уже поднимались в нем. Он взглянул на свое кольцо ляписа - лазури, и Елена могла видеть, как слезы выступают на его глаза. Потом, медленно его пристальный взгляд переключился на нее.

— Елена?

— Да.

— Кто-то управлял мной и забрал воспоминания о времени, я был охвачен… — прошептал он.

— Да, по крайней мере, я так думаю.

— И кто-то причинил тебе боль.

— Да.

— Я поклялся убить его или сделать его твоим рабом сто раз. Он ударил тебя. Он взял твою кровь силой. Он придумал смехотворные истории для причинения тебе вреда другими способами.

— Дамон, да – это так. Но пожалуйста…

— Я, было, напал на его след. Если бы я его встретил, то догнал бы, и возможно вырвал бы сердце из его груди. Или я, возможно, преподал бы ему самые болезненные уроки теми способами, о которых я когда-либо слышал – а я знаю много рассказов, и в конечном итоге, я бы заставил его, твоего раба, целовать своими кровавыми губами твои пятки, до самой его смерти.

Это не было хорошо для него. Она могла это видеть. Его глаза полностью были белы, как у испуганного жеребенка.

— Дамон, прошу тебя...

— И тот, кто причинил тебе боль…, был я…

— Не ты. Тобой управляли…

— Ты боялась меня настолько, что разделась для меня…

Елена вспомнила оригинальные рубашки Пендлтон.

— Я не хотела видеть борьбу между тобой и Мэттом…

— Ты позволяла мне делать это, даже против своей воли…

На этот раз она не нашлась чем возразить.

— Да.

— Я, - Боже мой! - Я использовал свои силы, чтобы огорчить тебя ужасным горем.

— Если ты подразумеваешь нападение, которое причиняло жгучую отвратительную боль и захваты, то, да. И ты обошелся с Мэттом хуже.

Мэтт не был в радарной области Дамона.

— И затем я похитил тебя…

— Ты попытался.

— А ты выскочила из автомобиля на большой скорости, чтобы не рисковать со мной.

— Ты играл грубо, Дамон. Они сказали тебе выйти на улицу и играть грубо, возможно, даже сломать свои игрушки.

— Я искал того, кто заставил тебя выпрыгнуть из автомобиля. Я не мог вспомнить, что было до этого. И я поклялся вырвать его глаза и язык, прежде чем он умрет в мучениях. Ты не могла ходить. Ты была вынуждена использовать костыль для того, чтобы пройти через лес, и именно тогда, когда должна была прийти помощь, Шиничи заманил тебя в ловушку. Ах, да, я знаю его. Ты бродила в его снежном мире ... и будешь бродить еще, если я не разобью его.

— Нет, - ответила спокойно Елена. — Я бы уже давно была мертва. Но ты нашел меня в месте удушья, помнишь?

— Да. — Момент жестокой радости на его лице. Но затем испуганный взгляд возвратился.

— Я был мучителем, преследователем, тем, кого ты так боялась. Я заставлял тебя делать вещи с…

— Мэттом…

— О, Боже!.. — сказал он, и это была просьба к божеству, а не просто восклицание, потому что он поднял, держа сжатыми, руки к небу… — Я думал, что я был для тебя героем. Вместо этого я - отвращение. Что теперь? По справедливости, я уже должен быть мертвым у твоих ног…