Удар судьбы

— Леша, а трудно трактора изучать? — заглядывая в глаза, тут же пристал Вовка.

Лешка презрительно пожал плечами:

— Ха — трактора! Ты б, Вовка, лучше про хазар да ромеев спросил!

— Ромеи? А что это?

— Не «что», а «кто»! Люди были такие в Средние века. Ух, и хитрые!

Вовка присел на корточки у самого трактора и присвистнул:

— Ну, ни фига ж себе, засел!

И в самом деле, было от чего свистеть — трактор застрял в болотине аж по самые ступицы, и теперь угрюмо синел посреди коричневато-зеленой трясины, с укоризной поблескивая стеклами. Рядом, на кочках, валялись прогнившие жерди гати, собственно, по ним Лешка тогда и выбрался.

— Что ж ты по гати-то поехал? — Вовка поднял глаза.

— А что, по Курской дуге надо было? — огрызнулся Лешка. — Темно ведь. В общем, ты тут посиди, покарауль, а я быстро.

Махнув рукой, юноша зажал в ладони тетрадку и быстро зашагал прочь.

— Леш, а Леш, — догнал его Вовка. — А можно в кабине посидеть?

— Посиди, — Лешка пожал плечами. — Только, ты когда забираться будешь, смотри, в болотине не утопии.

— Не утопну! — рассмеялся Вовка. — Я ловкий.

В Касимовку вела раздолбанная лесная дорога, по обе стороны заросшая молодым ельником и кустами малины. В другой раз Лешка, конечно, не упустил бы случая полакомиться ягодами, но только вот сейчас совсем не было времени. До Касимовки километров пять — пока-а добредешь! — а ведь еще и бабку Федотиху найти надо спирт купить, да заглянуть в общагу — кассетник с собой прихватить, чтоб веселей ждалось. На все про все — примерно час, плюс два — на дорогу. Нет, малину есть некогда, в другой раз как-нибудь. Правда, если попутный лесовоз попадется…

Лешка остановился, прислушался — нет, ни двигатель не рычит, ни пил не слышно. Вот так всегда, когда не надо, лесовозы эти так и шныряют, так и шныряют, а вот когда надобно — фиг с маслом! Ну и черт с ними. Вовка в тракторе сидит — не страшно, уж всяко не разберут, побоятся. Местных пацан всех знает, а чужие здесь не ходят: больно уж места глухие.

Лешка раскрыл тетрадку — загодя готовился к экзаменам.

Так вот и шел парень, с тетрадкой. Учил. А чего зря время терять?

Лесная дорога, обогнув холм, выбралась на грунтовку, идти сразу стало гораздо легче — не надо было перепрыгивать лужи. Лешка повеселел — до Касимовки оставалось три километра, — прибавил шагу, даже принялся напевать:

Я свободен,

Словно птица в вышине…

Нравилась парню «Ария», а еще «Король и Шут», «Наив», «Кукрыниксы», «Тринадцатое созвездие» и уж совсем не нравилась «гнусная попсятина» типа «Фабрики звезд» — вот уж чего терпеть не мог. Воспитатель, Василий Филиппович, с музыкальными Лешкиными вкусами и пристрастиями соглашался, правда, предупреждал, что по сему предмету людей судить не стоит, если человек слушает «россиянскую» попсу, так это еще не значит, что он полный дебил. Хотя, наверное, где-то рядом.

Мы верим, что есть свобода,

Пока жива мечта…

Ага! За поворотом, за ельником, замаячили наконец домишки Касимовки. Два трехэтажных, панельных, с балконами, один двухэтажный кирпичный, остальные — деревянные: выкрашенный выцветшей голубой краской клуб, построенный еще пленными немцами, сельпо с оставшейся еще от старых времен вывеской «Магазин ОРСа», почта. Около магазина, на площади, стоял молоковоз — сто тридцатый «ЗИЛ» с желтой цистерной, видать, водила решил заглянуть за пивком. Лешка сунул руку в задний карман старых джинсов, пересчитал имевшуюся наличность — вздохнул. Пересчитывай не пересчитывай — а все равно денег больше не станет. Пятьдесят рублей — десятками — ну еще мелочь — рубля три, точнее — два восемьдесят. Рублей тридцать — на спирт, двадцать — на хлеб, растянуть до понедельника — там аванс обещали. Ну, крупа еще оставалась, макароны, тушенки банка… Рашид обещался с фермы молока принести… Жить можно. А, может, на спирте сэкономить? Тем более, говорили, что он у Федотихи дешевый. Обойтись двумя червонцами, столько же — на хлеб, а на двенадцать — двенадцать восемьдесят — купить в сельпо пива. Как раз на банку «Охоты» хватит — а то жарко!

Произведя такие расчеты, Лешка повеселел и резко свернул к магазину. У дверей сельпо, на лавочке, развалясь, сидел рыжий кудлатый парень с широким, несколько простодушным лицом и вдумчиво листал какой-то гламурный журнал, от обложки которого то и дело отражались веселые солнечные зайчики. Отражались и прыгали прямо Лешке в лицо.

Юноша прищурился и, узнав в рыжем парне шофера молоковоза, вежливо поздоровался:

— Привет, Коля. Как жизнь?

— Бьет ключом! И все по голове, — пошутил водитель. — Ну, что, вытащил трактор-то?

Лешка вздохнул:

— Пока нет. Вечером дядька Ваня Иваничев обещал на «дэтэшке» дернуть.

— На «дэтэшке». — Николай мрачно сплюнул наземь. — Тут не трактором, тут груженым «Камазом» надо. Хорошо засел-то?

— Да уж, засел.

— Ну вот, я и говорю — «Камазом».

— «Камазом», — Лешка шмыгнул носом. — Где его только взять, «Камаз» – то? Ну, может, «Урал» лесовозный поедет… Да! Лесовозников и попрошу, если встречу.

— Лесовозников, — внезапно обозлился шофер. — Все дороги разбили, козлы, ни пройти ни проехать! А ремонтировать кто будет?

— Да, — согласно кивнув, Лешка присел рядом. Не так просто присел — с умыслом. Так же и разговор продолжал — по-хитрому, знал: Колька — парень несговорчивый, резкий, тут издалека начинать надо.

— Интересный журнал у тебя.

— А, «Плейбой», — Николай усмехнулся. — Братишка из города приехал — привез. Вот, думаю кабину украсить.

— О, да тут и машины, не только бабы, — Лешка заглянул в журнал. — Ни фига себе, тачки!

— Да уж, — философски изрек шофер. — Нам с тобой, Леха, на них ни в жисть не заработать. А вот какая-нибудь… — Он выругался. — Вон, пишут — одной дорогущую тачку подарили, другой… И за что, спрашивается? Да за красивую задницу, больше ни за что! Во, блин, уроды. Тут пашешь, пашешь — весь в мыле — а на зарплату смотреть тошно.

— Ну, уж нам-то с тобой никто тачку не подарит, не думай, даже и ждать нечего, — засмеялся Лешка и, посчитав прелюдию законченной, наконец, задал главный вопрос:

— Коль, а ты сейчас с фермы или на ферму?

— На ферму. Вот, зоотехника с почты дождусь — и поеду.

— А назад во сколько поедешь?

— Да через час где-то.

— До повертки подкинешь?

— Давай… Только ждать не буду — ты вот здесь, на крылечке сиди, ладно?

— Конечно! — Лешка обрадовано подпрыгнул. — Короче, я это, по делам побегу… Так не забудешь остановиться?

— Да не забуду, отстань.

Уговорившись с шофером, Лешка быстрым шагом обогнул трехэтажки и, перейдя по разбитым мосткам неширокий ручей, остановился перед длинным забором из сетки – рабицы. За забором произрастали аккуратно подстриженные смородиновые кусты, за которыми наблюдалась выложенная плиткой дорожка, ведущая к небольшому дачному домику с белыми резными наличниками и крышей из нержавейки. Красивенький такой был домик, как с картинки из глянцевого журнала. Рядом с домиком стоял новый белый автомобиль «шевроле – ланос», не такая уж и крутая тачка, вокруг которой, вооружившись тряпкой, бегала немолодая уже женщина в широкополой шляпе, красном лифчике и серых мешковатых шортах. Дачница.

— Здрасьте! — Лешка подошел к воротам и на всякий случай спросил, в каком доме живет бабка Федотиха.

— Федотиха? — дачница улыбнулась. — А во-он ее изба, у леса. Видите?

— Да вижу, спасибо.

Изба бабки Федотихи — добротный, серый, рубленный в лапу, дом под шиферной крышей — была окружена дощатым забором, поверх которого угрожающе поблескивала на солнце колючая проволока. Висевшая на калитке табличка, грозно предупреждавшая — «Осторожно, злая собака», — ничуть не напугала Лешку, со слов Ваничева он знал уже, что никакой собаки у бабки нет, а табличка рассчитана на чужих. За калиткой, на дворе у просторной, пристроенной к дому веранды, стояла бабкина машина — красная «Таврия», что было хорошим знаком — значит, Федотиха дома, а не уехала в город сдавать перекупщикам принятые у местных ягоды и грибы.