Скандальный дневник

Надо вести себя, как ни в чем, ни бывало. Натан не должен знать, как он на нее действует. Она не допустит, чтобы тот чувствовал себя победителем!

— Но его сиятельство уехал на целый день, — проговорила Мод.

— Уехал?

— Да, с лордом Ламборном. А лорд Доннелли… — Мод улыбнулась, — лорд Доннелли проспит до ленча, если остальные гости его не разбудят.

— Куда уехал Линдсей? — резко спросила Эвелин, чувствуя легкую обиду: он бросил ее одну в первый же день после ее возвращения в Истчерч! Ей казалось, что столь важное событие требует хоть какого-то внимания.

— Не знаю, мэм, — ответила Мод, берясь за расческу.

— В этом весь Линдсей, — сердито пробурчала Эвелин, — он нисколько не изменился!

— Нет, мэм… — испуганно возразила девушка, когда Эвелин села за туалетный столик, — он изменился. — Эвелин молчала, и горничная немного расслабилась. — Это не очень заметно, но проявляется в мелочах. Он уже не такой, как раньше. — Она покраснела и смущенно улыбнулась: — Ой, не слушайте мою болтовню, мэм! Зря я говорю вам все это.

«Нет-нет, не зря! Говори дальше! Каким стал Натан?» Эвелин улыбнулась отражению горничной:

— Я не видела мужа целых три года, Мод, и хочу знать, как он изменился. Расскажи мне, пожалуйста.

Девушка удивленно похлопала глазами.

— Да я ничего такого не имела в виду, мэм, — быстро пошла она на попятный. — Просто его сиятельство с приятелями уже не ездят на охоту, как раньше, а мистер Брейди, егерь, говорит, кабанов развелось так много, что они уже беспрепятственно разгуливают по полям и пожирают посевы.

«Как странно», — подумала Эвелин. Натан был азартным охотником, возможно, одним из лучших во всей Англии.

— А еще он часто уезжает из поместья, — продолжила Мод. — Наверное, потому, что здесь ему нечего делать: многое, в том числе и оранжерея, пришло в запустение.

Эвелин ахнула от неожиданности.

— Оранжерея? — переспросила она. — Моя гордость и радость? — Это было красивое помещение, полное карликовых фигурно подстриженных апельсиновых деревьев, привезенных из Франции, с уютной зоной отдыха на террасе, рядом с застекленными створчатыми дверьми. Весной она часто устраивала там чаепития. — А как же апельсиновые деревья? Что с ними?

— Не осталось ни одного, — ответила Мод, округлив глаза. — Наверное, продали.

Он продал ее апельсиновые деревья? Она выписала их вскоре после смерти Робби. В тот период Эвелин буквально сорила деньгами — покупала мебель, одежду, — но она говорила себе, что ей нужно отвлечься от мыслей об умершем сыне. Сейчас, когда она оглядывалась назад, это больше напоминало наваждение. Она словно пыталась хоть чем-то наполнить свою опустевшую жизнь.

Тем не менее, оранжерея получилась замечательная. В тот день, когда привезли апельсиновые деревья, Натан стоял на подъездной аллее, широко расставив ноги, наблюдал за разгрузкой фургона, и лицо его все больше мрачнело.

— Ты позволил мне покупать все, что я хочу, — резко напомнила она мужу, предвидя его возмущение.

Он дал ей это разрешение в пылу ссоры, когда она жаловалась на его постоянные отлучки.

— Тебя никогда не застанешь дома, и я знаю, с кем ты проводишь время! — крикнула она ему.

— Я готов уехать куда угодно, лишь бы оказаться подальше от тебя! — прорычал он. — Ты никогда не бываешь довольной, Эвелин!

Он был прав: она все время чувствовала себя несчастной, но, видит Бог, она пыталась это изменить.

— Я стараюсь, но у меня не получается! Что же мне делать? — сердито спросила она.

— Откуда я знаю? Не сиди сиднем! Навести друзей! Съезди с сестрой в Бат на воды… Сделай хоть что-нибудь, черт возьми!

— А потом ты будешь упрекать меня в мотовстве?

— В обмен на твое молчание, Эвелин, можешь покупать все, что хочешь.

— Ты хотел сказать «в обмен на мою свободу», не так ли? Так они спорили еще бесконечно долго.

Но из всех бессмысленных вещей и занятий, которыми она пыталась утешиться, и которые не могли залечить кровоточащую рану в ее сердце, оранжерея была ее раем.

Эвелин взглянула на отражение горничной в зеркале. Мод скручивала ее волосы в пучок на затылке.

— Так ты говоришь, он часто уезжает из дома? Девушка перестала крутить волосы Эвелин, вынула изо рта шпильки и охотно сказала:

— Мистер Бентон говорит, что его сиятельство не любит бывать дома, если здесь никого нет. Он не выносит одиночества. В последний раз гости жили у него почти три месяца.

Она опять сунула шпильки в рот, Эвелин нахмурилась:

— А сестры Фрэнклин? Они часто здесь бывают? Мод опять вынула шпильки.

— Мэри и Сара Фрэнклин? — Она покачала головой: — Нет, мэм, я ничего не знаю про них.

Но, колдуя над прической своей госпожи, Мод поведала ей, что однажды ночью Натан и его приятели до полусмерти напугали новую горничную, играя в привидения, и что экономка миссис Гиллет случайно застала Уилкса и девушку-судомойку в весьма компрометирующих позах. Судомойка, по словам Мод, больше здесь не работает — она прислуживает сестре графа в Бирмингеме, это в десяти часах езды отсюда.

Эвелин не слишком удивилась. Она слышала немало историй о безобразиях, которые творятся в Истчерче. Придворные с удовольствием судачили про карточные игры и непристойные сборища в доме графа.

Когда Мод закончила укладывать ее волосы, Эвелин ощутила легкое головокружение.

Она завтракала одна в восточной столовой, разглядывая пейзаж за окном. Преданный дворецкий Бентон сообщил, что Натан уехал в деревню, но собирался вернуться к ужину.

Итак, он оставил ее одну в доме, полном воспоминаний. Как и раньше, у него не было ни малейшего уважения к ее чувствам.

— Мне нужен секретер или письменный стол, Бентон. Я хочу написать и отправить несколько писем.

— Да, мэм, его сиятельство дал мне указания на этот счет.

— И еще прикажи оседлать для меня лошадь.

— Слушаюсь, миледи.

Позавтракав, Эвелин укуталась в шаль и вышла из столовой. Проходя по коридору восточного крыла, она не поднимала глаз с ковровой дорожки, чтобы не смотреть ни направо, ни налево. Это была опасная территория. Здесь располагалась гостиная, в которой хранились любимые игрушки ее сына. Днем, во время чаепития, Эвелин садилась на пол и играла с Робби. В другой комнате он однажды попал под ноги лакею, от неожиданности тот потерял равновесие и приземлился на пятую точку. Чуть дальше был семейный кабинет — здесь малыш добрался до папиной чернильницы и испачкал стену. Чтобы отмыть от чернил его пальцы, понадобилось два дня и немного щелока, а пятна на стене, насколько ей было известно, остались до сих пор.

Нет, не надо об этом думать! Последние три года Эвелин подавляла все те эмоции, которые заставляли ее страдать. Если она начнет все переживать заново, вернется прежняя боль… «Забудь про чувства!» — мысленно приказывала она себе, идя по дому.

Когда Эвелин, наконец, добралась до своих покоев, сердце ее учащенно билось, но она все-таки выдержала этот путь!

В одном из двух сундуков, принесенных из кладовки, нашлась ее старая амазонка. Она была ей немного тесновата, но сидела неплохо. Переодевшись, Эвелин вышла на подъездную аллею, где ее уже ждала оседланная лошадь. В воздухе чувствовалась морозная свежесть — то, что надо для конной прогулки!

Раньше она любила верхом объезжать окрестности. Поместье было таким большим, что она каждый день находила новый маршрут. Сейчас Эвелин миновала парк и выехала в долину извилистой реки. Стояла поздняя осень, и поля в основном пустовали, но жители поместья не сидели, сложа руки: одни скирдовали сено, другие превращали истощенный коричневый пахотный слой во влажный чернозем, на котором весной можно будет высевать новые культуры.

Эвелин с наслаждением дышала свежим деревенским воздухом. Она отпустила поводья, и ее лошадь свободно скакала по холмистой местности. Но это было слишком легкомысленно; пропустив некогда знакомые ориентиры, она неожиданно оказалась на вершине холма, с которой открывался вид на соседнее поместье.