Монах

  Все с любопытством замерли, как будто ожидали, что сейчас монаха разразит громом, или он упадёт мёртвым. Ничего не случилось, Андрей пожал плечами и сказал:

  - Шли бы вы отсюда, нехристи грёбаные - и перекрестил толпу и священника, благословляя их к походу. Это подействовало на них, как будто он облил их дерьмом, или помочился на толпу - они отшатнулись, их лица искривились от отвращения, а 'священник' яростно провизжал что-то и указал на супостата.

  Тут же, пассивность толпы сменилась яростным порывом, и вооружённые 'мачете' отморозки навалились на Андрея всей толпой. Если бы это были молодые, тренированные ребята - тут бы ему и конец. Спасало то, что это были неспортивные и неуклюжие крестьяне, больше привыкшие махать косой и метлой, чем клинками, а потому Андрей легко ушёл от размашистых косых ударов, перенаправив их в соседей - двое тут же упали, покалеченные своими же соратниками. Один упал от пушечного хлёсткого удара в сердце - хотя Андрей и давно не тренировался в рукопашном бое, но умения никуда не делись, а тяжёлый физический труд на свежем воздухе и здоровое нежирное питание не привели к тому, что он лишился спортивной формы.

  Ещё один, упал как кегля, ещё...руки, ножи, мелькали перед глазами, как лопасти вентилятора, спину ожёг удар палкой - гадёныш подкрался сбоку, и всё-таки достал его - перехватив палку, монах вырубил негодяя.

  На земле лежало уже десять человек, когда Андрей заметил бегущих к ним человек двадцать, с вилами и дрекольями, и понял - теперь только ноги спасут. Последними двумя ударами он сбил двух оставшихся сатанистов, прикинул - вроде успевает - шагнул к одному, лежащему на земле и стащил хромовые сапоги. Этот тип был примерно одного с ним роста - около ста восьмидесяти сантиметров, и размер ноги, по прикидкам, должен был быть таким же, как у монаха. Ещё десять секунды на вытрясание придурка из толстой стёганой куртки, и вот монах бежит со всех ног вдоль улицы, спасаясь от разъярённых крестьян.

   'Слава Богу, что я в форме и не гнушался тяжёлыми работами' - подумал он, лёгкими стелющимися прыжками удаляясь от толпы - 'Пульс в норме, даже не запыхался - есть ещё порох в пороховницах! Ну ладно - пороха нет, так есть теперь тесак!' Андрей взвесил в ладони этот 'хлеборез', осмотрел его на ходу - тесак как тесак, кованый в кузне, не фабричного производства. Так что сказать, где он был сделан - невозможно. То есть - страну определить нельзя.

  Он бежал всё дальше и дальше по просёлочной дороге, пока не заметил километрах в пяти от села тропинку, уводящую в лес. Предположив, что это тропа к какому-то зимовью, или шалашу косарей, Андрей свернул на неё, опасаясь погони на лошадях. Он всю дорогу так и бежал почти босиком, в импровизированных башмаках из рукавов рубахи.

  Присев на пенёк, Андрей прикинул по ноге сапоги, снял истёртые 'башмаки' и натянул трофейную обувь. Потопал ногой - слава Богу! - впору. Накинул на плечи куртку, снятую с нокаутированного - а может мёртвого - сатаниста, и пошёл вперёд.

  Тропа закончилась через метров пятьсот, поляной, за которой просматривалось цветущее поле - похоже гречишное. На поляне стояли несколько десятков ульев, мало отличающихся от тех, что монах видел в монастыре. За ними виднелся небольшой деревянный домишко, имевший вполне мирный вид, ничем не напоминающий о тех событиях, что случились часом раньше в селе. Несмотря на это, Андрей шёл к домику, зажав в руке нож и будучи настороже - может и здесь логово сатанистов? Кто знает, что происходит в этой стране...эдак и бабы-яги дождёшься - ничуть не более удивительно, чем церковь сатаны!

  Как будто отвечая его мыслям, из дверей вышла натуральная баба-яга, сморщенная, как печёное яблоко, с тёмным морщинистым лицом и тонкими руками, покрытыми пигментными пятнами.

  Андрей подумал: 'Сколько же тебе лет, старая? И ты, что ли, сатанизмом пробавляешься?'

  Баба-яга поманила его рукой, сказала что-то, видимо предложила заходить. Он вошёл в полутёмные сени, шагнул в избу, и опять, увидев в красном углу закрытые занавеской образа, совершенно не думая, на автомате, широко перекрестился на них.

  Бабка вздрогнула, закрыла рот рукой, схватилась за сердце, потом погрозила ему пальцем и что-то сказала. Оглянулась, задвинула занавески на окнах, и только потом раздвинула покровы в красном углу.

  Андрей, с облегчением увидел образ Бога - немного отличающигося от тех, которые он видел раньше, в своей жизни, но вполне узнаваемые и родные. Он ещё раз перекрестился на них, и поклонился иконам.

  Бабка подошла к нему, наклонила его голову и поцеловала в лоб. По её щекам катились слёзы, она что-то прошептала, потом указала ему на стул. Сама тоже села, напротив, за столом и стала что-то спрашивать, настойчиво повторяя и указывая на куртку. Монах развёл руками - не понимаю, мол. Старуха досадливо махнула не него рукой, потом обратила внимание на его руку, на которой красовался здоровенный синяк - видимо кто-то в свалке всё-таки зацепил палкой, а он и не заметил. Он захлопотала, побежала к русской печи, достала оттуда чугунок, пододвинула из-за занавески деревянное корытце, налила туда воды и стала промывать Андрею его ссадины и царапины. Потом заставила снять рубаху и осмотрела, что-то сердито приговаривая. Наконец, все царапины были промыты, старуха внимательно осмотрела его, бесцеремонно поворачивая вправо-влево, с интересом коснулась шрамов - два были пулевые, от них остались небольшие звёздчатые пятнышки, три ножевые - тоже не спутаешь ни с чем...провела по ним пальцем и опять что-то спросила, покачивая укоризненно головой.

  Неожиданно она насторожилась и выглянула в щель между занавеской и рамой, поманила монаха пальцем - смотри, мол! Он нахмурился - по тропе, метрах в двухстах от них, спешили, на лошадях, вооружённые, уже саблями и копьями (почему копьями?! - удивился Андрей - из музея попёрли, что ли?) - давешние его обидчики. Бабка показала на него пальцем, типа - ты? Тебя ищут? Он кивнул головой и оглянулся - куда бы спрятаться. Старуха подхватилась, вытащила откуда-то иконы, на которых он заметил изображение Нечистого, с отвращением плюнула на них, перекрестилась на образа Бога и прикрыла их богомерзкой доской. Задвинула занавеску икон, схватила его за руку и поволокла из дома, как трактор, с неожиданной для такой сморщенной бабки силой.

  Возле дома была длинная, накрытая соломой землянка - видимо в ней зимой держали пчёл, он так и назывался - пчельник, старуха открыла его дверь и толкнула Андрея внутрь - иди! Затем показала ему - прикройся там, мол, и сиди! Потом захлопнула дверь и исчезла, дробно топая ногами по тропинке.

  Андрей усмехнулся - шустрая старушенция - интересно, сколько ей лет? Осмотрелся в темноте - глаза уже немного привыкли, а из дверных щелей просачивались небольшие лучики света - и присел в дальнем углу, навалив на себя какую-то пыльную рогожу и обломки ульев. Было неприятно, за шиворот сыпалась пыль и мышиное дерьмо, но -'Лучше быть в дерьме, но живым - подумал он. В первый раз, что ли? И в сортире, в выгребной яме приходилось отсиживаться, по сравнению с тем случаем, этот - просто курорт'.

  Дверь в зимник распахнулась, послышались голоса, стало светло, затем - свет замелькал, как будто в дверном проёме кто-то стоял, и наклонившись, пытался рассмотреть содержимое землянки. Затем - дверь опять захлопнулась и вновь стало темно.

   Андрей перевёл дух и выпустил из руки рукоять ножа, которую сжимал так, что рука побелела от напряжения. Он усмехнулся - отвык как-то от таких стрессов, спокойная и размеренная жизнь монастыря расслабила, пора уж снова превращаться в убийцу...вот только пора ли? Ему стало тошно. И захотелось, чтобы всё это безумие стало кошмарным сном, и он снова бы проснулся в своей маленькой полутёмной каменной келье.

  Сколько прошло времени - он не знал, по ощущениям внутренних часов - минут двадцать, или чуть больше. Дверь снова распахнулась и раздался голос старухи. Она что-то сказала, только он этого не понял, и на всякий случай продолжал сидеть под рогожей и мусором.