Проект «Юпитер»

Мне нравилось спать в солдатике. У некоторых людей мурашки по коже идут от такого — настолько сон в подключении похож на смерть. Половина группы остается на страже, пока остальные пятеро отдыхают — в течение двух часов. В солдатике засыпаешь мгновенно, как будто отключаешься от всего реального. И просыпаешься так же внезапно — немного растерянный, зато отдохнувший, как после восьми часов нормального сна. То есть так обычно бывает, если проспишь полные два часа.

Мы остановились на отдых в сожженном здании школы посреди пустынной, давно покинутой жителями деревушки. Это был уже второй перерыв на отдых, так что я остался на страже в первую смену — просидел два часа, наблюдая через выбитое окно за джунглями и выгоревшей деревней. Казалось, ничто не тревожило тишину и непроглядную темноту ночи. Конечно, для меня ночь не была ни абсолютно темной, ни тихой. Звездный свет озарял джунгли почти как дневной, только без цветов — все окрашивалось в разные оттенки серого, словно в черно-белом телевизоре. И каждые десять секунд я на всякий случай на мгновение переключался в инфракрасный диапазон. Именно инфракрасное зрение позволило мне заметить крупного черного кота, который осторожно крался в нашу сторону, пробираясь между покореженными остатками детской игровой площадки. Наверное, это был оцелот или еще какой-нибудь дикий представитель семейства кошачьих. Его внимание привлекло движение в бывшем здании школы, и зверь надеялся поживиться здесь чем-нибудь съестным. Когда зверь был от меня уже на расстоянии десяти метров, он внезапно замер на несколько секунд, принюхиваясь, — но не почуял ничего, кроме разве что машинной смазки. Тогда кот одним быстрым прыжком отскочил и убежал обратно в джунгли.

Больше ничего такого не случилось. Через два часа первая смена проснулась. Мы дали им пару минут на то, чтобы собраться с мыслями, и кратко доложили о ситуации: все спокойно.

Заснул я мгновенно, но внезапно проснулся — от резкой боли. Мои сенсоры не ощущали ничего, кроме слепящего света, неразборчивого белого шума и испепеляющего жара — и полного одиночества! Вся моя группа либо была уничтожена, либо отключилась от сети.

Я знал, что все это не на самом деле, знал, что я в безопасности, в «скорлупке» управления в Портобелло. Но все равно все тело болело, как от ожога третьей степени, глаза будто спеклись в комки обугленной плоти, в горло и в легкие мне словно залили расплавленного свинца — полная перегрузка обратной связи.

Эти кошмарные ощущения длились довольно долго Т ак долго, что я успел поверить в их реальность. Я поверил, что враги уничтожили Портобелло, сбросив на базу атомную бомбу, и мы умерли на самом деле — мы, а не наши машины. А на самом деле нас отключили спустя всего три целые и три сотые секунды. Вообще-то, нас должны были отключить быстрее, но подвел механик из группы Дельта, который отвечал за горизонтальную связь и должен был передавать нам распоряжения координатора блока в том случае, если бы я погиб. Он не смог сразу сориентироваться, таким внезапным и сильным было это ощущение, несмотря на то, что он почувствовал его, так сказать, «через вторые руки».

При последующем анализе записей со спутника выяснилось, что из точки, расположенной в пяти километрах от нас, взлетели два самолета — специальных «тихих» самолета, предназначенных для разведки, от которых не оставалось теплового следа в воздухе. Один пилот катапультировался перед тем, как его самолет врезался в здание школы. А второй самолет или шел на автопилоте, или взорвался вместе с пилотом — может, это был камикадзе, а может, катапульта не сработала.

Оба самолета были под завязку загружены зажигательными бомбами. И спустя долю секунды после того, как Канди заподозрила что-то неладное, все наши солдатики превратились в озерцо расплавленного металла.

Они знали, что мы должны спать, и знали, как мы это делаем. Вот нгуми и придумали такую уловку: устроили замаскированный маленький аэродром в джунглях, поблизости от удобного для отдыха места, которым мы рано или поздно обязательно воспользуемся. И два пилота ждали удобного случая — месяцами, а может, и годами.

Они не могли просто подложить под дом бомбу, потому что мы обнаружили бы зажигательную смесь, так же как любую другую взрывчатку.

В бункере в Портобелло у троих из нашей группы случился сердечный приступ. Ральф умер сразу. Нас погрузили на носилки с воздушной подушкой и перевезли в медицинский отсек, но все равно любое движение причиняло невыносимую боль. Больно было даже дышать.

Никакие медикаменты не могли снять эту боль — потому что болело не тело. Это были так называемые «фантомные боли» — память нервной системы об ужасной смерти. Воображаемую боль нужно было исцелять также посредством воображения.

Меня подключили к романтической фантазии — я был на Карибских островах, плескался в теплом море с обворожительной темнокожей красавицей. Виртуальные фрукты, прохладные коктейли с ромом, виртуальный секс и виртуальный сон.

Я проснулся, а боль все не отступала. Тогда на мне попробовали совсем другой сценарий — отдых в горах, лыжи, кристально чистый и прохладный горный воздух. Быстрый спуск по заснеженным горным склонам, темпераментные блондинки, жаркий виртуальный секс. Потом — катание на лодке по тихому горному озеру. Потом — снова больничная койка в Портобелло.

Доктор, чернокожий коротышка, гораздо темнее меня, спросил:

— Вы проснулись, сержант?

Я чувствовал затылком подушку.

— Очевидно, да, — я сел в постели, опираясь на кровать, и подождал, пока голова перестанет кружиться. — Как там Канди и Карин?

— С ними все будет в порядке. Вы помните…

— Да. Ральф умер, — я смутно припоминал, как медики перестали над ним хлопотать и куда-то перевезли из кардиологического отделения двоих других. — Какой сегодня день?

— Среда, — дежурство началось в понедельник. — Как вы себя чувствуете? Вы сможете уйти отсюда, как только будете готовы к этому.

— Отпуск по болезни? — Коротышка-доктор кивнул. — Кожа больше не болит. Но чувствую я себя как-то странно. Впрочем, раньше я никогда не подключался к фантазиям на двое суток подряд, — я опустил ноги на холодный кафельный пол и встал. Пошатываясь, прошелся через всю комнату к шкафу. Там оказалась обычная полевая форма и сумка с моей гражданской одеждой.

— Я бы побродил немного тут, посмотрел, что с моей группой… А потом поеду домой или еще куда-нибудь.

— Хорошо. Я — доктор Тулл, кардиологическое отделение. Если что — обращайтесь, — он пожал мне руку и ушел. Интересно, а докторам надо отдавать честь?

Я решил надеть форму. Медленно оделся и немного посидел в палате, попивая прохладную минералку. До этого раза я уже дважды терял солдатиков, и оба раза это было как мгновенная потеря ориентировки — и отключение. Я слышал, что бывают такие вот случаи обратной связи. Однажды так погибла целая группа механиков — их не успели вовремя отключить. Надеюсь, больше такого не случится.

Интересно, как это повлияет на наши боевые качества? В прошлом году ребята из группы Сковилла прошли через нечто подобное. Нам всем пришлось отработать серию тренировок со сменными солдатиками — и ребята Сковилла как будто ничуть не пострадали. Только ворчали, что их что-то долго не пускают в бой. Правда, их тогда отключили через долю секунды после гибели машин, а мы целые три секунды горели заживо.

Я пошел вниз, к Канди и Карин. Их отключили от лечебных фантазий полдня назад. Обе девушки были немного бледноватыми и слабыми, но в целом в порядке. Они показали пару красных отметин посредине груди — точки подключения сердечного электростимулятора, которым их возвращали к жизни.

Все остальные, кроме них и Мэла, уже отметились и разъехались по домам. Дожидаясь Мэла, я прошел в служебное отделение и просмотрел запись атаки.

Я, конечно же, не прокручивал заново последние три секунды — только предыдущую минуту. Все пятеро часовых слышали слабый звук взлета вражеских самолетов. Потом Канди краем глаза успела заметить один из самолетов, появившийся из-за кромки деревьев, окружавших сожженную деревню, и за сотую долю секунды до того, как он камнем упал на здание школы. Канди начала оборачиваться, чтобы поразить самолет из лазера, — и на этом запись обрывалась.