Проект «Юпитер»

Но, в отличие от прочих своих собратьев по вере, сектанты из «Молота Господня» считают, что призваны посодействовать господу в его планах.

На обратном пути к университетскому городку я не там свернул и, возвращаясь обратно, заметил по дороге захудалый, второразрядный салончик подключений. Салон появился недавно — раньше я его не видел. В подобных заведениях предлагали ощущения группового секса, быстрого спуска на горных лыжах, автомобильные катастрофы, не говоря уже обо всяких боевых эпизодах. Как в активном, так и в пассивном варианте — с точки зрения участника или жертвы.

Лично я никогда не переживал в подключении автокатастрофы. Вдруг кто-нибудь из актеров, водителей других машин, погибнет? Иногда этим балуются светопреставленцы, невзирая на то что подключение считается у них грехом. А некоторые люди ходят в такие салоны, чтобы хоть на несколько минут почувствовать себя знаменитостью. Я никогда не подключался с подобной целью, а вот наш новенький, Ральф, это дело любит. И когда я подключаюсь к Ральфу на дежурстве, то получаю все эти переживания, так сказать, из вторых рук. Наверное, я никогда не пойму — что такого люди находят в славе?

У въезда на территорию университетского городка дежурил уже новый сержант, так что мне пришлось по новой вытерпеть нудную, затянутую до неприличия процедуру проверки документов.

Я около часа бесцельно поколесил по улочкам университетского городка. В этот обеденный час, в воскресенье, на улицах почти никого не было. Я подрулил к кафедре физики — решил посмотреть, не подсунул ли кто из студентов мне под дверь какие-нибудь бумаги? И оказалось, что один-таки подсунул — надо же, студент сдал работу раньше условленного срока! Чудо из чудес! К листам с заданием прилагалась записка — парень извинялся, что ему придется пропустить занятие, поскольку его сестра устраивает выездной прием в Монако, на котором он непременно должен присутствовать. Бедняжка!

Кабинет Амелии располагался этажом выше моего, но я не стал отрывать ее от работы. Мне и самому надо бы поработать — например, решить задания из последней контрольной, чтобы было, с чем сверять студенческие работы. Нет, лучше я вернусь к Амелии и побездельничаю остаток дня.

Я и вправду вернулся к Амелии, но бездельничать не хотелось — мне не давало покоя любопытство, свойственное многим ученым. У нее появился новый прибор, который называется «антимикроволновка». Кладешь туда что-нибудь, устанавливаешь нужную температуру — и прибор охлаждает то, что внутри, насколько тебе нужно. Ясное дело, этот прибор не имеет никакого отношения к микроволнам.

С бутылкой пива приборчик управился на славу. Когда я открыл дверцу, оказалось, что бутылка запотела, а бумажная этикетка размокла и разлезлась на клочки. Пиво было что надо, прохладное — всего сорок градусов (по Фаренгейту). Но окружающая температура в охлаждающей камере должна быть гораздо ниже. Просто ради интереса я положил в машинку ломтик сыра и поставил стрелку на самую низкую температуру — минус сорок. Когда я достал сыр из этой морозилки, то случайно уронил на пол — он разбился на осколки. Надеюсь, я подобрал все.

В квартире Амелии была небольшая ниша позади камина, которую она называла «библиотекой». Места там хватало только для маленького столика и старинного футона. Все три стены в нише сплошь покрывали застекленные полки, уставленные сотнями книг. Я как-то заглядывал с Амелией в эту ее «библиотеку», но не за тем, чтобы почитать.

Поставив пиво на пол, я просмотрел названия книг. В основном здесь были романы и сборники стихов. В отличие от большинства людей с имплантатами, я по-прежнему люблю читать. Но предпочитаю те книги, в которых пишут правду.

Первые пару лет в колледже я был лучшим учеником по истории и безнадежно отставал по физике. Но потом мои увлечения резко переменились. Когда-то я думал, что меня призвали в армию и сделали механиком из-за ученой степени по физике. Но большая часть механиков — люди с обычным средним образованием: гимнастика, текущие события, искусство общения… Чтобы лежать в скорлупке и подергивать конечностями, вовсе не обязательно быть слишком уж умным.

Как бы то ни было, больше всего я любил книги на исторические темы. Только вот в библиотечке Амелии таких книжек почти не было. Всего несколько иллюстрированных брошюрок и те в основном о событиях двадцать первого века — об этом я лучше прочту, когда двадцать первый век закончится.

Я вспомнил, что Амелия уговаривала меня почитать роман о гражданской войне — кажется, он назывался «Награда за храбрость». Я взял роман с полки, устроился в кресле и стал читать. Читал два часа. Выпил под это дело две бутылки пива.

Разница между их способами ведения войны и нашими настолько же глубока, как разница между трагическим происшествием и кошмарным сном.

Их армии располагали приблизительно равным вооружением. В обеих армиях была неупорядоченная, нечеткая структура командования. И вся война в конце концов сводилась к тому, что две огромные толпы плохо организованных людей, вооруженных примитивными огнестрельными ружьями и ножами, сходились и колошматили друг друга, пока одна толпа не убегала с поля боя.

Бестолковый главный герой, Генри, слишком глубоко увяз во всем этом, и потому не в состоянии увидеть эту простую истину. Однако он подробно и точно описывает все события.

Интересно, что этот бедный Генри подумал бы о наших способах ведения войны? Не знаю, существовало ли в его эпоху слово, наиболее подходящее к тому, что мы делаем — мы ведь буквально истребляем своих врагов. И еще мне интересно, какие же простые истины сокрыты от меня самого из-за того, что я так глубоко увяз в этой войне?

Джулиан не знал, что у автора «Награды за храбрость» было перед ним преимущество — автор вообще не участвовал в той войне, о которой писал. Трудно увидеть картину целиком, когда ты сам — ее часть.

Та давняя война была относительно прямой и честной, как в экономических, так и в идеологических вопросах. В отличие от войны Джулиана. Враги — нгуми — представляли собой непрочный союз нескольких десятков «повстанческих» сил, в этом году — сорока четырех. Во всех вражеских странах были законные правительства, которые активно сотрудничали с Альянсом — хотя ни для кого не секрет, что немногие из этих правительств были избраны большинством голосов своих граждан.

Отчасти это была экономическая война — война между «имущими», чье благосостояние обеспечивала нанофорная экономика, и «неимущими», которым не так повезло — они родились там, где наука не развита и нанофоров просто нет. В какой-то мере это была расовая война — черные, коричневые и желтые — против белых и некоторых других желтых. Джулиан в этом смысле выбивался из общего контекста, но он не испытывал особенно родственных чувств к Африке. Это было слишком давно и слишком далеко, и вообще — он не понимал этих сумасшедших африканцев.

И, конечно же, в значительной степени эта война была войной идеологий — защитники демократии против харизматических повстанческих лидеров, в большинстве своем диктаторов с тяжелой рукой. Или, другими словами — капиталисты, зарящиеся на чужие земли, против защитников интересов народа.

Но в этой войне не предвиделось эффектного, наглядного завершения, вроде Хиросимы или Аппоматтокса. Война сойдет на нет только в том случае, когда либо Альянс распадется — и противодействие повстанцам, лишившись единого командования, станет нерегулярным, либо повстанцев-нгуми повсюду прихлопнут так сильно, что они превратятся в группки преступных элементов местного значения, а не в более-менее организованные военные формирования, как сейчас.

Все это уходило корнями в глубины двадцатого столетия, а то и дальше. Многие повстанческие группировки продолжали политику своих предшественников, появившихся еще в те времена, когда первые белые люди, вооруженные пороховыми ружьями, на парусных кораблях пристали к берегам их земель. Альянс не признавал таких раскладок, считая их происками шовинистической пропаганды, но все же в этом была какая-то доля истины.