Повелитель пустыни

В четвертый раз Тарик положил телефонную трубку. Его раздражал этот жалкий бунт жены. Но ощущал он еще что-то помимо раздражения. Что-то связанное с откровенным страданием, стоявшим в глазах Мины во время их последнего разговора.

Ярость и боль, которые Тарик держал под жестким контролем не один год, вырвались на свободу. Стоило Джасмин заговорить вслух о своей любви, как Тарику показалось, что она вскрывает его раны, которые только-только начали затягиваться. Почти непереносимая боль заставила его наговорить много такого, чего не следовало бы говорить.

Но Мина не держит на него зла. Как только он поговорит с ней, все придет в норму. Когда он в следующий раз позвонит, она будет с ним разговаривать.

Джасмин готовилась к самой жаркой, решающей схватке. Она не отвечала на звонки Тарика два дня. Вначале ею руководил слепой инстинкт, попытка избавить себя от положения отверженной. Этого у нее в жизни было достаточно.

Когда же она успокоилась, то поняла, что ей требуется время и расстояние, чтобы разобраться в своих чувствах. Тарик своей грубостью вверг ее в шок. Отныне она навсегда запомнит, что человек, которого она любит, — это не тот человек, за которого она вышла замуж.

Так любит ли она этого Тарика?

Окончательного ответа на этот вопрос у нее еще не было. Во всяком случае, ее гнев уже невозможно не замечать. На этот раз она ответит на звонок Тарика.

Телефон зазвонил, когда над Зюльхейлем занималась заря. Джасмин взяла трубку после второго звонка.

— Ценное имущество слушает.

Джасмин не обдумывала этих слов; они просто вылетели у нее. Она испугалась, но и ощутила некоторую гордость за себя.

На другом конце провода царила глубокая тишина.

— Джасмин, мне не смешно, — наконец произнес Тарик.

— Ну, раз я не актриса театра комедии, то мое эго не очень страдает. — Она села на кровати, свесив ноги на пол, и почти услышала, как ярость вскипает в груди. — Ты хочешь что-то сказать или звонишь только затем, чтобы напомнить мне, где мое место?

Откуда у нее взялись эти слова?

— Что-то ты упряма.

— Это точно.

— Чего ты ожидала, когда летела сюда? — До сих пор голос Тарика звучал ровно, но теперь в нем появилась нота раздражения. — Что все пойдет по-старому? Что я буду раскрывать перед тобой душу по первому требованию?

— Нет. Я рассчитывала, что ты забыл меня. — Жесточайшая правда. — Оказалось — нет. Ты взял меня и женился на мне, дал мне место в твоей жизни. Как же ты смеешь смотреть на меня как... как на вещь, предназначенную для того, чтобы смахивать пыль с твоих царственных туфель? Как ты смеешь?..

Ярость Джасмин достигла пика. Слезы душили ее.

— Никогда я на тебя так не смотрел! — запальчиво возразил Тарик.

— Не надо, не отрицай. И знаешь еще что? Я не хочу разговаривать с человеком, который таким образом со мной обращается. Я могу почти ненавидеть тебя. И больше мне не звони. Может, к тому времени, как ты приедешь, я успокоюсь. А сейчас у меня ничего нет для тебя. Ни-че-го!

Сейчас в ней говорили только горечь и боль.

— Поговорим, когда я вернусь.

Джасмин услышала в его голосе нечто новое, но что именно — не могла понять.

Дрожащей рукой она положила трубку на рычаг. Такой вспышки она сама от себя не ожидала. Но это очищает. Она заслуживает лучшего отношения. Пусть она нелюбима, но имеет право требовать уважения.

То есть того, чего ее муж, наверное, ей не даст.

Я могу почти ненавидеть тебя.

Тарик глядел на вымощенные булыжником улицы Парижа, а в ушах у него все еще звучали слова Джасмин. Он привык к ее обожанию, привык быть центром ее внимания. Так было с самой первой их встречи. И никогда ему не приходило в голову, что он окажется рядом с Джасмин, которая станет обращаться с ним подобным образом.

Это ощущение ему не нравилось. Его тяга к этой женщине дошла до такого уровня, что ему не хватает ее ежеминутно, когда они не вместе. Четыре года разлуки он перенес лишь потому, что работал дни и ночи, намеренно доводя себя до изнеможения. Ее смех, ее нежность стали для него целительным бальзамом. И вот — она разъярена.

Недооценил он женщину, которой стала Джасмин. А в этой женщине куда больше глубины и страсти, чем он мог предположить. Она и прежде обладала свойственным женщинам скромным бесстрашием, но сегодня в первый раз упрекнула его с такой прямотой и искренностью.

Та Джасмин никогда не смогла бы его ненавидеть.

И та Джасмин оставила его.

Если он чуть приоткроет свое сердце, чем она ответит на это? Отнесется к нему с тем же пренебрежением, с каким отнеслась четыре года назад, или... Непростые вопросы, но в ответах на них заложено не меньше чувственности, чем в сладком аромате парижского ветерка.

Но в первую очередь он должен вернуть Мину. Она принадлежит ему. Ей не позволено его ненавидеть.

Глава восьмая

— Что значит — он во дворе? — воскликнула Джасмин, приглаживая ладонями нерасчесанные волосы.

Мумтаз пожала изящными плечами.

— Я попросила Хираза задержать его, чтобы предупредить вас.

— Сегодня же пятница! А он должен был вернуться только в понедельник.

В коридоре послышались тяжелые шаги. Глаза Мумтаз расширились.

— Я должна идти. Желаю удачи.

Она вышла из комнаты. Джасмин слышала, как она что-то говорит Тарику.

Со сдавленным стоном Джасмин завязала на голубом халате пояс. Переодеваться было поздно. Ей не хотелось встречать Тарика в халате, не доходившем ей до колен, с распущенными до плеч волосами, но дверная ручка уже поворачивалась. Джасмин поспешно присела на табурет перед туалетным столиком и взяла щетку для волос. Так он по крайней мере ничего не заметит, если у нее ослабеют ноги.

Она услышала, как Тарик вошел и закрыл за собой дверь. Ее пальцы конвульсивно сжали резную ручку щетки, но она продолжала расчесывать волосы ровными движениями, как бы не обращая внимания на присутствие Тарика. Но она чувствовала его приближение. И вот он остановился за ее спиной, наклонился и опустил обе руки на туалетный столик, словно заключая ее в ловушку. Она продолжала причесываться, хотя уже не чувствовала пальцев. И избегала смотреть в зеркало, опасаясь зеленого пламени, которое ее там поджидало.

— Как твое горло?

При одном из его звонков, еще до последнего, мучительного разговора, она сослалась на больное горло.

— Намного лучше.

— Слышу. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да.

Избегая прикосновения головой к его груди, Джасмин двигалась вперед, но Тарик склонялся все ниже. И вот она уже на самом краешке табурета и дальше двигаться некуда.

— Замечательно. А то я беспокоился, ведь ты так часто спала, когда я звонил.

Хотя говорил он спокойно, Джасмин знала, что он не может не быть в ярости. А она сейчас не готова встретить его гнев достойно. Она не ненавидит Тарика, нет; то была бравада. Ее чувства к нему хаотичны, неопределенны. Но от ненависти они далеки. К тому же они стали еще острее. Что если она полюбила Тарика еще глубже, чем любила все эти годы?

Ее окутало тепло его тела. Должно быть, он изменил позу. Стало совсем сложно продолжать причесываться, так как при каждом движении приходилось прикасаться к нему. Она бросила взгляд на его руки и увидела, что он чуть-чуть сдвинул их, приблизив к ее телу. Пиджака на нем не было, только голубая рубашка.

Он вынул щетку из ее окоченевших пальцев, положил ее на столик. Джасмин застыла, когда Тарик убрал ее волосы назад, за уши, полностью открыв лицо, и провел по ее щеке костяшками пальцев. Так он обычно ласкал ее после завершения акта любви. Джасмин стиснула зубы, злясь на себя за то, что Тарику так легко удалось разжечь в ней ответный огонь.

— Дома ты тоже будешь отказываться говорить со мной?

Между тем неторопливая ласка продолжалась.

— Я уже говорю с тобой.