Лебеди Леонардо

Посол отвечал, что маркиза действительно красивее сестры, а кроме того, превосходит всех женщин своей образованностью и обхождением. Затем посол пустился в долгие описания фигуры, нарядов и драгоценностей маркизы, не забывая превозносить ее ум.

— Во время войны она мудро и справедливо правила Мантуей, занималась украшением города и изучением иностранных языков. Изабелла вдохновляет поэтов и художников по всей Италии. Она превосходно говорит на латыни, играет на лютне не хуже лучших музыкантов, а поет как ангел.

— Надеюсь, она не слишком высокого роста? — спросил низенький Карл.

— Напротив, хотя маркиза выше своей сестры, ее рост не превышает обычного для женщины.

— Вот и слава богу, — заметил на это король.

— Придворные льстецы считают ее первой дамой в Италии.

— Похоже, она и впрямь само совершенство.

— Неужели ваше величество влюбились в прекрасную маркизу только по описанию?

Посол прав, думала Беатриче, Изабелла красивее и умнее своей младшей сестры. Но от этой мысли она уже не испытывала боли. Главное, что им удалось заключить мир, причем именно Лодовико приписывали заслугу в изгнании французов из Италии. Миланский герцог был снова влюблен в свою жену. Беатриче решила, что его недавнее охлаждение объяснялось болезнью. Лодовико снова покорял жену добротой и нежностью. В благодарность за ее труды во время своей болезни герцог велел Донато Браманте и Леонардо украсить покои герцогини в Кастелло. Супругам не терпелось увидеть результат работы двух гениев, расцеловать сыновей и объявить миланцам, что настал долгожданный мир.

Вдобавок ко всему Беатриче снова ждала ребенка. Пребывание в Виджевано принесло свои плоды. Герцогиня поделилась с мужем этой новостью в ночь перед отъездом в Милан.

— Кто на сей раз, любовь моя? Мальчик или девочка?

— Нам не нужно даже советоваться с астрологом, дорогой мой. Это знание у меня в костях. У наших сыновей появится еще один брат.

Однако Лодовико воспринял эту весть не слишком радостно.

— Мальчишки вырастают и начинают завидовать власти отцов, а дочь никогда тебя не разлюбит, — заметил он.

— Но ведь у вас уже есть прекрасная дочь Бьянка Джованна, — заметила Беатриче.

— Это так, но ее красавец муж вытеснил меня из ее сердца, как и должно было случиться. Я хотел бы иметь еще одну дочь, которая будет любить меня в старости.

— Для этого у вас есть я, — отвечала Беатриче.

После подписания мира Франческо и Галеазз открыли ворота Новары, чтобы выпустить французов из города. Только теперь Лодовико и Беатриче осознали, какому ужасу они положили конец, подписав мирное соглашение. У французов не было лошадей.

— Их съели во время осады, — объяснил Галеазз Беатриче, когда она спросила, как французы доберутся до границы.

Беатриче понимала, что мало кому из выживших суждено добраться до дома. Солдаты сидели у обочины, прислонившись друг к другу, чтобы не упасть. Беатриче с изумлением наблюдала, как французский посол помогает своим слугам кормить солдат бульоном. Многие были так слабы, что не могли глотать, и струйки бульона вытекали из ослабевших ртов. Беатриче отвернулась, но впереди ее ожидало не менее безрадостное зрелище. Солдаты жадно набрасывались на еду, и их тут же рвало. Отвыкшие желудки бунтовали. Юный солдат упал на ходу, а его товарищи были так слабы, что даже не стали оглядываться, не говоря уже о том, чтобы помочь несчастному. Беатриче со своей свитой проехала мимо всей французской армии, и везде их сопровождали всхлипы и стоны одолеваемых приступами рвоты или безумного хохота солдат.

Глаза Беатриче следили за причудливым переплетением веток и сучьев, образующих непроходимые заросли на потолке гостиной. «Убежище для моего убежища», — подумала Беатриче, улыбаясь собственному остроумию и понимая, что, придумав этот лабиринт, magistro пытался угодить ее вкусу. Массивные стволы выступали из стен, корни словно пробивали камень, заявляя, что ничто не может остановить природу в ее буйстве. Вся комната походила на зеленую рощу. Каждый листик был тщательно прорисован. Золотистые ленты сплетались под разными углами, словно змеи в клубок. Сквозь зелень проглядывали кусочки неба и облаков: синего, фиолетового, розоватого, серого и белого цвета. Некоторые ленты поражали воображение своей вычурностью. Бесконечные, неразрывные и изменчивые, они скользили вдоль изысканно выписанных листьев и грубых сучьев, закручиваясь вокруг самих себя в вечном и мучительном вращении. Не успела Беатриче подумать, что рисунок, должно быть, изображает саму вечность, как кручение остановилось — там, где художник опустил кисть.

— Бесподобно, — промолвила она. — Величественно. Ошеломляюще. Впрочем, снова не закончено.

— Ну, это вполне в духе magistro, — заметил Лодовико. — Еще один недописанный шедевр.

Мессир Гвалтьери прибыл с письмом и плохими новостями. Словно непокорные корни на фреске, которую он сам же и нарисовал на стене, художник впал в буйство.

— Он стоял на подмостках, — рассказывал Гвалтьери, — и расписывал небо, когда появился кто-то из прислуги. Наверное, мальчишка просил денег. Magistro отшвырнул кисть и начал вопить, что он не банкир, что его замучили кредиторы и что слугам давно пора перейти на шерстяные штаны вместо кожаных, потому что они бедны и должны жить по средствам. — Гвалтьери замолчал. — Затем он попросил бумагу и написал вот это. — Он передал Лодовико свернутый пергамент. — Он тщательно подбирал слова, ваша милость. Писал очень медленно, словно нехотя.

Шевеля губами, Лодовико начал читать. Беатриче наклонилась, чтобы разглядеть, что написал magistro.

Ваша светлость, я сожалею, что нужда не позволяет мне по-прежнему служить Вам, исполняя все Ваши желания и прихоти. Я также весьма сожалею, что не получил того содержания, которое было мне обещано. И еще более я сожалею о том, что вынужден оставить службу у Вас и отправиться на поиски средств пропитания для себя и своих домочадцев (в количестве шести ртов). За последние пятьдесят шесть месяцев я получил из Вашей сокровищницы только пятьдесят дукатов. Я мог бы отделаться от прочих кредиторов, но мне пришлось заплатить священнику и могильщикам, чтобы моя дорогая мать покоилась в освященной земле и над ней были совершены необходимые обряды.

Именно поэтому я вынужден на время оставить Вас — решение, которое далось мне с великим трудом, ибо моим первейшим желанием всегда было служить Вам. Я намереваюсь использовать это время, чтобы накормить и одеть моих домочадцев. Верю и надеюсь, что вскоре смогу вернуться к тем незавершенным проектам, которые мы начали вместе. Прежде всего, я хотел бы заняться фресками, на которых задумал изобразить Вас: в виде Сына Фортуны, который прогоняет ветхую старуху Нищету золотым волшебным жезлом; в виде олицетворения Мудрости, способной распознать сквозь магические очки обман и коварство; а также в судебной мантии, выносящим суровый приговор Зависти. Вашим подданным эти фрески представят Вас милостивым правителем, который заботится только об их счастье и благоденствии. Вашей светлости, должно быть, известно, как я опечален тем, что Браманте, в отличие от меня, получил средства для работы над фреской, на которой он должен изобразить, как Ваша милость осуществляет правосудие. Кроме того, я также желал бы испытать шлюзы, которые изобрел. Ваша милость знает, что я долгие годы изучал движение вод и потому уверен в надежности придуманной мною системы. Что до «Тайной вечери», то я и сам бы желал завершить ее, но Вам, должно быть, известно, что мне не удалось найти подходящей модели для Иуды, к тому же я не получил средств для возобновления работы. Я закончу фреску, равно как и портрет Вашего семейства, когда с помощью других заказов сумею упрочить свое финансовое положение и вернуться на службу к Вашей светлости. И тогда я буду умолять Вас, чтобы герцогиня согласилась мне позировать, потому что я желаю работать только с натуры, не опираясь на описания других художников.