Закон тени

— Понимаю. А если он вдруг вернулся, то где его можно застать? — настаивал Пико, стараясь придать голосу оттенок праздного любопытства. — Ведь у него было какое-то жилье?

— Да, маленький домик на склоне Авентинского холма, со стороны Санта-Приска. Кажется, он там даже работал при установке алтаря. Морра был очень искусным резчиком, и церковные капитулы часто заказывали ему то подсвечники, то дароносицы. Кто знает, какой конец его ждет. Может, он кончит свои дни магометанином, — мрачно заключил аббревиатор.

Фульдженте вернулся с Востока, чтобы кончить свои дни куда более трагически.

Похоже было, что больше от рыжего ничего не узнать, и Пико собрался откланяться, протянув собеседнику пригоршню монет. Но едва он поднялся с места, как рыжий сказал:

— Он был несчастным человеком.

— Несчастным? Почему?

— У Альберти не было родины. Бедняга! Даже семья все время отвергала его как незаконнорожденного. Может, в царстве духа он искал ту землю, которую мог бы назвать своей? — прошептал аббревиатор, неподвижно глядя перед собой. — Хорошо бы вам об этом знать, — резко бросил он, словно пожалев о том, что сказал.

Аббревиатор явно испытывал облегчение оттого, что допрос окончен. Поднявшись, он проводил гостя до дверей и задумчиво смотрел ему вслед, пока тот спускался по лестнице.

Пико вышел на улицу и огляделся по сторонам, чтобы сориентироваться. Авентинский холм должен находиться ближе к южной части города, за развалинами Большого цирка и территорией форумов. На его вершине и стоит церковь Санта-Приска, о которой говорил рыжий.

Если Фульдженте там работал, то кто-нибудь из служителей должен его помнить и, может быть, укажет, где он жил. Вероятно, дом еще существует, и внутри могут находиться какие-то полезные для расследования детали.

Пико быстро зашагал к Тибру, потом, когда за прибрежными домиками показались строения и башня на острове Тиберин, свернул налево. Пройдя мимо развалин театра Марцелла, он добрался до небольшого круглого храма. Его колонны вызывающе возвышались напротив церкви с высокой колокольней, как предупреждение минувших веков новому веку, как крик, возвещающий Небесам о том, что римская земля некогда принадлежала иным богам, и эти боги не умерли.

Дальше местность плавно спускалась к реке. Пико снова огляделся. Постройки сильно поредели, а местами и вовсе исчезли. Впереди, возле поилки для скота, одиноко возвышалась величавая четырехсторонняя арка. Земля стала влажной и вязкой: сюда с окрестных холмов стекала дождевая вода. Во все стороны простирались огороды и виноградники, отделенные друг от друга каменными стенками, сложенными из остатков куда более благородных зданий. То здесь, то там из земли торчали капители и стволы колонн, как останки огромного каменного корабля, потерпевшего крушение. Слева виднелся Большой цирк с длиннейшей беговой дорожкой, все еще окруженной развалинами огромных аркад, когда-то державших ступени для зрителей. А рядом круто обрывались стены древних имперских дворцов, заросшие пышной растительностью, и ступени здесь превратились в непроходимый лес.

Пико подумал, что мало в каких местах так ярко выражена борьба между формами, которые пытается насадить человек, и той деградацией, какую им навязывает время. Эти постройки стоили огромных усилий и немалых страданий, а теперь от них остались только развалины с бесформенными пещерами, пригодными разве что для диких зверей, новых хозяев Рима. Он снова вернулся мыслями к Леону Альберти, с его стремлением возродить древнее лицо города, счистив с него патину запустения. И на миг Пико пронзила та же боль, какую должен был испытывать архитектор, сравнивая нынешнее ничтожество со славой былых веков.

Юноше показалось, что он слышит стон души Альберти, чувствует, как его руки наливаются мощью металла: настолько глубок и силен был гнев в душе художника, настолько велика жажда возродить утраченную красоту. Нет, не из-за гордыни мастера взял он себе имя Леон, он действительно чувствовал в себе зверя. Леон Баттиста, лев, вышедший из песков пустыни, чтобы кончить свои дни в пустыне каменной, должен был испытать всю горечь изгнания.

Пико оторвался от своих невеселых мыслей. Справа от него, вдоль противоположной стены цирка, поднимался холм, загораживая южную часть долины. Там не было видно ни одного домика, только поля и заросли. Между крутых уступов к вершине вела, петляя, только одна тропа. Наверное, это и был Авентин. Наверху виднелись почти скрытые кустарником крыши колокольни и еще нескольких построек, выдававших церковный, а может, и монастырский, комплекс. Должно быть, там находилась церковь Санта-Приска, о которой говорил аббревиатор.

Юноша начал подниматься на холм, с трудом продираясь сквозь заросли ежевики, которые местами почти заполонили тропу. Однако, судя по свежему ослиному помету, время от времени попадавшемуся под ногами, тропа была хоженая.

С вершины холма неожиданно открылась совсем другая панорама. Чахлые кустарники исчезли, и перед его глазами, словно из ничего, появилось круглое полуразрушенное здание. Пико подошел ближе, почти касаясь остатков стен, торчащих из земли на разной высоте. В одном месте стена устояла под напором времени и изящно выгибалась кверху, образуя свод, который, скорее всего, защищал бассейн, о чем говорили несколько разрушенных, ведущих вниз ступеней. Чуть поодаль виднелись домики маленького предместья, сгрудившиеся вокруг церкви, стоящей на крутой скале. И церковь, и дома казались частями античной постройки, зажившими собственной жизнью в новых формах.

Пико поднялся по крутому откосу и постучал в дверь, которая, на удивление, оказалась заперта. Наверное, пустынное место вынуждало обитателей монастыря соблюдать осторожность. Он уже собрался постучать погромче, как дверь со скрипом открылась и в проеме появился молодой монах.

— Чем могу быть тебе полезен, брат? — спросил он с невозмутимым видом, еле скрывая острое любопытство при виде чужестранца.

— Приветствую тебя, брат, — вежливо ответил Пико. — Я прибыл из Флоренции в поисках известий о человеке, который когда-то работал в этой церкви. Фульдженте, резчик. Вы о нем что-нибудь знаете?

Монах посторонился, чтобы дать гостю пройти.

— Работы в капелле… Да. Ими занимался брат Гвидо, приор монастыря. Входите, он сейчас кончит молиться. Вы найдете его вон там, — указал он на маленькую капеллу возле главного алтаря.

Пико подошел. Старый монах, стоя на коленях, шептал молитву, обращаясь к изображению женщины в античном одеянии, с закрытым лицом. Она была нарисована на холсте, спускавшемся с потолка над малым алтарем. Старик перекрестился, почувствовав за спиной чье-то присутствие, быстро взглянул на юношу и тут же снова повернулся к образу.

— Мало кто столько сделал для церкви, как эта девушка, — сказал он с почтением. — И никто столько не сделал, как ее родители.

— Святая Приска, одна из первых мучениц, насколько я помню, — отозвался юноша.

Старик кивнул.

— Ее жертва скрепила союз семьи с отцом всех апостолов. Эту церковь возвели на месте, где некогда стоял дом Акилы и Присциллы. Здесь отправляли первые христианские обряды в Риме, здесь гостил святой Петр, прежде чем принял мученичество, — прошептал он. — Здесь родилась Церковь. И храм надо было возвести здесь, а не в Ватикане. Это сказал мне однажды один великий человек. А ты что ищешь? — спросил он, не услышав ответа.

— Каких-нибудь известий о резчике Фульдженте, который когда-то здесь работал. Он ведь жил где-то в этих местах. Вы не знаете где?

— Фульдженте… Конечно помню. Как раз его друг, который часто к нему заходил, и рассказал мне историю святой. Это он нашел потайной храм.

— Какой храм? — удивленно спросил Пико.

— Да тот, что находится здесь, внизу. Хотите посмотреть?

Пико кивнул. Монах жестом пригласил его подойти к алтарю. В углу стены виднелась маленькая дверь. Он взял свечу из ниши в стене, зажег ее от одной из горящих и открыл створку.