Закон тени

Пико начал терять терпение. Он открыл сумку, которую носил на поясе, достал оттуда бумагу, написанную рукой Великолепного, и сунул человечку под самый нос. Тот быстро пробежал несколько строчек, сделал шаг назад и жестом пригласил его в дом.

— Простите мне осторожность, которую иностранец может принять за невежливость, — проговорил коротышка, поднимаясь впереди гостя по крутой лестнице.

Видимо, он почувствовал, что должен объясниться. Поднявшись на второй этаж и закрыв дверь у себя за спиной, он наконец успокоился и указал Пико на табурет возле письменного стола. Себе он ногой пододвинул второй и уселся рядом, так близко, что юноша ощутил его несвежее дыхание.

— Чего хочет от меня властитель Флоренции? Что я могу для него сделать? — начал хозяин с притворной веселостью, которая не вязалась с тихим, вкрадчивым голосом. — Он желает получить отчеты по счетам? Все в полном порядке, до последнего флорина и штуки шелка.

— Ничего, что касалось бы коммерции. Великолепный направил меня к вам, чтобы вы мне оказали содействие в одном деликатном деле.

— А точнее? Записка сера Лоренцо довольно туманна. Там мало что сказано, кроме того, что он вас рекомендует. Но мне достаточно его слова, хотя времена сейчас не те, чтобы пребывать в неопределенности.

— Почему?

Коротышка придвинулся еще ближе, словно боясь, что даже в этих стенах его кто-нибудь подслушает.

— С тех пор как Сикст Четвертый стал Папой, да будет проклят этот день, для флорентинцев настали тяжелые времена. Прежде всего для диаспоры, а уж для нас, представителей дома Медичи, и подавно. Сикст не скрывает притязаний на наш город, который прочит во владение своему племяннику Риарио. Всем известно, что он приложил руку к заговору Пацци, который едва не отправил синьора Лоренцо к праотцам. Великолепный отплатил за себя кровью заговорщиков, — заметил хозяин дома со злобной искрой в глазах, — но его гнев на Папу все еще не угас. С начала войны с Феррарой ходят слухи, что город рано или поздно возьмется за оружие. Я был вынужден сократить свои дела, сижу на чемоданах, готовый бежать.

Пико огляделся кругом. Здесь действительно не чувствовалось той рабочей атмосферы, которая должна быть в представительстве самой крупной итальянской торговой компании. Напротив, везде царило запустение, валялись нераспакованные тюки, в углу виднелись рулоны тканей.

Манетто проследил за взглядом гостя и, похоже, догадался, о чем тот подумал.

— Да, сейчас торговля идет неважно. Хотя время самое благоприятное. С тех пор как папы вернулись из Авиньона [41], здесь все в движении. Новые дома, улицы, постройки. Для всего этого нужны деньги и оснащение: мебель, отделка. Эх, сколько можно было бы сделать…

— В самом деле?

— В Риме непочатый край работы. Палаццо растут из ничего, как грибы. Раньше всех отстроились дворцы венецианцев. Это просто какое-то чудо. Потом пришла очередь палаццо Риарио, а теперь — Канцелярии, которая пугает своими размерами.

— Почему?

— Там груды бумаг. Папа словно решил завалить декретами весь мир. Вы же знаете, как это бывает: сначала приходят бумаги, потом являются шпаги. И галеры, если судить по тому, что рассказывают о подвалах Канцелярии, где сидит инквизиция. Каждый день из земли вырастает что-нибудь новое, и по большей части это дорогие здания. Сначала, чтобы поддержать своды новых церквей, разобрали колонны храмов. Потом принялись за камень и туф для дворцов знати. А теперь, чтобы получить известь для строительства, жгут мрамор и статуи. Каждая новая улица — как удар ножа свинобойца, который отсекает голову очередному борову.

— Да, я видел, какие опустошения произвели в термах. Но разрушение и обновление материи — закон природы, — заметил юноша, а про себя добавил: «Одни формы умирают, чтобы дать жизнь другим, и новые формы возрождаются в новом виде. А иногда и в том же самом».

— Может, вы и правы. Но ведь не судьба античных памятников беспокоит Великолепного, правда? — пробурчал Манетто, которого явно задело последнее утверждение Джованни. — Чего он хочет?

Пико помедлил, подбирая слова.

— Информации.

На морщинистом лице торговца появилась ироническая гримаса.

— Чего? Как видно, сер Лоренцо ничуть не переменился. Сколько я его знаю, он всегда был любопытнее любой мыши в амбаре. Думаю, ему было бы интересно, что варится в кастрюле у Папы Сикста. А что, его соглядатаи заблудились в толпе благочестивых дам, украшающих папский двор? Найти их в таком изобилии потаскушек будет нелегко. Говорят, их там несколько тысяч.

Он и дальше продолжал бы в том же духе, но Пико нетерпеливым жестом его остановил:

— Я приехал не за этим. Мне надо знать все, что вам известно о деятельности вашего земляка, Леона Альберти. Он много лет жил в Риме, здесь и умер. Он владел одной вещью, которая нужна Великолепному, и мне поручено ее найти.

— Баттиста? Архитектор? — переспросил торговец и просиял.

Пико понял, что тот наконец удостоверился в некоммерческой, далекой от политики цели его визита. Наверное, для него архитекторы не принадлежали к опасной категории людей.

— Что именно вы должны найти для Великолепного?

— Творения гения Альберти.

Пико выигрывал время. Простоватый вид собеседника не располагал к длинным объяснениям. Да и историю Симонетты Веспуччи тоже затрагивать не хотелось.

— Баттиста… Баттиста Альберти. Конечно, помню. Я был с ним знаком. Но он уже много лет как умер, — с показной небрежностью отозвался Манетто. — Говорят, редкого ума был человек, но нечасто у нас появлялся. Принадлежал он к флорентийскому роду, это правда, но очень увлекался древностями Вечного города и потому, наверное, причислял себя к римлянам. Ученый человек… Жил он очень замкнуто. Теперь припоминаю, что он словно бы исчез за несколько лет до смерти. То есть он был, его тело расхаживало по улицам, но душа находилась где-то далеко. — Манетто снова окинул Пико критическим взглядом. — А вам не помешало бы перекусить. У вас такой вид, будто вы несколько дней не ели.

Хотя ночные приключения порядком вымотали юношу, молодой желудок давал о себе знать. Он благодарно кивнул, и флорентинец, подойдя к шкафчику, открыл дверцу. Оттуда появились металлическое блюдо и небольшой бокал. Манетто поставил все это на стол и исчез в соседней комнате. Шкафчик остался открытым.

Пико подошел и с любопытством туда заглянул. Полки заполняли сшитые книги и рукописи в свитках. Некоторые аккуратно свернуты, другие запихнуты на полки как попало, словно кто-то собирался их прочесть, но второпях спрятал, не заботясь о том, чтобы они лежали в порядке. Его внимание привлек крупный пергамент, на котором были хорошо видны буквы греческого алфавита. Рядом располагались и другие греческие рукописи, перетянутые лентой.

Пико быстро перелистал несколько книг. Одна была копией «Энеиды» с небольшими иллюстрациями. Соседняя представляла собой брошюру на латыни, без названия, страницы ее пестрели геометрическими рисунками. Он открыл еще одну рукопись, исписанную мелким, нервным почерком.

Титульный лист его удивил: «Книга Пимандера, продиктованная Гермесом Триждывеличайшим и переведенная на вульгарную латынь [42]Людовико Ладзарелли». Перелистав первые страницы, он услышал шаги флорентинца и быстро отошел от шкафчика.

Торговец принес круглый хлебец, большой кусок сыра и кувшин вина. Пико стоя набросился на еду, отломив большой ломоть хлеба. Флорентинец с довольным видом налил ему вина, и Пико с аппетитом взялся за сыр. Только тогда, словно что-то внезапно вспомнив, хозяин дома быстро захлопнул шкафчик.

— Вы владеете греческим, сер Манетто? — спросил юноша, жадно откусывая еще сыра.

Он старался произнести эту фразу как можно более безразлично, но подметил, как торговец вздрогнул.

— А почему вы спрашиваете?

В голосе Манетто снова зазвучало подозрение. Он повернулся к шкафчику.

41

В 1309 г. Папа Климент V, напуганный политическими беспорядками в Риме, переселился вместе с двором в Авиньон. Понтифики находились там до 1377 г. Этот период называют авиньонским пленением или авиньонским сидением пап.

42

Во времена Средневековья существовали два вида латыни: строгая, книжная, на которой шли церковные службы и писались книги, и разговорная, так называемая вульгарная, которая и трансформировалась в итальянский язык.