Закон тени

Он пересек опустевшую площадь перед храмом Минервы и свернул на Корсо, надеясь не встретить дозорных отрядов, которые патрулировали возле площади Сан-Марко. Вместо солдат ему навстречу попалась шумная компания в гротескных масках животных, которая, как призрак, исчезла в переулке. Джованни еще не раз встречал группы очень странно одетых людей. В городе чувствовалось напряженное возбуждение, как в канун карнавала.

Но вот все оживление умолкло, отрезанное невидимой границей. Миновав площадь Сан-Марко и подножие Капитолия, он заметил, что по ту сторону античных форумов постройки кончались, уступая место развалинам. Несколько пропыленных домов — и дорога, проходившая между ними, превращалась в узкую тропу и начинала петлять среди полуразрушенных арок и колонн, торчащих из земли, как обломанные зубы. Насколько хватало глаз, к западу простиралась каменная пустыня. То здесь, то там проходы между руинами были перекрыты дощатыми заборами. Оттуда доносилось мычание загнанной на ночь скотины. Пико прошел мимо церкви Сан-Лоренцо-ин-Миранда, приютившейся среди развалин античного храма, словно новое святилище искало поддержки в пустынном месте.

Впереди, примерно в полумиле, возвышался темный силуэт амфитеатра, высокий, как гора. По мере того как юноша продвигался к освещенной луной стене, силуэт вырисовывался все ярче. Чередование арок и пилястр создавало игру холодного света, и казалось, что внезапная буря засыпала все снегом.

Над этим местом царила абсолютная тишина, и только ночные птицы с криком устремлялись с макушек развалин вниз, на охоту. Пико прошел мимо остатков базилики Максенция и почувствовал, как тропа начала плавно спускаться вниз, к ложу древнего Неронова озера. Он огляделся вокруг, высматривая дороги, о которых говорила старуха, и пытаясь мысленно воссоздать картину времен античного Рима, былую красоту и величие этого места, превратившегося в стойло для скотины и в охотничьи угодья хищников.

Здесь должны были сливаться воедино мощные оси улиц Вечного города, но нигде не было видно даже следов дорожного покрытия. Пико подошел к подножию разрушенной лестницы, некогда ведшей к базилике Юлии, от которой остались только торчащие по периметру колонны. Еще дальше возвышалась огромная арка Константина, а рядом с ней — развалины каменного конуса, имевшего в прошлом локтей тридцать в высоту, гигантского гномона [35], отмерявшего славные часы навсегда исчезнувших народов.

Где же этот демонический перекресток?

Пико поднял глаза на огромное строение. Поколения людей веками разрушали его, перестраивая под свои повседневные нужды. Лунный свет изобличал все попытки сделать из него крепость. Просторные ниши, где некогда стояли статуи богов и героев, замуровали туфом и приспособили под бастионы, на уровне земли из мраморных плит выгородили стойла для лошадей.

Джованни шел вдоль длинного ряда арок, пока не оказался на той стороне, что обращена к холму Целию. Здесь обвалился большой кусок внешней стены. На земле лежала груда камней, а в кладке зияла треугольная брешь. Она походила на огромную рану в теле диковинного животного, сквозь которую виднелись внутренности. Гениальный, кропотливый труд создателей Колизея, возведших эту громадину, был весь как на ладони.

Основу здания, его нерв составляло расположение круговых коридоров, сочетание пустот и заполненного пространства. Все это чудесным образом выдерживало огромный вес здания.

Пико перелезал через груды обвалившейся кладки, как скалолаз, выбирая оптимальный маршрут подъема. Царапая себе ладони и ломая ногти, он опробовал каждый камень, продвигаясь внутрь пространства, огороженного внешней стеной.

Наконец он оказался в одном из коридоров, и его окружила полная темнота. Он пошел по изгибу прохода под лестницей, ориентируясь на падавший откуда-то свет: видимо, недалеко был центр здания. Дойдя до этой точки по ту сторону арки, он различил перед собой пустоту и вошел в следующий проход под трибунами. Коридор тонул во тьме и поначалу казался бесконечным, но неожиданно вынырнул на поверхность под лунным светом.

Пико стоял внутри Колизея, возле высокой каменной стены, окружавшей кольцо арены: казалось, ее играючи соорудили боги. Он поднял глаза на ступени, угрожающе обступившие его и уходящие куда-то в головокружительную высоту. На миг призрачное пространство наполнилось криками толпы, некогда бушевавшей здесь от восторга, и тысячи и тысячи голосов отдались в его мозгу, нарушая мертвую тишину. Голубоватый свет, озарявший руины, вспыхнул всеми цветами, а мрачные стены засияли росписями и резными мраморными украшениями. Однако на луну наползли облака, и гора камней снова погрузилась во мрак.

Пико оторвал взгляд от трибун, чтобы прошло головокружение, и постарался сосредоточиться на арене. Ее поверхность перерезали глубокие борозды, словно какой-то великан прошелся по ней плугом. Из борозд торчали фрагменты стен и арок, выдавая существование подземных строений. Возникало впечатление, что наземный амфитеатр был надстроен над подземным и вздымающиеся к небу арки представляли только часть чего-то куда более грандиозного, спрятанного в чреве земли. Замысел архитектора включал в себя и то, что открыто солнечному свету, и то, что спрятано от него. И эта скрытая, невидимая часть была гораздо важнее видимой.

Ему на память пришли бесчисленные слухи, ходившие об этом здании. Никто не знал, откуда они взялись. Несмотря на исследования таких ученых, как Бьондо или Браччолини [36], которые окончательно доказали, что Колизей являлся цирком, многие продолжали верить, что он был общим святилищем всех римских богов. Сюда, под крышу, увенчанную звездами, стекалось на призыв жрецов население Рима, чтобы принести ужасные жертвы божественному императору. И все — на главном перекрестке города…

Вдруг Пико заметил нечто, ранее из-за волнения от него ускользнувшее, и вздрогнул. Трещины от обрушения древней кладки изрезали арену сетью глубоких траншей, но точно в центре своды устояли. И по странной случайности действительно возникало ощущение, что именно в этой точке сходились две прямые дороги.

В самой середине перекрестка что-то виднелось. Вернее, кто-то. По небу неслись облака, и из-за мелькания света и теней человека трудно было разглядеть. Он двигался замедленными, округлыми движениями. На нем была длинная, до земли, туника, голова покрыта куском ткани, трепетавшим на ветру. Он внимательно оглядывался, словно высматривал, не вторгся ли кто-нибудь в пространство, в котором он распоряжался, как в своих владениях.

Пико отпрыгнул и спрятался в тени арки, из-под которой только что вышел. Отсюда он мог наблюдать за незнакомцем, не боясь, что его обнаружат. Инстинкт велел ему ждать и удерживал в укрытии. Человек не казался опасным, но в торжественной величавости движений крылось нечто такое, что отделяло его от остального мира и внушало благоговейный трепет. Он молитвенно поднял руки к небу, поклонился на четыре стороны, нагнулся и поднял что-то с земли.

В этот момент порыв ветра отнес облака, и в ярком свете луны сверкнул блестящий предмет, похожий на маленький металлический сосуд. Незнакомец поднял его на уровень груди и что-то произнес. Ветер донес какие-то неясные звуки, похожие на молитву, но различить их смысл было невозможно. Потом он наклонился и повернул сосуд горлышком вниз, словно хотел полить землю перед собой.

Из сосуда посыпался сверкающий порошок. Человек повернулся вокруг себя, очерчивая круг, выпрямился во весь рост, снова заговорил на непонятном языке, а потом опять нагнулся, словно ища на земле результат своих странных действий. Высыпав еще немного порошка и все время что-то бормоча, он принялся чертить внутри сияющего круга мелкие значки, густое переплетение символов, возможно, буквы какого-то алфавита, которые Пико не мог разглядеть издалека. Наконец бормотание стихло.

35

Гномон — разновидность солнечных часов. В землю вертикально втыкается шест, по углу и длине его тени определяется время.

36

Флавио Бьондо (1392–1463) — итальянский гуманист, историк, впервые выделивший Средние века как особый период истории и введший в обиход сам этот термин. Поджо Браччолини (1380–1459) — видный итальянский гуманист, писатель, собиратель античных рукописей.