Страница 87 из 208
Багратион и Барклай получили свои награды согласно рескрипту императора, который в марте 1809 года приехал в покоренную его армией страну. Александр явился туда не с плетью, а с… конституцией. Финляндия получила такие обширные права, которые не снились жителям собственно России еще лет сто — до 1905 года. Был оглашен манифест императора, ставшего великим герцогом Финляндским. В силу этого документа за жителями Финляндии сохранялись все те права, которые они имели при шведском владычестве, включая многие институты политической и экономической автономии, такие как сейм Финляндии. В Борго, Або и Гельсингфорсе прошли торжественные церемонии с участием Александра, генералитета и финляндского дворянства, признавшего русского царя своим сюзереном.
Барклай, ставший главнокомандующим, получил строгий указ государя не прекращать войны со Швецией, более того — в переговоры со шведами не вступать, а ждать, когда они сами согласятся на условия, предъявленные им после похода русских войск в Швецию. Позиция России по финляндскому вопросу оставалась, как и раньше, жесткой и непримиримой. Теперь, конечно, уже не говорили, что присоединение Финляндии навечно к России связано с арестом посольских бумаг (посланник Алопиус был отпущен шведами восвояси). Была выдвинута другая, более веская и откровенная причина — извечное право сильнейшего: «Финляндия присоединена к России по праву завоевания и по жребию битв и не может быть отделена от нее иначе как оружием»28. В апреле 1809 года де Местр писал своему начальству, что русские предъявили Швеции четыре главных условия: «формальный отказ от Финляндии, признание Наполеона императором, объявление войны англичанам и конфискация британской собственности в Швеции»29.
После отъезда государя война возобновилась. Барклай дал приказ генералу Шувалову произвести высадку в Умео с тем, чтобы занять Вестерботнию и тем самым принудить шведов сесть за стол переговоров о мире на русских условиях. Экспедиция достигла Умео, и Шувалов открыл военные действия на севере Швеции. Но действовал он не очень убедительно, и хотя во Фридрихсгаме начались русско-шведские переговоры о мире, упрямые шведы продолжали ему сопротивляться. Чтобы сделать переговоры более энергичными и результативными, требовалось предпринять нечто решительное и окончательно отбить у шведов охоту затягивать переговорный процесс. И тогда 23 июля в Улеаборгский корпус прибыл генерал Каменский. Он обнаружил, что продовольствие уже кончается, а подвоз его из Финляндии невозможен. На море транспортные суда захватывали шведы, а наш флот скромно стоял на рейде Кронштадта: весной 1809 года английский флот вновь пришел на помощь изнемогающей в войне Швеции. Каменский со свойственной ему решимостью подошел к делу по-суворовски: «Буду искать продовольствия у самого неприятеля», и 4 августа двинулся из Умео к Гернезанду, то есть вдоль берега Ботнического залива к Стокгольму. Поход начался успешно — шведы под командой генерала Вреде, не выдерживая натиска Каменского, отступали. Но шведское командование, оказывается, приготовило сюрприз. Более сотни Десантных судов под прикрытием двух линейных кораблей произвели высадку восьмитысячного отряда генерала Вахтмейстера за спиной Каменского, недалеко от Умео. При одновременном контрнаступлении Вреде и появлении десанта Вахтмейстера корпус Каменского должен был оказаться в окружении. Когда 5 августа Каменский получил известие о высадке противника, он принял мгновенное решение — повернул основные силы против Вахтмейстера и 7 августа после форсированных маршей с ходу напал на противника у местечка Севар. В кровопролитном сражении он разбил Вахтмейстера, а на следующее утро довершил дело у урочища Ратан, где настиг его отступавшие части. Шведский десант, потеряв около двух тысяч человек, поспешно погрузился на суда и ушел от берега. Впрочем, потери Каменского тоже были велики — полторы тысячи человек, включая убитого генерала Готовцева. Однако после этой яркой победы Каменский, вместо развития успеха, вдруг начал отступать. В оправдание он писал: «Один раз, при больших напряжениях, удалось мне пробиться сквозь неприятелей, другой раз, если они успеют обогнать меня морем, может быть, опять пробьюсь, но на третий раз уже и патронов не станет. Сколь ни критическое мое положение, но я все старания употреблю вывести из оного корпус с честью, однако, признаюсь, прискорбно отступление после столь решительной победы, которая одержана в сии два дня, где не только я разбил неприятеля и гнал его до самых лодок его, но, так сказать, на них его усадил». У военных историков неизбежно возникал вопрос: что же это за решительная победа, когда противник, сев на суда, обгонял шедший вдоль берега корпус Каменского, чтобы вновь встать перед ним? Несомненно, русский флот, скованный британским, не мог оказать никакой действенной помощи сухопутным войскам, так что причина непрочности побед и начавшегося отступления Каменского заключалась в полном превосходстве шведов на море. Возможно, и сам командующий допустил стратегические и тактические просчеты. Историк Русско-шведской войны П. А. Ниве писал: «Решение Каменского отступить после Ратана представляется во многих отношениях загадочным»1". Но как бы то ни было, победы Каменского стали тем толчком, после которого машина переговоров в Фридрихсгаме завертелась, и вскоре все-таки был заключен мир, согласно которому Финляндия и Аландские острова отошли к России — как тогда казалось, навсегда.
Багратион уже не был свидетелем этих побед. Он покинул Финляндию в мае и хотя не получил привычной для себя награды, но зато стал полным генералом — генералом от инфантерии. А 30 июля 1809 года последовал указ Александра I о назначении его в Молдавскую армию.
Глава восьмая
Любовь нечаянно нагрянет
Существует устойчивая традиция, связывающая назначение Багратиона в Дунайскую (Молдавскую) армию с опалой, которую император наложил на своего подданного, посмевшего завести роман с его сестрой, великой княжной Екатериной Павловной. Это и привело фактически к почетной ссылке Багратиона на юг, подальше от столицы. Тут мы вступаем на зыбкую почву омертвевших исторических сплетен — но что делать! Из биографии слова не выкинешь. Как бы лишнего не приписать!
Но вначале о нашей героине. Ее рождение в 1788 году не принесло особого счастья ни наследнику престола Павлу Петровичу, ни его супруге великой княгине Марии Федоровне. Да чему бьшо радоваться: четвертая девка подряд! К тому же и роды у императрицы Марии Федоровны оказались тяжелейшими, и если бы у постели роженицы не находилась сама императрица Екатерина II, прикрикнувшая на оробевших было акушерок и врача, погибли бы и новорожденная, и мать.
Чуть позже императрица писала своему давнему адресату Мельхиору Гримму: «Великая княгиня родила, слава Богу, четвертую дочь, что приводит ее в отчаяние». Чтобы утешить невестку, императрица дала внучке свое имя — авось тоже станет императрицей Екатериной! Если бы государыня тогда знала, что и после Екатерины родится еще одна девочка, Ольга, а потом — о ужас! — шестая, Анна, и только потом, наконец-то, Николай, мужик, как с удовлетворением писала императрица, богатырь! Нет смысла цитировать высказывания мемуаристов о небесной красоте, образованности, уме и «искрящихся веселостью глазах» юной принцессы Екатерины. Глаза всех принцесс и даже непринцесс в шестнадцать лет искрятся веселостью, и все °ни обворожительны, изящны и грациозны. Одно можно сказать определенно — кроме красоты у «Катиш» (так ее звали в семье) довольно рано прорезался решительный, целеустремленный и упрямый характер. С юных лет в девочке чувствовалась воля, были видны расчетливость, прагматизм и огромное честолюбие, будто вложенное в нее вместе с именем бабушки. А еще у нее был острый язычок, которого многие побаивались.
Девица в царской семье — не только украшение балов, но и персонифицированная большая династическая проблема — все время нужно думать, как бы ее получше пристроить. Труд, как известно, нелегкий! Поэтому в середине 1800-х годов ее мать, тогда уже вдовствующая императрица Мария Федоровна, стала зорко озирать из Петербурга европейские дворы в поисках достойного Катиш жениха. Но с берегов Невы видно было плохо — европейский горизонт затягивали клубы порохового дыма, шли непрерывной чередой Наполеоновские войны.