Страница 66 из 208
После вступления на престол новый государь не хотел видеть многих из заговорщиков. Среди них оказался и Беннигсен, посланный в Вильно на должность военного губернатора. Здесь он жил в своем подгородном имении Закрет, получившем известность с началом войны 1812 года. В 1802 году Беннигсен стал полным генералом (генералом от кавалерии), а в 1806 году, ранее никогда не командуя армией, оказа.1ся главнокомандующим. Надо признать, что Беннигсен обладал огромным боевым опытом, отличался хладнокровием и храбростью в бою и был известен как особо осмотрительный и чересчур расчетливый военачальник. Он принадлежал к числу типичных европейских наемников. Отменно зная бранное и строевое дело, он слабо представлял себе реальную жизнь солдат и офицеров, был всегда далек от повседневных нужд армии, никогда не вникал в подробности существования своих людей. От этого в войсках, которыми он командова/i, часто бывал беспорядок, солдаты голодали, в тылу процветало воровство. Прослужив в русской армии больше четырех десятилетий, Беннигсен почти не знал русского языка и никогда не слыл любимцем солдат. Не любили его и большинство генералов. Некоторые из них (например, Буксгевден и Барклай де Толли) его даже яростно ненавидели и сохранили эту ненависть до конца своей жизни. Внешне спокойный, холодный, флегматичный, Беннигсен был чрезвычайно высокого мнения о своих дарованиях, отличался злопамятностью, слыл в обществе интриганом и доносчиком. Несмотря на свои военные способности, он так и не сделал блестящей карьеры, а главное — не стал фельдмаршалом, хотя на этот высокий чин не без оснований претендовал. В 1818 году Беннигсен уволился из русской армии и в 1826 году умер в своей усадьбе в Ганновере.
Некоторые исследователи считают, что Беннигсен в той нервной ситуации под Пултуском умышленно дразнил и раздражал Каменского, чтобы вызвать гнев и неуверенность неуравновешенного старика и тем самым подтолкнуть его к отставке. Как бы то ни было, самовольно, как некогда сам Каменский, став главнокомандующим, Беннигсен не ограничивался только отступлением и пассивной обороной, но активно руководил движениями армии, был деятелен в последовавших потом сражениях с французами, почти никогда не выпускал нитей командования из своих рук, следил за всеми изменениями обстановки и вносил необходимые поправки в действия своих войск. А обстановка менялась довольно быстро. Французы, появившиеся у русских позиций в десять часов утра 14 декабря, сразу же атаковали наши дивизии по всему фронту — их колонны ударили в центр, где стояли Остерман и Сакен, и одновременно нанесли удар как по правому краю (Барклай де Толли), так и по левому, где русскими полками командовал генерал Багговут, прикрывавший город Пултуск. Здесь натиск французских дивизий оказался особенно сильным, и Беннигсен был вынужден перебросить на участок Багговута гвардейских кирасир и драгун, которые довольно успешно атаковали с фланга колонну Суше и смяли ее. Подошедшая пехота закрепила успех конницы — французы так и не смогли продвинуться к самому городу. Зато удар колонны Ланна на правом русском фланге (против Барклая) был более успешен — французы оттеснили русские полки с их позиций и, возможно, могли бы их и опрокинуть, реши в тем самым исход битвы, но Беннигсен, зорко следивший за обстановкой, перебросил часть полков из центра. Они-то и сдержали натиск французов. Удачно действовала в тот день и русская артиллерия — некоторые предприимчивые артиллерийские начальники сумели вытащить часть пушек из грязи и пустить их в дело. Почувствовав, что Ланн уже не может усилить натиск на позиции русских, Беннигсен сам решился на контратаку: он приказал армии идти на неприятеля и для этого ввел в дело все свои резервы. Французам с трудом удалось удержать наступление русских колонн. В сгущавшихся сумерках французские полки отошли, как говорится, не солоно хлебавши. Уже только одно это было воспринято в русском лагере как безусловная победа — наша армия осталась на своих позициях, не была сбита с них, не побежала, как совсем недавно это сделали пруссаки! Из донесения Беннигсена известно, что его солдаты пленили 700 французов. Словом, сражение под Пултуском было признано победным, о чем и сообщили в Петербург. Вскоре, правда, Беннигсен узнал о подходе к Ланну подкреплений и все-таки отошел с позиций под Пултуском к Остроленке. Французы беспрепятственно заняли эти позиции и, в свою очередь, также сообщили в Париж о победе.
Все, что произошло под Пултуском, повторилось в тот же день, но в другом месте — у городка Голимин, куда отошел отряд генерала князя Дмитрия Владимировича Голицына, составленный из трех полков при восемнадцати орудиях. Из-за путаницы отдаваемых Главной квартирой приказов и полной неразберихи, царившей при отступлении, Голицын оказался фактически отрезан от основной армии. Окруженный почти со всех сторон французами, он начал отступать к Голимину, чтобы соединиться с корпусом Буксгевдена, находившимся, по его предположениям, где-то неподалеку. Дороги, по которым шел отряд, были такими раскисшими, что после десяти часов бесполезных попыток вытащить пушки Голицын приказал часть их заклепать и бросить, а высвободившихся лошадей перепрячь в те пушки, которые еще можно было вытащить из грязи. К утру 14 декабря едва живые люди и лошади добрели до Голимина и остановились тут, уже не в силах двигаться далее. Тем временем французские корпуса Ожеро, Даву и Сульта двигались по тем же невообразимым грязям (тогда в болоте утонула лошадь, которая везла тюки с личными вещами, посудой и картами самого Наполеона, — впрочем, может быть, ее угнали вездесущие казаки). Они направлялись к Голимину как к промежуточному пункту своего обходного движения: Наполеон предписал им ударить в правый фланг и тыл русской армии, стоящей под Пултуском. Тут-то они (прежде всего, передовая дивизия Ожеро) днем 14 декабря и наткнулись на отряд Голицына, значительно уступавший французам в численности, но по-военному грамотно расставленный командиром между болотами и лесами. К тому же Голицын все же притащил с собой часть пушек, а Ожеро все свои орудия бросил в грязях и в этом, как оказалось, проиграл русским. Завязалось упорное, ожесточенное сражение. Для малочисленного отряда Голицына добром оно бы не кончилось, если бы после полудня к Голимину неожиданно не подошли также заблудившиеся генералы Чаплиц и П. П. Пален со своими полками, да еще в сопровождении конной артиллерии полковника А. П. Ермолова. Все новые части (слово «свежие» для них, измотанных переходами по грязям, неприменимо) сразу же были введены в бой, хотя стало ясно, что отступать все равно придется — уже в сумерках к Ожеро подошли значительные силы под командой Сульта, при которых находился и сам Наполеон. Он приказал Сульту во что бы то ни стало выбить русских из Голимина. Французы яростно атаковали русские позиции, на улицах городка завязался рукопашный бой, отдельные эпизоды и сцены которого порой скрывались в темноте и начавшейся вьюге. Опасаясь окружения, Голицын дал приказ полкам отступать. Вскоре он соединился со стоящим в Макове корпусом Буксгевдена.
Сам же генерал Буксгевден провел этот памятный для русской армии день 14 декабря в местечке Маков весьма странно. Получив приказ Каменского о своем назначении главнокомандующим, он не знал, что происходит у Беннигсена, хотя и слышал неумолчный гул орудий со стороны Пултуска и Голимина. Даже получив просьбу Беннигсена о помощи, Буксгевден все равно не сдвинулся с места. Позже он объяснял свое бездействие тем, что имел приказ Каменского отходить к границе, но этому объяснению никто не верил — в конце концов, он сам стал главнокомандующим и мог действовать уже по собственному усмотрению. Скорее всего, он ждал, когда французы «обломают рога» упрямому Беннигсену, и тогда он, Буксгевден, продолжит с успехом начатое дело…
В общем, оба сражения, под Пултуском и Голиминым, каждый из противников счел своей победой. 15 января 1807 года «Санкт-Петербургские ведомости» напечатали победную реляцию о поражении самого Наполеона под Пултуском, хотя авторы реляции изрядно приврали: Наполеон не участвовал в битве под Пултуском, да и к Голимину подошел только к вечеру. Как писал Ф. Булгарин, «в реляции объявлено было о совершенном поражении и бегстве неприятеля — а на поверку вышло, что ни русские, ни французы не бежали, но дрались отчаянно, с величайшим ожесточением, до последней крайности. Следствием этих кровопролитных битв было то, что в игре в банк называется плие, то есть ничья взяла». Строго говоря, победу все-таки одержал Наполеон, ибо русские войска продолжали отступать, а французы начали преследовать отходящего противника. Однако после Аустерлица и сокрушительного поражения прусской армии эти упорные сражения казались победой, колоссальным воинским достижением. Так оно и было. Казалось, что «устоять против войска, привыкшего со времени Маренго и Арколы к решительным победам, предводимого первыми полководцами Европы, которых имена сделались столь же славны, как имена героев Гомеровых, было более, нежели в другое время, настоящая победа»20. Увы, настоящей победы тогда, да и позже, добиться было не суждено — доблестные русские войска ждала еще одна «ничья» под Прейсиш-Эйлау, а потом полное поражение под Фридландом. Если воспользоваться шахматной терминологией, невольно заданной Булгариным, то итог войны 1806–1807 годов был таков — Г/г: Т/г в пользу французов. По тем временам для России это был совсем неплохой результат.