Страница 64 из 208
И еще. Накануне войны 1806–1807 годов, закончившейся объятиями императоров на плоту посредине Немана, Святейший синод, по воле императора Александра, предписал называть императора Наполеона антихристом, исчадием ада. Каждое воскресенье и по праздникам в церквях России читали особое «объявление» Синода, в котором Наполеона обвиняли в поклонении «истуканам, человеческим тварям, блудницам и идольским изображениям». Там же говорилось, что в Египте он приобщился к гонителям церкви Христовой, проповедовал «алкоран Магометов», объявил себя защитником мусульман, «торжественно выказывал презрение к пастырям церкви Христовой, наконец, к вяшщему посрамлению оной, созван во франции иудейские синагоги, установил новый великий сангедрион еврейский…» и вообще — собирается объявить себя мессией,с.
Приказ о выступлении русской армии был дан 22 октября 1806 года, и тогда же 67-тысячный корпус под командой генерала Л. Л. Беннигсена (всего 4 дивизии при 276 орудиях) перешел у Гродно русско-прусскую границу, то есть оказался на территории Польши, некогда отошедшей к Пруссии по Третьему разделу Речи Посполитой. Солдаты пели соответствующую политическому моменту песню, сочиненную известным армейским поэтом Сергеем Мариным:
Корпус остановился возле города Остроленки, а затем двинулся к Пултуску, чтобы прикрыть от французов Варшаву и берега Вислы и сблизиться с последними из несложивших оружие прусских частей — 14-тысячным корпусом генерала Лестока, который прусский король подчинил Беннигсену. Положение русского корпуса Беннигсена в Польше было непрочным — поляки, воодушевленные разгромом ненавистной им Пруссии, повсюду с триумфом встречали войска Наполеона и хотя и не нападали на русские войска, но всячески им, как тогда говорили русские авторы, «зложелательствовали»: отказывались поставлять провиант и фураж. В этом неопределенном положении корпус Беннигсена простоял под Пултуском до середины ноября, ничего не предпринимая и полностью передав инициативу французам, которые этим не преминули воспользоваться. 14 ноября внезапным ударом французские войска заняли Варшаву, а потом и ее предместье Прагу. Захват французами столицы бывшего Польского государства был воспринят поляками как триумф, возрождение надежды на восстановление Речи Посполитой. В этой ситуации Беннигсен собрался было отступать к Остроленке, но, видя, что французы за ним не идут, остался в Пултуске, расставив свои войска в оборонительной позиции.
Четвертого декабря из России подошел корпус графа Буксгевдена, составленный, как сказано выше, из остатков полков, разбитых под Аустерлицем (четыре дивизии, 216 орудий, всего 55 тысяч человек). К тому же к Бресту приближался еще один корпус под командой генерала Эссена 1-го. Он состоял из двух дивизий (37 тысяч человек при 132 орудиях). Общая численность русской армии, пересекшей русско-прусскую границу, составила, таким образом, 162 тысячи человек при 624 орудиях. На самом деле численность эта была более «ведомственной», бумажной, чем реальной. В поле войск насчитывалось меньше — не более 100 тысяч. Не все было ясно и с командованием этими войсками, точнее — с тем, кто займет должность главнокомандующего. Согласно данным по армии приказам генерал Буксгевден не был подчинен Беннигсену, который в генеральском чине был моложе его. Не подчинялся другим командующим корпусов и генерал Эссен 1-й. Ко всему прочему между Буксгевденом и Беннигсеном издавна была острая распря — оба по каким-то неведомым нам причинам ненавидели друг друга и старались ни в чем не уступать один другому.
Александр I долго не мог определить, кому же быть главнокомандующим — ни один из генералов его не устраивал. С Кутузовым, потерпевшим поражение при Аустерлице, было все ясно — он пребывал в опале и сидел военным губернатором в Киеве. Багратион, хотя и бывал на глазах императора чаще, чем другие генералы, не фигурировал ни тогда, ни позже в качестве кандидата в главнокомандующие. После долгих колебаний было решено призвать в армию жившего в своем имении фельдмаршала графа Михаила Федотовича Каменского. Н. К. Шильдер считал, что «общественное мнение указало на… старца». Каменскому было уже 68 лет (он родился в 1738 году); некогда, во времена Екатерины, он прославился в войнах с турками, был известен как военачальник опытный, человек образованный и умный. Правда, его репутацию портили сварливость, даже склочность, а также дурной и жестокий характер. Он был беспощаден к малейшим нарушениям дисциплины, дома же слыл свирепым барином и в конце концов был зарублен топором одним из своих крепостных. Каменский славился также своими способностями совершать экстравагантные, неожиданные поступки, причем в этом он вольно или невольно подражал своему извечному конкуренту по службе А. В. Суворову, который в конечном счете обошел его в чинах и славе. Фридрих Великий, знавший Каменского в молодости, назвал его «молодым канадцем, довольно образованным». В те времена под словом «канадец» подразумевался дикарь, индеец Северной Америки. По воспоминаниям графа А. И. Рибопьера, дежурного генерала при фельдмаршале, Каменский был «желчным стариком… у него было много природного ума, он имел обширные познания, отлично говорил по-французски и по-немецки, воспитавшись во Франции и там проходив даже военную службу. Он с отличием служил при Екатерине, известен был храбростью и был замечательный тактик. Вообще, граф Каменский пользовался блестящею военною репутациею. Но при этом он был горяч и вспыльчив, характер имел несносный, сердился на всякую безделицу и был требователен до мелочности»12. Славу свою Каменский добыл честно, на поле боя, как незаурядный и храбрый полководец, но с 1791 года он уже не воевал — в том году он покинул армию, вступив в жестокую распрю с генералом М. В. Каховским, назначенным императрицей Екатериной II главнокомандующим армией вместо умершего фельдмаршала Г. А. Потемкина. До прибытия Каховского Каменский, сам находившийся в армии вопреки воле императрицы, самовольно взял командование на себя, чем страшно поразил Екатерину, вынужденную «укоротить» нарушителя субординации. С 1797 года Каменский жил в деревне, увлекался своим домашним театром, составленным из крепостных актрис и актеров, которых он жестоко порол езжалой плетью за оговорки на сцене.
Иначе говоря, Каменский не был в сражениях более пятнадцати лет — огромный срок по тем временам: как известно, военное искусство на грани веков, под влиянием происходящих во Франции и вокруг нее военных событий, развивалось стремительно. У императора Александра не было особых иллюзий насчет Каменского, которого он считал «опасным безумцем особого рода»13. Царь понимал, что фельдмаршал был полководцем прошлого, уже ушедшего века, но тогда (как и потом, в случае с назначением в 1812 году главнокомандующим Кутузова) он пошел навстречу общественному мнению. Старика-фельдмаршала извлекли, так сказать, из нафталина и доставили в Петербург, где встретили как воплощенную славу победоносного Екатерининского века. Следует сказать, что старый фельдмаршал, сохранивший свои причуды, не рвался в бой и жаловался государю на слепоту, невозможность ездить верхом и вообще «неспособность к командованию столь обширным войском». Но император был непреклонен, и 10 ноября Каменский отправился в действующую армию, которая встретила его 7 декабря 1806 года в Пултуске с таким же восторгом, как и петербургская публика. Как уже сказано выше, Беннигсен, как и Буксгевден, в любимцах у солдат и офицеров не ходил, а это в армии всегда важно, ибо популярность полководца рождает у солдат и офицеров столь необходимое в непредсказуемых делах войны чувство уверенности.
Так уж случилось, что в тот же самый день, когда прибыл Каменский, с таким же восторгом Варшава встречала Наполеона. Меньше чем за два года ему покорялась уже третья крупная европейская столица, не считая столиц мелких германских княжеств. Пока Каменский осваивался в своей Главной квартире, Наполеон двинулся на русские позиции. Первый удар был нанесен им по отряду генерал-майора М. Б. Барклая де Толли, на помощь которому Каменский направил сразу корпус Беннигсена, а потом и корпус Буксгевдена. Так, сражением при Колозомба на реке Вкре отряда Барклая с войсками Сульта и Ожеро 11 декабря 1806 года было отмечено начало русско-французской войны, уже третьей по счету в новом XIX веке. Несмотря на огонь русских батарей, французы благополучно переправились через реку и ударили по русским позициям. Барклай отважно отбивался, но превосходство неприятеля было очевидным, и, бросив шесть пушек, Барклай начал отступать. В таком же положении оказался и отряд генерала Остермана-Толстого, стоявший под Чарновом, на реке Нарев. Под жестким натиском войск, которыми командовал сам Наполеон, Остерман также оставил свои позиции. Оба эти сражения 11 декабря отличались упорством, русские войска держались отлично, хотя потом и отошли. Отступление на новую позицию под Пултуском проходило в трудных условиях — холодов не было, дороги раскисли и были непроходимы настолько, что в грязи тонули лошади. Несмотря на все усилия, русским генералам пришлось бросить не только часть обоза, но и более пятидесяти пушек. Якобы тогда Наполеон и сказал, что «в Польше есть пятая стихия — грязь». Он еще не бывал в России!