Страница 7 из 40
— Два Ч, на конце И.
— Ничего нет. А вот с Креллом все в порядке. Вернер Крелл. Знаешь, а ведь он лысый. Типа Юла Бриннера. В смысле симпатичный. Родился в Берлине в 1935 году, единственный ребенок в семье. Папа — известный фабрикант оружия. Разработал первую полуавтоматическую винтовку «Гевер 41W», которая широко использовалась во Второй мировой войне. Большой фанат Леонардо да Винчи.
― Что?
— Я сказала, папа Крелла был фанатом да Винчи. Имел коллекцию моделей оружия, созданного им. Музейного качества. Боевые машины, катапульты и прочее. Выставлял их перед войной в различных галереях. Тут есть его фотография — отец, а рядом маленький Вернер в коротких штанишках. О-о-о, оказывается, мама погибла во время налета авиации союзников, когда Вернеру было восемь. Говорят, что после этого у папы, а следом и у сынка слегка поехала крыша. А дальше… в двадцать Вернер с отличием окончил Берлинский политехнический институт по специальности инженер-механик и занялся разработкой новых типов стрелкового оружия. Через некоторое время унаследовал папин бизнес. Изобрел первый автомат с затвором циклического возврата. Во много раз увеличил состояние отца. Сейчас он миллиардер, контролирует оружейные компании в Германии, Австрии, Бельгии, Италии, Чили и Мексике. Бизнесмен жесткий, изворотливый. Привык добиваться всего, чего пожелает.
— Это все? — спросил я.
— Передвигается по миру в собственном самолете. В Европе предпочитает ездить в личном пульмановском вагоне, который подцепляют к хвосту любого поезда. Штучка типа Восточного экспресса. Вот фотография. Должно быть, стоит много миллионов. Настоящий стиль «ар-деко». Сзади элегантный открытый тамбур вроде корабельной палубы. Медные ограждения.
Я представил Генри Грира, как он перепрыгивает ограждение и летит в ущелье Сан-Роддар.
— Ты что, решил помолчать за сто баксов в минуту? — спросила Лоуис.
— Извини, — сказал я. — Задумался.
— О чем?
— Так, ни о чем. Спасибо.
— Ну, тогда пока.
Я положил трубку.
Значит, они поклонники Леонардо. Как я и мой отец.
При других обстоятельствах, возможно, мы с Вернером Креллом могли посидеть и выпить за память наших покойных отцов и гений Леонардо. Всплакнули бы оба по своим безвременно ушедшим матерям.
А если бы встретились на поле боя где-нибудь в сорок четвертом, тут уж выжил бы тот, кто первым нажал на спуск.
Самолет пробил облака и приземлился в аэропорту Милана. Было темно, шел дождь. Спустя час я снова взмыл в небо в сторону Венеции на уменьшенной копии самолета, на котором только что прилетел.
Во время короткого перелета к аэропорту Марко Поло я снимал нервное напряжение, вспоминая резных куколок из России. Внутри каждой находится меньшая, а в самом центре крошечная, но точно такая же. Я задремал, и мне приснился самолет, внутри которого меньший, а внутри того еще меньший, и я уменьшаюсь вместе с ними, пока наконец не оказываюсь в самолете размером с дикую утку, который взмывает в небо и присоединяется к стае… На этом месте меня разбудили.
Вскоре я уже сидел в такси, петляющем вдоль Большого канала. По-прежнему дождь. Воздух за окном казался густым и наэлектризованным.
Для меня был забронирован номер в «Гритти палас», пятизвездном отеле с видом на Большой канал. Это дворец, где в шестнадцатом веке жил дож, могущественный правитель Венеции.
Великолепные апартаменты с высоченными потолками, изобилующие стариной. Дверь приоткрылась, вошел посыльный с корзиной фруктов. Я сунул ему чаевые, и он вышел, изящно пятясь к двери.
После душа я разобрал вещи, зажег свечу, залез в постель.
Мама с папой полюбили бы Венецию. Мы бы могли остановиться здесь. Я бы погружал босые ноги в мягкий ковер, вглядывался в лепной узор на высоком потолке, слушая рассказы папы о гордых художниках, создававших прекраснейшие холсты.
Мой элегантный номер неожиданно стал неуютным, а предстоящая ночь слишком долгой.
Я повертел в руках шоколадку в форме голубки в оранжевой фольге с символикой отеля, источавшую аромат французского апельсинового ликера. Мысленно заставил ее взлететь.
Очень остро хотелось поскорее придавить коленом грудь злодея Ноло Теччи.
Утром я направился к своему единственному ориентиру и ровно в девять стоял в вымощенной мраморными плитками приемной на третьем этаже «Галери дель Академия» перед шестидесятилетней женщиной с вьющимися темно-каштановыми волосами и густыми бровями, секретаршей, свободно говорившей по-английски. Правда, очень сдержанно.
Я заулыбался, этакий простой американский парень. Объяснил, что приехал из Калифорнии поговорить с сотрудником, которому владелец антикварного магазина, синьор Аррецьоне, показал страницу из записок Леонардо.
Ее лицо напряглось.
— Вы репортер?
— Нет, — ответил я. — Не репортер.
Она долго рассматривала меня, сдвинув брови.
Я распахнул пиджак.
— Смотрите, никакого магнитофона, ни бумаг, ни ручки. Я не репортер. Даже писать толком не умею.
Ее взгляд потеплел.
— Вы из полиции?
— Да что вы. Я каскадер.
— Из кино? — удивилась она.
— Конечно, — ответил я улыбаясь. — Куда же еще податься, если не научился хорошо писать?
В кабинете за дверью из дымчатого стекла шевельнулась фигура. Секретарша бросила туда взгляд и отрицательно покачала головой:
— Ничем не могу помочь.
Я наклонился чуть ближе.
— Синьорина Росси…
— Синьора, — поправила она, нервозно поглядывая на фигуру за дверью.
— Как мне встретиться с человеком, которому синьор Аррецьоне показал записки Леонардо? Хотелось бы перекинуться с ним парой слов.
Человек в кабинете повернул дверную ручку.
— Нет, сэр, у нас эти записки никто не видел, — решительно проговорила синьора Росси. — А теперь, если у вас больше нет никаких дел, пожалуйста, уходите.
Я заставил себя спрятать раздражение. Она явно напугана. Хотелось бы знать почему.
Стеклянная дверь отворилась, и на пороге возник крупный лысеющий мужчина с суровым лицом. Лет шестидесяти пяти. Синьора Росси развернулась на своем кресле.
— Профессор Корта, к нам посетитель.
Он строго посмотрел на меня и произнес неожиданно высоким голосом:
— Синьор, мы уже сделали заявления для прессы и полиции.
— Мне нравится ваш галстук, сэр, — сказал я. — У меня почти такой же, но больше желтовато-коричневый, а не рыжеватый, как у вас.
Профессор чуть вздрогнул и даже покраснел.
— Спасибо, но, к сожалению, у меня нет времени с вами побеседовать. Опаздываю на важную встречу. Извините.
Он что-то быстро сказал синьоре Росси по-итальянски и стремительно вышел.
Она проводила его взглядом, затем нервозно поправила книгу записей и ручку.
— Я вижу, вы встревожены, синьора, — сказал я. — Но у меня действительно важное дело.
Я протянул ей статью из денверской газеты, подождал, пока она прочтет, затем сказал:
— Меня зовут Реб Барнетт. Мой отец был куратором искусства Возрождения в Национальной художественной галерее в Вашингтоне. Он и мама погибли в пожаре. Наш дом сгорел вскоре после того, как отец попытался получить лист из тетрадей Леонардо с Кругами Истины.
Она с интересом посмотрела на меня.
— Можете посмотреть в Интернете, — продолжил я. — «Вашингтон пост» от 23 июля 1980 года. Его звали доктор Ролло Эберхарт Барнетт.
— С таким же успехом и вы могли прочесть эту статью, — сказала она, записывая название газеты и дату.
Я вытащил паспорт.
— Пожалуйста, посмотрите. Мне не нужно было ничего выискивать в Интернете. Я был там.
Она молча раскрыла мой паспорт.
— Что вас так беспокоит? — спросил я.
Синьора Росси скривила губы. Отвернулась. Я терпеливо ждал.
Наконец она произнесла, почти прошептала:
— Вы уже второй человек, который… которого интересуют эти записки. И это после того, как здесь побывали люди из полиции и репортеры.