Вредная привычка жить

Пирог – это был вернейший ход, без пирога могут и выставить, а вот с пирогом – никогда,

пирог – это пропуск в любое место.

– Тусик, Тусик, иди сюда! – заверещала наша соседка.

Из-за ее спины вынырнул щуплый мужичонка с тремя волосинками на голове.

– Видишь, Тусик, это девочки пришли нас поздравить с новосельем, поди-ка там прибери!

Тусик исчез так же быстро, как и появился.

– Извините, – сказали ярко-красные губы, – небольшой беспорядок, сами понимаете, мы только въехали.

– Конечно, конечно, – закивала Солька.

Мы немного потоптались в тамбуре.

– Заходите, – раздался голос Трех Волосин.

И мы вошли в квартиру. В квартиру, где мы так часто устраивали вечеринки, где мы веселились до утра, где мы даже однажды сдавали комнаты, пока участковый не сделал нам выговор, в квартиру, в которой мы оставили гроб с Федором Семеновичем, большим любителем Альжбеткиных прелестей.

Нас пригласили в гостиную. Именно там и нашел вчера пристанище пахнущий лесом, наспех одетый и даже не заколоченный Федор Семенович. Следов его пребывания не было. Соседка засуетилась с посудой, но мы, сославшись на простоту в отношениях, попросили нож, разрезали торт и стали лопать его всухомятку.

– Давайте же знакомиться, – подскочила пухленькая тетечка, – меня зовут Вера Павловна, а это мой Тусик – Макарушка.

– Очень приятно, – закивали мы головами и с полными ртами тоже стали представляться.

Надо сказать, что торт оказался не так уж и плох, и, так как мы все были изрядно голодны, можно сказать, что мы-то его и слопали. Может, оно и к лучшему: если уж кому-то и грозит несварение, то пусть это будем мы, создатели сего творения.

– Как вам у нас нравится? – спросила Солька.

– Душевно, очень душевно, – закивала Вера Павловна.

Я принюхалась. Если лимон растворился в воздухе, если вишня улетучилась, то ель ничем не возьмешь. Я была уверена, что труп еще здесь и эти люди делают вид, что все в полном порядке. Они куда-то припрятали нашего горячо любимого Федора Семеновича, а теперь изображают из себя гостеприимных хозяев. Впрочем, и мы играли заранее заготовленные роли.

Девчонки трещали беспрерывно, что было неплохо: мы изо всех сил изображали добродушных соседок, которые рады новым знакомствам.

– А кто еще проживает на этом этаже? – спросила Вера Павловна.

– Тетя Паша, – отозвалась я, медленно прохаживаясь по квартире и заглядывая в углы, – она вам понравится, очень милая женщина, правда, у нее бессонница, но даже это на пользу: в такие вечера она обычно моет лестничную клетку. Пожалуй, у нас самый чистый этаж.

– И самый дружный, – заглатывая колесико банана, сказала Альжбетка.

– А еще у нас живет Славка, – весело объявила Солька, – вы знаете, чем он целыми днями занимается?..

Она не успела закончить, потому что это сделала я:

– Он мебель выпиливает, и, вы знаете, его лучше не беспокоить, он бывает немного агрессивен, если ему мешают работать. Вдохновение и все такое, творческие люди – очень капризные.

– Ты слышишь, Макарушка, какие прекрасные люди нас окружают!

Альжбетка слегка наклонилась, и халатик соскользнул с ее плеча, обнажив половину ее уж точно прекрасной груди.

– Вы извините, нам уже пора, – сказала я, боясь, как бы Альжбеткина грудь не смазала хорошее впечатление о нас: кто знает, может, эта Вера Павловна ревнива?

– Было очень приятно познакомиться, но мы не хотим вам докучать, переезд – это всегда так хлопотно, – затараторила Солька.

– Ну что вы, ну что вы, – замахала руками Вера Павловна, выпихивая нас своим животом за дверь, – просто мы немного утомились, столько новых впечатлений!

Довольно радушно нас выставили.

Мы разместились у Сольки и стали подслушивать, но никаких звуков до нас не долетало. Мы пробовали и с кружкой ползать по стене, и прикладывать ухо к розетке, и высовываться в окно – все безрезультатно.

– Сегодня ночуем у тебя, – подвела я итог, – будем следить за ними ночью. Труп уже далеко не первой свежести, выносить они его будут сегодня.

Альжбетка захныкала, и я протянула ей кружевную салфетку из-под вазы. Еще в шестом классе Солька связала ее крючком, за что получила незаслуженную четверку. Альжбетка так нещадно сморкалась в эту салфетку, что Солька, глядя на нее, тоже разревелась.

– Откуда у тебя столько соплей? – изумилась я.

– Это не сопли, – запричитала Альжбетка, – это моя боль из меня выходит!

– Хватит, у нас сегодня куча дел. Переодеваемся во все темное, дежурство у окна по очереди, собираемся здесь через полчаса.

Мы с Альжбеткой разошлись по своим квартирам – переодеваться, а Солька бросилась отстирывать дорогую ее сердцу салфетку.

Мы решили не зажигать свет, не курить и разговаривать шепотом, а лучше – молчать.

Первой не выдержала Солька:

– А почему они в милицию не сообщат? Я бы сообщила.

– Не сомневаюсь, ты у нас ходячая совесть.

– Боятся, – предположила Альжбетка.

– А чего им бояться-то? – не унималась учительница ботаники.

– Что на них подумают.

– Глупости, – сказала я, – кто на них подумает, они въезжают, открывают дверь и начинают орать. Нормальная реакция нормальных людей.

– Так они что, ненормальные? – спросила Солька.

– Я думаю, они что-то скрывают и им невыгодно обнаруживать себя подобным способом.

– Как это так? – спросила Альжбетка.

– Может, они судимые за убийство, а тут – труп. Просто боятся, что им не поверят, или натворили дел каких и скрываются сейчас, не зря квартиру сменили, к чему им такая шумиха? Так что Федор Семенович очень удачно умер вчера, теперь о нем есть кому позаботиться, – объяснила я.

Дверной замок в коридоре щелкнул, дверь открылась. Тишина, дверь закрылась.

– Идут, – сказала я, – сколько времени-то?

– Полтретьего уже, – сказала Альжбетка, глядя на мобильник.

Дверь в коридоре опять открылась, и, судя по звукам, доносившимся до наших ушей, прижатым к входной двери, можно было сделать вывод, что тащат что-то большое.

Альжбетта осторожно приподняла крышечку глазка и посмотрела в коридор. Мы знаками стали спрашивать – что она видит?