Страница 364 из 501
Но, как это часто бывает, общий мир и спокойствие приводят к войне и беспокойству, и с наступлением 1527 года веселье и мир превратились во Флоренции в несчастье и заботы. Ибо после изгнания Медичи и после чумы и осады многие годы пришлось жить безрадостно. А так как от художников тогда большой пользы не было, сидел и Аристотель в то время постоянно дома, учась и развлекаясь.
Когда же ко власти во Флоренции пришел герцог Алессандро и все постепенно начало проясняться, молодые люди из сообщества «Детей очищения», что насупротив Сан Марко, решили поставить трагикомедию, которую сочинил Джован Мариа Примерани по Книге Царей о смуте, возникшей из-за бесчестия Фамари. Устройство сцены и перспектив было поручено Аристотелю, и он (насколько позволяло место) построил сцену невиданной красоты. А так как помимо красивых декораций трагикомедия и сама по себе была хороша и хорошо разыграна и очень понравилась герцогу Алессандро, присутствовавшему с сестрой на представлении, их превосходительство постановил освободить ее автора, находившегося в тюрьме, с тем условием, чтобы он сочинил еще одну комедию по своему усмотрению. Так все и произошло, и Аристотель устроил в лоджии сада Медичи, что у площади Сан Марко, прекраснейшую сцену и перспективу, полную колоннад, ниш, беседок, статуй и других тому подобных затейливых вещей, до того времени в убранстве такого рода не применявшихся; все это понравилось бесконечно и весьма обогатило живопись в этой манере. Содержанием комедии была история Иосифа, обвиненного ложно в попытке совершить насилие над своей госпожой и брошенного за это в темницу, а затем освобожденного за изъяснение царского сна. И так как и это представление весьма понравилось герцогу, он приказал, когда пришло время, чтобы и по случаю его бракосочетания с мадамой Маргаритой Австрийской была представлена комедия, и чтобы Аристотель устроил сцену на Виа Сангалло в сообществе Ткачей, помещавшемся рядом с домами великолепного Оттавиано деи Медичи. Аристотель принялся за это дело с наивозможнейшими старанием, прилежанием и рвением и довел его до совершенства. А так как комедию, которую собирались разыграть, сочинил Лоренцо ди Пьер Франческо деи Медичи, он и распоряжался всей постановкой и музыкой, а так как он только о том и думал, как бы ему убить герцога, который его так любил и так ему покровительствовал, он и задумал заманить его в ловушку при постановке этой комедии.
И вот там, где кончались лестницы, ведущие к перспективе и площадке сцены, он приказал с обеих сторон куртин снесенной стены вывести новую стену в восемнадцать локтей и устроить там помещение вроде кармана, в достаточной степени вместительное, с площадкой на высоте сцены, которое должно было служить для певцов, а над первой устроить другую площадку для гравичембалов, органов и других тому подобных инструментов, которые не так легко передвигать с места на место; пустоту же на месте снесенной стены он хотел прикрыть холстом, расписанным зданиями в перспективе. Все это понравилось Аристотелю, так как обогащало сцену и оставляло площадку сцены свободной от музыкантов; но не понравилось Аристотелю то, что стропила, несущие крышу, не опирались на нижние стены, которых уже не было, и не представляли собой большой двойной и очень прочной арки, в то время как Лоренцо хотел, чтобы крыша поддерживалась только какими-то подпорками и ничем другим, что могло помешать музыкантам. Однако Аристотель, поняв, что это было ловушкой, в которой могло погибнуть много людей, ни за что не хотел согласиться с Лоренцо, который и поистине других намерений не имел, как погубить в этой западне герцога.
И так как Аристотель видел, что не сможет убедить Лоренцо своими здравыми доводами, то и решил оттуда убраться с богом. Джорджо Вазари, который хотя и был тогда еще совсем юным, но уже находился на службе герцога Алессандро под покровительством Оттавиано деи Медичи, услышал, расписывая сцену, споры и пререкания между Лоренцо и Аристотелем и удачно в них вмешался. Он слушал и того и другого и, поняв опасность предложения Лоренцо, доказал им, что, не делая арки и не создавая других помех на площадке для музыкантов, можно очень легко приспособить стропила крыши, положив вдоль стены две двойных доски длиной в пятнадцать локтей каждая, и после того как они будут прочно скреплены с другими стропилами железными скобами, сверху можно будет спокойно класть среднюю балку, и все будет держаться так же прочно, как на арке, ни в большей и ни в меньшей степени. Но Лоренцо, не желавший слушать ни Джорджо, внесшего предложение, ни Аристотеля, его одобрявшего, только и делал, что придумывал всякие придирки, по которым всякий мог догадаться о его коварных замыслах. Поэтому Джорджо, видя, что тут мог получиться величайший беспорядок и что это было не что иное, как покушение на убийство трехсот человек, заявил, что как бы там ни было, но он расскажет обо всем герцогу, чтобы тот послал все посмотреть и предусмотреть. Услышав это и опасаясь, как бы замыслы его не раскрылись, Лоренцо, наговорив много всяких слов, разрешил Аристотелю последовать предложению Джорджо; так оно и было сделано. И сцена эта была самой красивой не только из тех, которые раньше устраивал Аристотель, но из всех когда-либо устроенных и другими, ибо он сделал на ней много рельефных кулис, а в середине площади изобразил прекраснейшую триумфальную арку будто из мрамора, всю украшенную историями и статуями, не говоря уже о расходившихся перспективно улицах и многих других вещах, выполненных с прекрасной выдумкой и с невероятными старанием и прилежанием.
Затем, после того как от руки Лоренцо пал герцог Алессандро, в 1536 году герцогом стал Козимо, который избрал в супруги синьору донну Леонору Толедскую, женщину поистине редчайших качеств и столь великих и несравненных достоинств, что без всякой натяжки ее можно было бы уподобить, а может быть, и предпочесть любой знаменитейшей и славнейшей жене древних времен. И по случаю бракосочетания, состоявшегося 27 июня 1539 года, Аристотель устроил в большом дворе палаццо Медичи, там, где фонтан, еще одну сцену, изображавшую Пизу, в которой он превзошел сам себя, внеся новые улучшения и разнообразие, недаром невозможно и перечислить большего разнообразия разного рода окон и дверей, дворцы с более причудливыми и необыкновенными фасадами улиц и далей, наилучше сокращающихся и выполняющих все, что полагается по всем правилам перспективы. Помимо этого, он изобразил и наклонную колокольню собора, купол круглого храма Сан Джованни и другие памятники этого города. О лестницах, которые он там устроил, и о том, как они всех обманули, особо говорить не буду, чтобы никому не показалось, что я говорю то, что уже было сказано; скажу только, что та, которая как будто поднималась снизу на площадку, в середине была восьмигранной, а по бокам четырехугольной, но в ее простоте было и величайшее мастерство, ибо она придавала такое изящество расположенной наверху перспективе, что ничего лучшего в подобном роде увидеть было невозможно. И тут же он очень хитро устроил деревянный фонарь в виде арки позади всех изображенных зданий, в которых было устроено солнце из стеклянного шара с кипяченой водой высотой в один локоть, за которым были помещены два зажженных светильника, отчего оно сияло так, что освещало и небо на сцене, и перспективу и поистине казалось живым и настоящим солнцем. И солнце это, скажу я вам, было украшено кругом золотыми лучами, покрывавшими весь задник, и при помощи небольшой лебедки его поднимали постепенно так, что в начале комедии казалось, что солнце восходит, после чего оно поднималось до шелыги арки, а затем опускалось таким образом, что к концу представления было близко к закату и заходило.
Сочинителем комедии был Антон Ланди, флорентийский дворянин, а интермедией и музыкой ведал весьма талантливый и тогда еще молодой Джован Баттиста Строцци. Но так как о других вещах, украшавших это представление, об интермедиях и музыке писалось тогда достаточно, я упомяну лишь о тех, кто участвовал в некоторых живописных работах, отметив, что все остальное там сделали названный Джован Баттиста Строцци, Триболо и Аристотель.