Страница 323 из 501
По прибытии в Лорето он был приветливо встречен мастером Андреа, который обласкал его и за его известность, и потому, что он был прислан папой, и назначил ему кусок мрамора, чтобы он высек из него Рождество Богородицы. Баччо сделал модель и приступил к работе, но так как был он человеком, не умевшим работать вместе и наравне с другими, и не очень одобрял чужих вещей, то он при других скульпторах, там работавших, стал охаивать работы мастера Андреа, заявил, что он не владеет рисунком, и в том же духе отзывался он и о других, так что спустя короткое время заслужил всеобщее недоброжелательство.
Когда же и до ушей мастера Андреа дошло все, что о нем говорил Баччо, он, будучи человеком мудрым, ласково его отчитал, говоря, что работы выполняются руками, а не языком, и что хороший рисунок обнаруживается не на бумаге, а в совершенстве работы, законченной в камне, и, наконец, что ему следовало бы впредь отзываться о нем с большим уважением. Однако Баччо наговорил ему столько оскорбительных слов, что мастер Андреа, не в состоянии этого вынести, набросился на него и убил бы его, если бы их не разняли в это время вошедшие. Поэтому Баччо, вынужденный уехать из Лорето, переправил свою историю в Анкону, но, так как она ему опостылела, хотя и была близка к завершению, уехал, так ее и не закончив. Она была позднее завершена Рафаэлем да Монтелупо и помещена вместе с другими работами мастера Андреа; и хотя она и уступает им по качеству, все же достойна похвалы.
По возвращении Баччо в Рим он по милости кардинала Джулио Медичи, обычно милостивого к доблестям и людям доблестным, выпросил у папы, чтобы ему заказали какую-нибудь статую для двора палаццо Медичи во Флоренции. И вот, вернувшись во Флоренцию, он сделал мраморного Орфея, музыкой и пением усмиряющего Цербера и умиротворяющего ад. В работе этой он подражал находящемуся в Риме Аполлону Бельведерскому, и ее по заслугам очень хвалили, ибо, не подражая позе Аполлона Бельведерского, он тем не менее очень точно воспроизвел манеру, в которой выполнен его торс и все члены. Когда статуя была закончена, она по распоряжению кардинала Джулио, правившего тогда Флоренцией, была поставлена в упоминавшемся выше дворе на резной пьедестал работы скульптора Бенедетто да Ровеццано. Но, так как Баччо искусством архитектуры никогда не занимался, он не понял замысла Донато, который для Давида, стоящего там раньше, сделал простую колонну, на которую был поставлен сквозной открытый внизу цоколь, чтобы всякий входящий с улицы видел насупротив другую дверь, ведущую во второй двор. Баччо же, не обратив на это внимания, поставил свою статую на толстый цельный пьедестал, загораживающий вид входящему и закрывающий проем внутренней двери так, что тот, кто входит, не видит, продолжается ли дворец и дальше или заканчивается первым двором.
Кардинал Джулио выстроил у подножия Монте Марио в Риме прекрасную виллу, где пожелал поставить двух гигантов из стука, которых и заказал Баччо, обожавшему делать гигантов. Высотой они по восемь локтей каждый, стоят по обе стороны ведущих в парк ворот и были признаны красивыми с достаточным основанием.
Занимаясь этими вещами, Баччо, как и раньше, никогда не переставал рисовать для себя и заказал граверам Марко из Равенны и венецианцу Агостино выгравировать нарисованную им на огромнейшем листе историю жестокого избиения Иродом невинных младенцев; переполненная бесчисленными обнаженными мужчинами и женщинами и живыми и мертвыми детьми с матерями и солдатами в разных позах, она показала его хороший рисунок в фигурах и понимание им мускулов и всех частей тела и принесла ему великую известность во всей Европе.
А кроме того, он сделал прекраснейшую деревянную модель с восковыми фигурами для гробницы английского короля, которая, однако, не была осуществлена Баччо, а передана Бенедетто да Ровеццано, который отлил ее из металла.
Возвратившийся из Франции кардинал Бернардо Дивицио Биббиена обратил там внимание на то, что у короля Франциска не было ни одного скульптурного произведения из мрамора, ни древнего, ни нового, а он ими очень интересовался, и он обещал его величеству уговорить папу прислать ему что-нибудь красивое. А после приезда кардинала от короля Франциска к папе прибыли два посла, которые, увидев статуи Бельведера, не могли нахвалиться Лаокооном. Находившиеся при них кардиналы
Медичи и Биббиена спросили их, понравилась ли бы подобная вещь королю, на что они ответили, что такой подарок был бы слишком щедрым. Тогда кардинал сказал: «Его величеству будет послано или это самое, или нечто подобное, так что никакой разницы между ними не будет». И, решив заказать другого Лаокоона, воспроизводящего древнего, он вспомнил о Баччо и послал за ним и спросил его, хватит ли у него духу создать Лаокоона, равного старому. Баччо ответил на это, что у него хватит духу создать не то что равного старому, а превосходящего его своим совершенством. Кардинал приказал ему приступить к работе, и Баччо, пока еще не прибыл весь мрамор, вылепил модель из воска, получившую большое одобрение, а кроме того, сделал белилами и углем картон, равный по размерам мраморному подлиннику. Когда же мрамор был доставлен, Баччо распорядился, чтобы ему сделали для работы в Бельведере крытую будку, и, приступив к старшему сыну Лаокоона, выполнил его так, что и папа, и все понимавшие в этом толк остались довольны, так как его статуя почти ничем не отличалась от древней. Тогда он приложил руку и к другому юноше, а также и к статуе отца, расположенной в середине, но далеко в этом не ушел, так как папа скончался, и место его заступил Адриан VI, а Баччо вместе с кардиналом воротился во Флоренцию, где продолжал изучать рисунок. Когда же после смерти Адриана VI папой стал Климент VII, Баччо поспешил обратно в Рим, чтобы поспеть на коронацию, длякоторой он по повелению его святейшества делал статуи и полурельефные истории. А так как папа предоставил ему и помещение и жалованье, он возвратился к своему Лаокоону. Работа эта была завершена им в течение двух лет с таким совершенством, какого он не достигал более никогда. Помимо этого, он восстановил правую руку античного Лаокоона, которая была отломана и затеряна, вылепив из воска большую руку, соответствовавшую древней во всех ее мышцах, а по смелости и по манере от нее неотличимую, что и доказывало, насколько Баччо понимал искусство; эта модель и помогла ему восстановить руку на своем Лаокооне.
Работа эта понравилась его святейшеству настолько, что он изменил свои намерения и решил отослать королю другие древние статуи, а эту отправить во Флоренцию. И кардиналу Сильвио Пассерино, кортонцу, который был легатом во Флоренции и управлял тогда городом, он приказал поместить Лаокоона в палаццо Медичи, в торце второго двора, что и было исполнено в 1525 году.
Работа эта принесла большую славу Баччо, который, покончив с Лаокооном, начал рисовать историю на развернутом королевском листе бумаги, дабы удовлетворить желание папы, задумавшего расписать главную капеллу флорентийской церкви Сан Лоренцо мученичеством святых Косьмы и Дамиана на одной стене, а на другой – мученичеством святого Лаврентия, когда Деций поджаривает его на раскаленной решетке. Баччо нарисовал историю святого Лаврентия тончайшим образом, изобразив с большим толком и искусством одетые и обнаженные фигуры с различными положениями тел и отдельных членов, а также всевозможные действия тех, кто, окружая святого Лаврентия, исполняет свои жестокие обязанности, и в особенности нечестивого Деция, с грозным лицом торопящего огненную смерть невинного мученика, который, воздев руки к небу, предает Господу дух. Историей этой Баччо угодил папе так, что тот повелел болонцу Маркантонио выгравировать ее на меди, что Маркантонио с большой тщательностью и сделал, а папа, дабы украсить доблести Баччо, пожаловал его кавалером святого Петра.
Вернувшись после этого во Флоренцию, он узнал, что Джованфранческо Рустичи, его первый учитель, пишет историю с Обращением св. Павла. Поэтому, в целях соревнования со своим учителем, он начал картон с обнаженной фигурой св. Иоанна в пустыне, который левой рукой держит ягненка, а правую воздевает к небу. После чего он заказал холст и начал его расписывать, а когда работа была закончена, он выставил ее в боттеге своего отца Микеланджело, что насупротив спуска от Орсанмикеле к Новому рынку. Рисунок художники похвалили, а колорит не очень, ибо в нем была жесткость, а в живописи хорошей манеры не было; однако Баччо отослал картину в подарок папе Клименту, и тот поместил ее в своей гардеробной, где она находится и поныне.