Страница 220 из 501
В 1524 году по случаю восшествия на престол папы Климента VII им было выполнено все убранство для коронации, он же достроил в Сан Пьетро из пеперина фасад главной капеллы, начатой Браманте, а в капелле, где бронзовое надгробие папы Сикста, он написал светотенью апостолов, тех, что в нишах за алтарем, и сделал рисунок табернакля Святых Даров, весьма изящного. Когда же наступил 1527 год, бедный Бальдассаре во время жесточайшего разгрома Рима был взят в плен испанцами, и у него не только отняли все его имущество, но сильно его мучили и пытали, так как по его виду, строгому, благородному и изящному, его приняли не то за какого-нибудь переодетого высокопоставленного прелата, не то за кого-нибудь еще, кто бы мог заплатить очень большой выкуп. Но в конце концов эти безбожнейшие варвары поняли, что он живописец, и один из них, весьма преданный Бурбону, заставил его нарисовать портрет этого преступнейшего военачальника, врага Бога и людей, показав его Бальдассаре то ли мертвым, то ли как-нибудь описав его при помощи рисунков или слов.
Вырвавшись после этого из их рук, Бальдассаре сел на корабль, с тем чтобы отправиться в Порто Эрколе, а оттуда в Сиену, но по дороге был раздет и ограблен так, что вернулся в Сиену в одной рубашке. Тем не менее, с почетом встреченный друзьями и вновь ими одетый, он вскоре получил от республики харчи и жалование с тем, чтобы он принял участие в укреплении этого города. Проживая в нем, он родил двух сыновей, а помимо того, что делал для республики, составил много проектов домов для своих сограждан, для церкви же Кармине рисунок очень красивых украшений для органа. Между тем имперские и папские войска приступили к осаде Флоренции, и его святейшество послал Бальдассаре в поле к комиссару Баччо Валори, дабы тот использовал его талант для военных нужд и при взятии города. Однако Бальдассаре, которому свобода древней родины была дороже папской милости, не побоялся навлечь на себя гнев первосвященника и ни за что не захотел принимать участие в каком-либо ответственном деле. Папа же, узнав об этом, некоторое время на него сильно гневался.
Когда же война окончилась и Бальдассаре захотелось возвратиться в Рим, кардиналы Сальвиати, Тривульцио и Чезарино, которым всем он неоднократно оказывал много сердечных услуг, вернули ему милость папы и прежнее положение, почему он и смог свободно вернуться в Рим, где не прошло и много дней, как он составил для синьоров Орсини проекты двух красивейших дворцов, которые и были построены по дороге в Витербо, а также несколько других построек для Апулии. Однако он за это время не переставал заниматься астрологией, математикой и другими науками, которыми он очень увлекался, и начал книгу о древностях Рима и толкование Витрувия, делая попутно рисунки для иллюстраций к сочинениям этого автора, часть которых и теперь еще можно видеть у Франческо из Сиены, бывшего его учеником; там есть несколько листов с рисунками древностей и с изображением новых строительных приемов. Проживая в Риме, он выполнил также проект дома Массими, закруглив его по кривой и применив в нем прекрасные новые приемы строительства; на переднем фасаде он поместил очень искусно и пропорционально задуманный вестибюль с дорическими колоннами и очень красиво расчленил двор и расположил лестницы, но увидеть свое произведение законченным ему помешала смерть.
Однако как бы велики ни были доблести и труды этого благородного художника, все же больше другим, чем ему самому, пошли они на пользу, ибо, хотя он работал на пап, кардиналов и других высокопоставленных и весьма богатых лиц, никто из них никогда не вознаградил его по заслугам; и происходило это очень просто не столько от малой щедрости господ, менее всего щедрых там, где им следовало бы быть особенно щедрыми, сколько от робости и излишней скромности и даже, лучше сказать в этом случае, от нескладности самого Бальдассаре. Ведь сказать по правде, если с великодушными и щедрыми князьями и надлежит проявлять скромность, то со скупыми, неблагодарными и невеждами следует быть всегда докучливым и назойливым, ибо если в отношениях с людьми добрыми надоедать и клянчить всегда будет пороком, то со скупыми – это добродетель, и пороком с такими будет скромность. Вот Бальдассаре и пришел к последним годам своей жизни старым, бедным и обремененным семейством, и, в конце концов, прожив жизнь самую что ни на есть безупречную, он тяжело заболел и слег в постель. Папа Павел III, прослышав про это и слишком поздно поняв ущерб, который причинит ему потеря такого мужа, послал ему через Якопо Мелиги, счетовода Сан Пьетро, сто скудо с самыми любезными предложениями. Но Бальдассаре стало еще хуже: либо естественным образом, или же, как предполагается, смерть его ускорил яд (что слишком поздно признавалось и врачами), поднесенный ему одним из его соперников, домогавшимся его места, за которое он получал жалование двести пятьдесят скудо. Скончался он в весьма удрученном состоянии духа не столько из-за самого себя, сколько из-за бедного своего семейства, так как видел, в каком плохом положении оно остается. Горько оплакивали его дети и друзья и все римские живописцы, скульпторы и зодчие сопровождали его с почестями и плачем в Ротонду, где рядом с Рафаэлем Урбинским была воздвигнута почетная гробница со следующей эпитафией:
Balthasari Perutio Senensi, viro at pictura et
architecture aliisque ingeniorum artibus adeo excellenti,
ut si priscorum occubuisset temporibus, nostra ilium
felicius legerent. Vix. A
Lucretia et lo. Salustius optimo conjugi et parenti,
non sine lachrymis Simonis, Honorii, Claudii, Emiliae,
ac Sulpitiae minorum filiorum, dolentes posuerunt.
Die IV Januarii MD XXXVI.
(Бальтазару Перуцци, сиенцу, мужу и в живописи,
и в архитектуре, и в других благородных искусствах
столь превосходному, что если только бы умер он в древности,
прочитали бы о нем с меньшей горечью в наши времена.
Жил он 55 лет. 11 месяцев, 20 дней.
Лукреция и Иоанн Салустий супруга и отца наилучшего
со слезами младших детей Симона. Гонория, Клавдия, Эмилии
и Сульпиции, скорбные здесь погребли
января 4 дня 1536 г).
Слава и известность Бальдассаре стали после его смерти больше, чем были при жизни, и об его умении вспомнили в особенности тогда, когда папа Павел III решил достроить Сан Пьетро, ибо тогда-то и сообразили, какую помощь мог бы он оказать Антонио да Сангалло, так как, хотя Антонио и сделал то, что мы видим сейчас, ему в сотрудничестве с Бальдассаре тем не менее виднее были бы (как полагают) кое-какие недостатки этого сооружения.
Многое из наследия Бальдассаре осталось у болонца Себастьяно Серлио, составившего третью книгу об архитектуре и четвертую с обмеренными древностями Рима, в которой часть упоминавшихся трудов Бальдассаре была помещена на полях, часть же послужила большой подмогой для автора; большая же часть этих сочинений Бальдассаре осталась в руках Якопо Мелигино, феррарца, который позднее был назначен архитектором построек упоминавшегося папы Павла, и в руках упоминавшегося сиенца Франческо, который был воспитанником и учеником Бальдассаре; этим Франческо был выполнен в Риме на Пьяцца Навона герб кардинала Трани, получивший большое одобрение, а также некоторые другие работы. От него же мы получили портрет Бальдассаре и многочисленные сведения, неизвестные нам при выходе первого издания этой книги.
Учеником Бальдассаре был также римлянин Вирджилио, который в Борго Нуово родного города, на одном из фасадов при помощи сграффито изобразил несколько скованных пленников и сделал много других красивых вещей. Он же обучил первоосновам архитектуры Антонио дель Роццо, гражданина Сиены и превосходнейшего инженера, и его же последователем был и сиенский живописец Риччо, хотя позднее он сильно подражал манере Джованни Антонио Содомы из Верчелли; его воспитанником был также и Джованбаттиста Пелори, сиенский архитектор, много занимавшийся математикой и космографией и собственноручно изготовлявший компасы, квадранты и всякие измерительные приборы и инструменты, а также планы многих крепостей, большая часть которых находится теперь у сиенского золотых дел мастера Джулиано, его ближайшего друга. Этот самый Джованбаттиста сделал для герцога Козимо деи Медичи целиком рельефную и поистине прекрасную модель Сиены и ее окрестностей с долинами и со всем, что ее окружает на расстоянии в полторы мили, со стенами, улицами и укреплениями, словом, модель прекраснейшую во всех отношениях. Но так как он отличался непостоянством, он ушел от этого князя, несмотря на то, что получал у него хорошее жалование, и, надеясь на лучшее, отправился во Францию, где обретался долгое время при дворе без всякого для себя толка и в конце концов умер в Авиньоне. И хотя он и был весьма опытным и понимающим архитектором, построек, выстроенных им или под его руководством, не увидишь нигде, так как он так мало оставался на одном месте, что не успевал решиться ни на что, и потому все свое время тратил на рисунки, фантазии, обмеры и модели. Как знаток наших искусств упоминания он все же заслуживает.