Страница 218 из 501
Sculptori Laurentio Florentino,
Roma mihi tribuit tumulum Florentia vitam;
Nemo alio vellet nasci et obire loco.
M DXLI
Vix. A
(Лаврентию, флорентийскому скульптору.
Рим подарил мне гробницу, Флоренция – жизнь мне дала.
В месте ином умереть и родиться не пожелал бы никто.
Прожил 47 лет (1541), 2 месяца, 13 дней).
Боккаччино, кремонец, примерно в те же времена завоевал славу редкостного и превосходного живописца у себя на родине и во всей Ломбардии, и его произведения удостаивались наивысших похвал, когда, отправившись в Рим, чтобы посмотреть на столь прославленные творения Микеланджело, он, едва взглянув на них, начал изо всех сил изощряться, как бы их очернить и принизить, думая, что возвысит самого себя почти настолько же, насколько он хулил мужа, поистине превосходнейшего в области рисунка, да и во всех вообще областях.
Когда же ему была поручена капелла в церкви Санта Мариа Транспонтина, то, после того как она была им расписана и раскрыта, сразу же прозрели все те, кто думал, что он поднимется выше небес, но увидели, что он не достиг даже и потолка в первом этаже домов, ибо римские живописцы, увидевшие в этом его произведении Венчание Богоматери с летающими мальчиками, не восхищались, а смеялись.
И отсюда можно сделать вывод, что когда люди начинают шумно превозносить кого-нибудь, кто отличился больше на словах, чем на деле, то очень трудно оспорить их словами, хотя бы и разумными, пока самые произведения, во всем противоречащие тому, что о них думают, не откроют то, что эти столь прославленные люди представляют собою в действительности. И нет никакого сомнения, что наибольший вред, приносимый людьми другим людям, это похвалы, выдаваемые чересчур поспешно тем талантам, которые честно трудятся над своими созданиями, ибо от подобных похвал они преждевременно надуваются и не двигаются вперед, и когда у тех, кого так захвалили, работы получаются не такими удачными, как они на это надеялись, они, впадая в уныние от любого упрека, приходят в полное отчаяние, думая, что никогда уже не смогут хорошо работать. И потому людям благоразумным надлежит похвал бояться больше, чем порицаний, ибо те, льстя, обманывают, эти же, раскрывая истину, поучают.
Итак, чувствуя, как его со всех сторон пронзают и терзают, Боккаччино покинул Рим и возвратился в Кремону, где продолжал заниматься живописью, как мог и умел. В соборе на средних арках он написал все истории Богоматери, и работа эта в этом городе очень ценится. Выполнял он и другие работы в городе и за городом, упоминать о которых не приходится.
Обучал он искусству одного из своих сыновей по имени Камилло, который, относясь к искусству более рачительно, старался возместить этим ущерб, принесенный тщеславием Боккаччино. Несколько работ этого Камилло находятся в церкви Сан Сиджизмондо, в одной миле от Кремоны, и кремонцы считают их лучшей своей живописью. Он расписал также на площади фасад одного из домов, а в церкви Санта Агата все распалубки сводов и написал на дереве несколько образов; расписал он также фасад церкви Сант Антонио и сделал другие вещи, в которых он проявил себя очень опытным мастером. И если бы смерть раньше времени не унесла его из мира, он
достиг бы большого почета, ибо шел по верной дороге; но и те работы, которые после него остались, заслуживают того, чтобы о нем было упомянуто.
Возвратимся, однако, к Боккаччино, который, не внеся в свое искусство каких-либо улучшений, ушел из этой жизни пятидесяти восьми лет от роду. В его времена был в Милане миниатюрист, весьма искусный, по имени Джироламо, много работ которого можно видеть и в этом городе, и по всей Ломбардии.
Был также миланцем и жил почти в то же время Бернардино дель Лунино, тончайший и весьма изящный живописец, как можно судить по многочисленным его работам в этом городе, а в Сароне, местечке, расположенном в двенадцати милях, по Обручению Богоматери, а также по другим историям в церкви Санта Мариа, написанным фреской с высшим совершенством. Он очень чисто работал и маслом и был человеком обходительным и весьма любезным, почему он и заслуживает все до единой похвалы, причитающейся каждому художнику, который блеском своей обходительности украшает дела и пути своей жизни не меньше, чем он блеском своих достижений украшает дела и пути своего искусства.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ БАЛЬДАССАРЕ ПЕРУЦЦИ СИЕНСКОГО ЖИВОПИСЦА И АРХИТЕКТОРА
Из всех благ, распределяемых небом среди смертных, ни одно по праву не может и не должно почитаться большим, чем талант, а наравне с ним мир и спокойствие души, ибо первый делает нас навеки бессмертными, а второе – блаженными. И потому тот, кто одарен и тем и другим, не говоря о величайших преимуществах, которыми он обязан Всевышнему, распознается среди всех других людей словно светоч среди тьмы. Таков был в наши времена и Бальдассаре Перуцци, сиенский живописец и скульптор, о ком мы с уверенностью можем сказать, что скромность и доброта, которую мы в нем видели, были не случайными проявлениями того высшего спокойствия, по котором вздыхает всякая рожденная для него душа, и что творения, которые он нам оставил, – достойные плоды таланта, вложенного в него небом.
И хотя я только что и назвал Бальдассаре сиенцем, ибо он всегда был известен как сиенец, не умолчу и о том, что, подобно тому, как семь городов спорили из-за Гомера и каждый хотел иметь его своим гражданином, так и три знатнейших города Тосканы, а именно Флоренция, Вольтерра и Сиена, считали Бальдассаре своим. По правде же говоря, каждый имел на это право. Дело в том, что, когда Флоренция раздиралась гражданскими распрями, Антонио Перуцци, знатный флорентийский гражданин, переехав на более спокойное жительство в Вольтерру, прожил там некоторое время и в 1482 году в этом городе и женился, а по прошествии еще нескольких лет у него родилось двое детей – мальчик по имени Бальдассаре и девочка, которую назвали Виргинией. Но так как война преследовала того, кто не искал ничего другого, кроме мира и спокойствия, случилось так, что в скором времени Вольтерра была взята и разграблена, почему Антонио принужден был бежать в Сиену и там остаться в весьма бедственном состоянии, так как почти всего, что он имел, он лишился.
Подросший же за это время Бальдассаре постоянно общался с людьми одаренными и главным образом с ювелирами и рисовальщиками. А так как он начал увлекаться этими искусствами, он целиком посвятил себя рисунку. Вскоре после этого его отец умер, и он занялся живописью с таким рвением, что в самое короткое время сделал в ней удивительные успехи, воспроизводя помимо творений лучших мастеров живые вещи с натуры. Итак, выполняя кое-какие работы, он смог своим искусством помогать и себе самому, и матери, и сестре, а также продолжать обучаться живописи.
Его первые работы (не считая некоторых в Сиене, не стоящих упоминания) находятся в одной часовенке в Вольтерре, возле Флорентийских ворот, где он написал несколько фигур с таким изяществом, что именно они стали причиной его дружбы с одним живописцем из Вольтерры, по имени Пьеро, жившим по большей части в Риме и выполнявшим там кое-какие заказы для Александра VI в его дворце, куда он вместе
с ним и отправился. Когда же после смерти Александра работа мастера Пьеро там закончилась, Бальдассаре поступил в мастерскую отца живописца Матурино, мастера не слишком выдающегося, но у которого в те времена всегда было много заказов.
И вот, поставив перед Бальдассаре грунтованный гипсом холст, он велел ему сделать на нем Богоматерь, не дав ему ни картона, ни рисунка. Бальдассаре же взял уголь и в один миг весьма искусно нарисовал то, что собирался написать на картоне. А взявшись затем и за краски, он в несколько дней написал такую прекрасную и законченную картину, что привел в изумление не только хозяина мастерской, но и многих живописцев, ее видевших. Благодаря им, признавшим его талант, ему и была заказана в церкви Санто Онофрио капелла главного алтаря, и он расписал ее фреской в прекраснейшей манере и с большим изяществом. После этого он расписал фресками еще две малые капеллы в церкви Сан Рокко а Рипа. А так как известность его начала расти, он был приглашен в Остию, где в нескольких комнатах главной крепостной башни он написал светотенью прекраснейшие истории и, в частности, рукопашную схватку, наподобие того, как дрались в древности римляне, а рядом – конный отряд, осаждающий крепость, где мы видим, как воины с отвагой, изображенной прекрасно и живо, прислоняют лестницы к стене, прикрываясь щитами, те же, что внутри, с ужасной яростью дают им отпор. В этой истории он изобразил также много древних осадных орудий, а также всякого рода оружие. А в одной из зал он написал много других историй, которые почитаются чуть ли не лучшими из всего им сделанного; правда, в их росписях ему помогал Чезаре, миланец.