Страница 137 из 501
На противоположной стене он же написал Успение Богоматери, окруженной апостолами в прекраснейших позах, и среди них шесть человек изображены с натуры так хорошо, что знавшие их утверждают, что они совсем как живые. В этой работе он изобразил также самого себя и Доменико Гарганелли, хозяина капеллы, который из-за любви, которую он питал к Эрколе, из-за похвал этой работе, которые ему приходилось слышать, по ее окончании поднес ему тысячу болонских лир. Говорят, что на работу эту Эрколе отдал двенадцать лет: семь – чтобы выполнить ее по-сырому, и пять – прописывая ее посуху. Правда, он за это время сделал несколько других работ и, в частности, как известно, пределлу главного алтаря в церкви Сан Джованни ин Монте, где он изобразил три истории из Страстей Христовых. А так как от природы Эрколе был своенравным, в особенности когда работал, он поставил себе в обычай, чтобы живописцы и никто другой этого не видел, и поэтому в Болонье сильно его ненавидели местные живописцы, так как они из зависти всегда относились с ненавистью к чужеземцам, приглашенным туда работать, и так же иногда относятся они друг к другу, когда соперничают. Впрочем, порок этот присущ повсеместно почти всем, кто занимается нашими искусствами. И вот однажды несколько болонских живописцев сговорились с одним плотником и с его помощью спрятались в церкви недалеко от капеллы, где работал Эрколе, и, когда наступила ночь, они вломились туда не только для того, чтобы посмотреть на работу, чего с них было бы достаточно, но и украли все картоны, наброски, рисунки и все, что там было хорошего. Эрколе разгневался так, что, закончив работу, уехал из Болоньи сейчас же, не задерживаясь там нисколько, и увез с собой Дуку Тальяпетра, очень известного скульптора, который в названной работе, написанной Эрколе, высек из мрамора прекраснейшую листву парапета, что перед капеллой; он же выполнил затем в Ферраре все каменные окна герцогского дворца, получившиеся очень красивыми. В конце концов Эрколе надоело вести бездомную жизнь, и он остался в Ферраре навсегда вместе в Дукой и выполнил в этом городе много работ. Эрколе любил вино свыше меры и часто напивался, чем и сократил свою жизнь; прожил он ее без каких-либо болезней до сорока лет, когда однажды приключился с ним удар, от которого он вскоре и умер.
После него остался его ученик Гвидо Болонец, живописец, который в 1491 году, судя по его подписи, под портиком церкви Сан Пьеро в Болонье написал фреской Распятие с Мариями, разбойниками, лошадьми и другими толковыми фигурами. А так как ему очень хотелось, чтобы в этом городе его ценили так же, как его учителя, он так много работал и подвергал себя таким лишениям, что умер тридцати пяти лет. И если бы Гвидо начал обучаться искусству с детства, а не приступил к этому с восемнадцати лет, то не только догнал бы без труда своего учителя, но и перегнал бы его намного. В нашей книге есть собственноручные рисунки Эрколе и Гвидо, очень хорошо выполненные и нарисованные с изяществом и в хорошей манере.
ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ЯКОПО, ДЖОВАННИ И ДЖЕНТИЛЕ БЕЛЛИНИ ВЕНЕЦИАНСКИХ ЖИВОПИСЦЕВ
Все то, что зиждется на таланте, если даже его начало иной раз и кажется ничтожным и низким, постепенно всегда возвышается, никогда не останавливается и не находит себе покоя, пока не достигнет высшей славы, как вы это ясно увидите, если сравните слабое и низкое начало семейства Беллини с той ступенью, на которую в конце концов оно поднялось при помощи живописи.
Так вот, Якопо Беллини, венецианский живописец, ученик Джентиле да Фабриано, соревновался с тем самым Доменико, который научил писать маслом Андреа Кастаньо, но, несмотря на все свои старания достигнуть совершенства в этом искусстве, он добился в нем известности лишь после отъезда Доменико из Венеции. И только тогда, оставшись в этом городе без соперника, который мог бы с ним сравняться, стал он приобретать все больший авторитет и все большую славу, добившись такого превосходства, что почитался в своем деле старшим и самым главным. А для того, чтобы имя, которое он завоевал себе в живописи, не только сохранилось, но и возросло в его доме и в его потомстве, судьба наградила его двумя сыновьями, обладавшими величайшей склонностью к искусству и прекрасным и отменным дарованием. Одного из них звали Джованни, а другого Джентиле, которому он дал это имя, храня дорогую память о Джентиле да Фабриано, который был его учителем и любил его как отец. И вот, когда оба названных сына немного подросли, сам Якопо начал с великим усердием преподавать им начала рисунка. Однако не прошло много времени, как и тот, и другой далеко перегнали отца, который этому искренне радовался и постоянно воодушевлял их, неизменно внушая им свое желание, чтобы и они, подобно тосканцам, гордились друг перед другом тем, что могут поочередно побеждать остальных, шаг за шагом овладевая искусством и чтобы сначала Джованни победил его, а затем Джентиле и того, и другого, – и так далее.
Первыми вещами, прославившими Якопо, были портрет Джорджо Корнаро и Екатерины, королевы Кипрской, и картина на дереве, отосланная им в Верону и изображавшая Страсти Христовы, где среди многочисленных фигур он самого себя написал с натуры, а также история Креста, которая, как говорят, находится в скуоле Сан Джованни Эванджелиста, – все они и многие другие были написаны Якопо с помощью сыновей. Последняя же история была написана на полотне, как это почти всегда принято в этом городе, где обычно редко пишут на деревянных досках, как это делают в других местах, применяя древесину белого тополя, многими именуемого «oppio», а некоторыми «gattice», растущего в большинстве случаев по берегам рек или других вод, очень мягкое и чудесное для живописи, так как оно очень прочно, когда доски его скреплены мастикой. В Венеции же на досках не пишут, а если иной раз и пишут, то применяют лишь ель, изобилующую в этом городе благодаря реке Адидже, по которой ее сплавляют в огромнейшем количестве из немецкой земли, не говоря уже о том, что много получают ее и из Славонии. И потому в Венеции очень распространена живопись на холсте, как потому, что холст не раскалывается и его не точат черви, так и потому, что на нем можно писать картины любой величины, какую только захочешь, а также из-за возможности, как говорилось в другом месте, пересылать холсты куда пожелаешь без больших расходов и затруднений. Но, какой бы ни была тому причина, Якопо и Джентиле писали, как сказано выше, первые свои работы на полотне.
Затем Джентиле добавил уже самостоятельно к последней из названных историй, а именно к истории о Кресте, еще семь или восемь картин, на которых он изобразил чудо креста Христова, кусок древа которого хранится в названной скуоле как реликвия. Чудо же это совершилось так: когда по какой-то случайности названную реликвию Креста уронили с Понте делла Палья в канал, то из благоговения к древу креста Господня многие бросились в воду, дабы достать его, но по воле Божьей никто не оказался достойным прикоснуться к нему, за исключением настоятеля этой скуолы. Воспроизводя эту историю, Джентиле изобразил в перспективе на Канале Гранде много домов, Понте алла Палья, площадь Сан Марко и длинную процессию мужчин и женщин во главе с духовенством, а также многих бросившихся в воду, других же собирающихся броситься, многих наполовину под водой, остальных же в других прекраснейших положениях и позах, и, наконец, он изобразил там и названного настоятеля, достающего реликвию. В работе этой старание и тщательность Джентиле были поистине огромны, особенно если принимать во внимание бесчисленное множество фигур, многие портреты с натуры, уменьшение удаленных фигур и в особенности портреты почти всех людей, принадлежавших тогда к этой скуоле или сообществу, и, наконец, то, что там с исключительной наблюдательностью изображено возвращение названной реликвии на прежнее место. Все эти истории, написанные на вышеупомянутых полотнах, доставили Джентиле величайшую известность.
После того как Якопо окончательно отошел от работы, каждый из сыновей его порознь продолжал заниматься своим искусством. О Якопо же говорить больше не буду, ибо работы его по сравнению с работами сыновей ничего выдающегося собой уже не представляли, а так как вскоре после того, как сыновья отошли от него, он умер, я полагаю, что гораздо лучше будет подробнее сказать об одних только Джованни и Джентиле. Однако не умолчу о том, что, хотя братья эти отделились от него и стали жить каждый самостоятельно, тем не менее они относились друг к другу и каждый из них к отцу с таким уважением, что постоянно прославляли друг друга, принижая собственные заслуги и скромно стремясь таким образом превзойти друг друга своей добротой и учтивостью не меньше, чем своим превосходством в искусстве.