Цицерон

Смирившись с положением, в которое поставило его соглашение в Лукке, Цицерон возвратился к своим обычным занятиям. Влияние в сенате, которым прежде пользовался, Цицерон в какой-то мере утратил, наавторитет его как судебного защитника был недосягаем, и даже самые значительные деятели государства стремились воспользоваться его услугами. Так, в июле или августе он защищал выходца из Гадеса в Испании, близкого друга Цезаря и Помпея Луция Корнелия Бальба. В начале консульства Цезаря именно Бальб приезжал предложить от его имени союз Цицерону. Во время войны с Серторием Бальб сражался в армии Помпея и стал не только римским гражданином, по и всадником. С Цезарем он познакомился, когда тот был квестором в Гадесе, и сделался его praefectus fabrum, в каковом звании и выполнял поручения патрона во время Галльской войны, без конца разъезжая между штабом Цезаря и Римом в качестве более или менее официального лица. Процесс, где Бальб представал ответчиком, напоминал тот, в котором Цицерон некогда защищал Архия. Римское гражданство Бальбу присвоил в свое время Помпей, который имел полное право это сделать. Однако обвинитель, житель Гадеса, чье имя не сохранилось, утверждал, что Бальб как гражданин Гадеса — вольного города, находящегося с Римом в особых договорных отношениях, в принципе не может стать римским гражданином. Дело носило чисто правовой характер, и Цицерон в речи демонстрирует обширную эрудицию, приводя в подтверждение своих доказательств многочисленные исторические примеры. О других сторонах дела говорили до него Помпей и Красс, так что, выступая вместе с ними, Цицерон оказывался как бы на месте третьего члена триумвирата, то есть Цезаря.

Обвинение Бальба представляло собой, по-видимому, скрытый маневр, направленный против триумвирата. Несколькими месяцами раньше Цицерон, может быть, присоединился бы к нему. Теперь такой возможности у него не было, и наш герой защищал Бальба с тем большим рвением, что тот оказывал ему услуги во время изгнания и, можно сказать, вошел в число его друзей. Бальба оправдали. В заключении к речи Цицерон объясняет свою позицию с помощью уже знакомых нам доказательств: вместе с философами и такими историками, как Полибий, он видит в гражданских смутах самую большую опасность для государства. Он утверждает, что политические столкновения хотя и вполне законны, но «имеют разумный смысл лишь до тех пор, пока приносят государству пользу или хотя бы не приносят ему вреда». Мы уже не раз убеждались, что Цицерон не просто прибегает к риторическому ходу, призванному оправдать подчиненное положение, в котором он оказался. Оратор признает свое поражение, но старается сделать из него выводы, согласные с его политической философией. Воинские подвиги Цезаря придают новый блеск римскому имени; было бы нелепо, полагает Цицерон, осуждать одного из самых славных граждан Вечного Города по личным и, в сущности, ничтожным поводам.

Так мыслил Цицерон летом 56 года. На вилле в Анции, разграбленной два года назад и наспех приведенной в порядок, он все больше времени проводит в библиотеке, окруженный отпущенниками-писцами, присланными Аттиком. И все настойчивее ищет путей создания новой политической теории, основанной не только на философских учениях, но прежде всего на собственном опыте.

Глава XII

ВРЕМЯ РАЗДУМИЙ, НА СЛУЖБЕ У ТРИУМВИРОВ

В начале июля Цицерон возвращается из Анция в Рим. Приближалось традиционное время выборов. Милон выставил свою кандидатуру в преторы, и Цицерон хотел поддержать ее. Так что приехать в город надо было непременно. Политическая ситуация сложилась трудная. На форуме и на Марсовом поле Милон сумел взять верх над Клодием, но лишь с помощью угроз и насилия; в преддверии преторских и консульских выборов борьба соперничающих клик шла бурно. Помпей и Красс заранее договорились с Цезарем, что станут консулами на 55 год, но далеко не все были согласны с такой комбинацией. В частности, консул текущего года Марцеллин обратился к народу с призывом отстоять свободу, и народ восторженно встретил его речь. По успех Марцеллина оказался недолговечным. Когда он попытался провести выборы в сроки, освященные традицией, в июле, один из народных трибунов, друг Клодия Гай Катон (нам уже знакомый), наложил свое вето. Сенаторы решили игнорировать вето трибуна, но толпы возбужденного народа собрались вокруг курии, осыпая сенаторов угрозами; так шло и на протяжении последующих месяцев: всякий раз, когда сенат пытался назначить день комиций, что-либо мешало их провести. В конце концов сенаторы облачились в траур и перестали проводить заседания. Год кончился, а ни консулы, пи преторы на 55 год все еще не были избраны. Пришлось назначить интеррексов — чрезвычайных магистратов, чья единственная функция состояла в проведении комиций. Интеррексы пребывали в должности не долее пяти дней. Второй из них сумел назначить комиции и провел выборы 5 января. Помпей и Красс оказались избранными главным образом благодаря многочисленным солдатам армии Цезаря, которым тот как бы случайно дал именно на этот день отпуск, и они прибыли в Рим под водительством легата Цезаря Публия Лициния Красса, сына триумвира. Заклятый враг Цезаря Луций Домиций Агенобарб продолжал упорно отстаивать свою кандидатуру; однажды перед рассветом, когда Агенобарб шел на форум, какие-то люди напали на него и убили раба, несшего факел. Агенобарб снял свою кандидатуру. В такой обстановке состоялись выборы консулов на 55 год.

Избрание преторов протекало не столь драматично, но тоже довольно сложно. Катон завершил свою миссию на Кипре и в ноябре вернулся в Рим. Он получил триумф, хотя свергнутый им с престола царь Кипра, брат Птолемея Авлета, не оказал никакого сопротивления и, услышав о приближении римлян, покончил с собой. Дело было не в военных победах — Катон привез с Кипра огромную добычу, состоявшую в основном из личного имущества царя. На свою беду, он не сумел представить точный отчет — все документы и приходные книги погибли вместе с копиями в дважды обрушившихся на Катона несчастьях — в кораблекрушении и в пожаре. Клодий воспользовался случаем, чтобы скомпрометировать Катона. Катон тем не менее выдвинул свою кандидатуру на преторских выборах, но поддержки не получил и вынужден был уступить место другому кандидату, Ватинию, хотя Цицерон и произнес в сенате речь против последнего. Речь не сохранилась и, по всей вероятности, не была опубликована. Ватиния поддерживал Помпей, и, едва прошли преторские выборы, триумвир решил помирить Цицерона с новоизбранным претором. Это ему удалось, и на следующий год Цицерон выступил с защитой человека, которого всего лишь годом раньше осыпал упреками и бранью. Ватиний прошел в преторы благодаря ловкому маневру Помпея: увидев, что первая центурия проголосовала за Катона, Помпей, в качестве консула руководивший выборами, объявил, что слышит раскаты грома, прекратил опрос центурий и отложил выборы. Выигранные несколько дней он использовал так: раздал избирателям еще больше денег, собрал в Рим мошенников, готовых за плату на все, и в результате добился избрания Ватиния; то народное собрание навсегда осталось в памяти римлян как непререкаемое свидетельство разложения республики в последние ее годы.

Но что же делал тем временем наш герой? В двух источниках, у Плутарха и у Диона Кассия, упоминается эпизод, дата которого не указана, но, по всей вероятности, он имел место после возвращения Катона с Кипра. Цицерон, воспользовавшись отсутствием Клодия, явился на Капитолий и похитил бронзовые доски, на которых его недруг нанес отчет о своих действиях в качестве народного трибуна. Цицерон считал трибунат Клодия незаконным, а следовательно, и надписи, к нему относящиеся, не должны оставаться на Капитолии. Он унес их и, как передавали, разбил. Поступок оратора, по-видимому, стал предметом обсуждения в сенате. В ответ на упреки Клодия Цицерон старался оправдать свои действия, говоря, что переход Клодия в плебеи был проведен с нарушением законов и обрядов, значит, и все действия его впоследствии следует признать неправомочными и как бы не имевшими места. Слова оратора вызвали неудовольствие Катона: миссия его на Кипре тоже входила в число мер, осуществленных Клодием, и если трибунат Клодия ставится под сомнение, то покорение острова и обращение его в провинцию превращается в разбойное нападение, противное законам богов и людей. Катон считался величайшим законником своего времени, и в его устах подобное возражение никого не удивило. Спор, естественно, остался чисто теоретическим, никакие реальные выводы из него сделаны не были, но, как утверждают оба упомянутых автора, отношения Цицерона с Катоном с того времени ухудшились. Внешне, однако, они сохраняли прежнее согласие, и в письме Лентулу 54 года, выше уже цитированном, Цицерон утверждал, что выступил против Ватиния, желая «почтить и защитить Катона».