Цицерон

Почему Цицерон опубликовал эти речи? Во-первых, по-видимому, из тщеславия — автор хорошо понимал литературную ценность своих увлекательных, тщательно отделанных текстов, где юридические аргументы перебиваются отступлениями, самостоятельными рассказами, живописными описаниями, которые, бесспорно, делают честь таланту оратора. Но весьма вероятно, что публикация речей диктовалась и политическими соображениями. До тех пор Цицерон, как мы видели, опирался на аристократию или, во всяком случае, на определенную ее часть и отнюдь не стремился выглядеть революционером, «популяром». Об этом он прямо говорит сам в начале первой речи второй сессии «О городской претуре»: осуждение Верреса явится лучшим доказательством достоинств сенатской юрисдикции, покажет, что она способна обеспечить порядок, торжество справедливости и права> уважение к законам- Насколько искренни были подобные заявления? Мы склонны считать их искренними, ибо в речи они сопровождаются одной существенной оговоркой: всего этого удастся достичь, говорит Цицерон, только если обвинению предоставить возможность перед каждым процессом отводить после тщательного изучения кандидатуры некоторых судей с тем, чтобы исключить сговор клик и тайные сделки, — вроде тех, что позволяли себе Метеллы. Потому-то и приходится думать, что публикация полного текста веррин имела своей целью успокоить общественное мнение и приглушить распри, угрожавшие спокойствию государства: возражать против уже осуществленной судебной реформы было слишком поздно, но Цицерон надеялся ограничить размах принятых мер и не допустить, чтобы сенаторы, как было после реформы Гракхов, оказались полностью исключенными из состава суда. Показывая в верринах, что среди сенаторов тоже есть хорошие судьи, Цицерон шел прежним путем — все так же стремился добиться согласия сословий.

Публикация веррин, исход процесса и победа над Гортензием сделали Цицерона первым оратором Рима. Он стал эдилом, но добился и несравненно большего — славы.

Глава VII

ТРУДНОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ

После поспешного бегства Верреса, после публикации пяти речей второй сессии Цицерон выглядел победителем. Он преодолел на пути к высшим почестям еще один важный рубеж. Плутарх рассказал, как в эту пору протекала его повседневная жизнь — то в римском доме, унаследованном от отца, то на семейной вилле в Арпине, на собственной вилле в Помпеях, на мызе в окрестностях Неаполя. Владения эти, прибавляет Плутарх, были невелики, и в целом Цицерон вел весьма скромный образ жизни. Однако в основе его состояния, по словам того же биографа, лежало приданое Теренции, а мы уже говорили, что оно было изрядным. К этому нужно прибавить поступавшие Цицерону проценты с наследства, оставленного человеком, имя которого не сохранилось, и оцениваемого в девяносто тысяч динариев. По старинному Цинциеву закону ораторам запрещалось получать вознаграждение за защиту клиентов в суде. Цицерон, во всяком случае внешне, старался вести себя в соответствии с этим законом. Тот же Плутарх сообщает., что в Риме дивились упорству, с каким он отказывался от гонораров и от подарков своих подзащитных. Скорее всего именно тем же объясняется его поведение во время процесса Верреса, когда он передал римским властям продовольствие., бесплатно предоставленное ему сицилийцами. Сохранял ли он ту же щепетильность и в последующие годы, неясно. Существовало множество способов обходить Цинциев закон, главный из которых состоял в том, чтобы оформить гонорар в виде займа, предоставленного клиентом защитнику под незначительные проценты. Именно этим способом воспользовался Цицерон в 62 году при покупке дома Красса на Палатине. Он занял необходимую сумму у Корнелия Суллы и добился его оправдания в суде. Так, во всяком случае, излагает эту историю Валерий Максим, в какой-то мере, вероятно, опираясь на надежные источники, а в какой-то — на враждебные Цицерону слухи, распространявшиеся по городу и увековеченные, например, в «Инвективе» Саллюстия и в соответствующих главах «Римской истории» Диона Кассия.

Как ни скромно было состояние Цицерона сравнительно с теми, какими располагали римские аристократы в последние десятилетия республики, оно позволяло ему вести жизнь «разумную и достойную», в постоянном общении с филологами, его окружавшими, — греками и римлянами. Слово «филолог», употребленное в данном случае Плутархом, служило общим обозначением «интеллектуалов» — пишущей братии, жадно интересовавшейся языковыми реалиями (как Варрон, например) или историей литературы, любителей и ценителей старинного языка, риторов и философов, вроде верного Диодота. Возникающий из описаний Плутарха образ представляется вполне правдоподобным — он соответствует тому, что мы знаем о годах учения Цицерона, о сжигавшей его жажде знаний. Образ этот разумно корректирует также распространенное представление о Цицероне как о человеке, всецело занятом политикой, погруженном в интриги, постоянно рассчитывающем, какую выгоду может принести ему дружба с тем или иным значительным лицом, с рядовым плебеем или даже с отпущенником, если он обладает хоть некоторым влиянием. Именно такого рода наставления содержатся в знаменитом письме, которое в июле 65 года брат нашего героя Квинт написал Цицерону, дабы объяснить, как ему надлежит добиваться консульства на следующий год. Это письмо, известное под названием «Краткое пособие для претендентов на выборные должности» — «Commentariolum petitionis», содержит любопытный очерк политических нравов Рима конца республики. При чтении его становится очевидно, как важны были личные связи для достижения успеха на пути к почетным должностям и званиям, что, впрочем, подтверждается и рядом других свидетельств. Прежде всего свидетельством Плутарха: «Цицерон считал недопустимым, что ремесленники, пользующиеся бездушными орудиями и снастями, твердо знают их название, употребление и надлежащее место, а государственный муж, которому для успешного исполнения своего долга необходимы помощь и служба живых людей, иной раз легкомысленно пренебрегает знакомством с согражданами». По уверению Плутарха, так формулировал эту мысль сам Цицерон. Следуя ей, можно было пойти и еще дальше, — выяснять, где человек живет, где находится его вилла, у каких он бывает друзей, какими окружен соседями, собирать такого рода сведения по всей Италии. Эта манера была свойственна всем римлянам, но теперь, когда число граждан выросло неизмеримо, в столице от нее постепенно отказывались, и сохранилась она лишь в арпинском захолустье, где, наверное, Цицерон ее и усвоил вместе с другими чертами «муниципального мышления», столь характерного для него в молодости. В отличие от римлян из Рима он, вероятно, мало пользовался услугами своего «номенклатора» — раба или отпущенника, чья обязанность состояла в том, чтобы знать всех граждан по именам и в случае необходимости подсказывать хозяину имя собеседника.

В «Кратком пособии» говорится, что первые люди государства обычно довольно скупы на выражение дружеской приязни и что поэтому вполне достаточно обратиться к встречному крестьянину со словами «друг мой», дабы навсегда обеспечить себе его преданность. Подобные размышления раскрывали особенности общественной жизни Рима накануне консульства Цицерона, но восходили они к весьма отдаленному историческому прошлому и характеризовали римскую политическую систему в целом. То было «общество знати», которое основывалось на взаимной поддержке и благодарности. Здесь не было (или почти не было) общих идеи, теоретических воззрений на то, что полезно государству или что ему вредно. Соответственно не было партий в собственном смысле слова, то есть групп, исповедующих определенную идеологию, а было бесконечное разнообразие частных интересов, в силу которых люди поддерживали того или иного лидера, стараясь оказать ему услугу в расчете на то, что он из благодарности, в свою очередь, поможет им. Табличка для голосования была одним из средств обеспечить себе благодарность избранного магистрата. Способность оратора отстоять интересы своего клиента в суде точно так же побуждала людей оказывать ему поддержку на выборах, где за него голосовали не только сами подзащитные, но и все, кто рассчитывал рано или поздно воспользоваться его талантом.