Цицерон

Итак, в начале января 70 года претору был передан официальный документ — акт, содержащий обвинение Верреса. Веррес избрал в качестве защитника Гортензия, который тотчас же использовал первую свою уловку: выдвинул в качестве соперника Цицерона другого обвинителя, Квинта Цецилия Нигра, который годом раньше был у Верреса квестором. Кому следовало доверить обвинение — Цецилию, человеку явно подставному, или Цицерону? Вопрос был передан в суд; так возник первый процесс, известный под названием дивинации (divinatio): суду предстояло divinare, «предсказать», кто из двух кандидатов лучше справится с поручением. В середине января конкуренты встретились перед тем же трибуналом, которому в дальнейшем предстояло разбирать дело по существу. Речь Цицерона «Против Квинта Цецилия о назначении обвинителя» сохранилась; она была краткой и убедительной — обвинителем судьи утвердили его.

Борьба по процедурным вопросам, однако, на этом не кончилась. В соответствии с законом мятежного трибуна Сервилия Главция процессы о вымогательстве должны были рассматриваться в две сессии, то есть обсуждаться два раза одним и тем же составом суда с определенным интервалом, длительность которого могла быть различной, однако приговор выносился лишь по завершении второй сессии. Сложность этой процедуры была на руку Берресу и его покровителям. Магистраты 70 года и, в частности, председательствовавший в суде претор Маний Ацилий Глабрион. не питали к Берресу никаких симпатий, и перетянуть их на свою сторону ему было бы нелегко. Все надежды обвиняемый возлагал как раз на следующий год, на который в летних комициях уже были избраны оба консула: Квинт Цецилий Метелл и тот же Квинт Гортензий Гортал, и один, и другой — полные решимости избежать осуждения Верреса, поскольку оно нанесло бы ущерб интересам сената. К тому же председательствовать в суде в следующем году предстояло не Ацилию Глабриону, а претору Марку Цецилию Метеллу — брату новоизбранного консула, столь твердо стоявшего на стороне обвиняемого. Если бы сторонникам Верреса удалось оттянуть судебное разбирательство до первых месяцев 69 года, он, без всякого сомнения, был бы оправдан.

План этот складывался во всех своих деталях в начале 70 года; успех его во многом зависел от исхода консульских выборов, которые приходились на июль и результат которых предсказать весной было трудно. Поэтому Веррес и его друзья придумали, как затянуть Дело. Едва Цицерона утвердили обвинителем, он в соответствии с законом потребовал предоставить ему время для сбора доказательств и поиска свидетелей. Он запросил 110 дней, рассчитав, что суд начнется еще до июльских комиций, где к тому же должна была обсуждаться и его собственная кандидатура в эдилы. Пока длился процесс, он, по закону, не имел права предпринимать некоторые шаги, необходимые для избрания, да и мысли его, как признает он сам, не тем были заняты. Друзья Верреса постарались сорвать все эти планы. Они обвинили в вымогательстве наместника Македонии, только что вернувшегося в Рим после отправления своей магистратуры, имя его не сохранилось; новый процесс должен был рассматриваться в том же трибунале, что и дело Верреса, а поскольку обвинитель наместника Македонии потребовал на проведение расследования 108 дней, то процесс Верреса откладывался именно на этот срок и мог, следовательно, начаться лишь после выборов. Цицерон лишался возможности полностью отдаться борьбе за эдилитет, а суду предстояло заниматься Берресом уже после того, как окончательно определятся магистраты будущего года. Маневр удался: выборы состоялись, принесли ожидаемые результаты, в том числе и избрание Цицерона в эдилы. Первая сессия суда над Берресом оказалась отложенной и началась лишь 5 августа 70 года в восьмом часу дня — примерно в два часа пополудни по современному счету.

Однако и Цицерон на протяжении месяцев, прошедших с января, не терял времени даром. Он начал с того, что собрал все данные об имущественном положении Верреса, которые можно было получить, не выезжая из Рима, и обнаружил, в частности, в документах откупных компаний сведения об операциях, которые Веррес успел провести после возвращения с Сицилии. Это дало Цицерону законное основание потребовать, чтобы ему были предъявлены счетные книги Верреса и его отца. В книгах не обнаружилось ни малейшего следа приобретения тех произведений искусства, которыми, как всем было известно, обладал Веррес. Цицерон запросил также у публиканов, на откупе у которых находились взимавшиеся с Сицилии налоги, сведения о таможенных сборах — отчетов за время наместничества Верреса среди документов не было, они исчезли. Тогда Цицерон провел обыск у некоего Вибия, стоявшего во главе этой откупной компании в 71 году; он знал, что руководители таких обществ обычно оставляли у себя копии официальных отчетов. Из копий явствовало, что и по возвращении из Сиракуз Веррес продолжал вывозить товары и ценности, не внося таможенный сбор. Весьма примечательной оказалась сама номенклатура товаров: четыреста амфор меда, неопределенное, но, по всему судя, весьма значительное количество тканей мальтийского производства, пятьдесят обеденных лож и множество канделябров. Теперь обвинитель легко мог доказать, что Веррес занимался незаконными торговыми операциями — не для личного же потребления предназначалось все это несметное количество товаров!

Собрав в Риме все материалы, какие можно было собрать, Цицерон в сопровождении своего двоюродного брата Луция отправился на Сицилию. Шестнадцатью годами позже, в речи «В защиту Скавра», Цицерон упомянул об этой поездке, которая надолго осталась у него в памяти: «Я побывал в землях Агригента, несмотря на суровую зиму, объездил там все горы и долы. Славная своим плодородием Леонтинская равнина одна дала мне весь необходимый для процесса материал. Я входил в хижины землепашцев, я говорил с людьми, и они отвечали мне, не снимая рук с рукоятей плуга...» На Сицилии редко бывают настоящие холода; очевидно, дело было в конце января или в начале февраля, когда на Агригент обрушиваются западные ветры, несущие снеговые тучи.

В речи на второй сессии «Об урожае» содержится выдержанное в мрачных тонах описание положения, в котором Цицерон застал деревни самого плодородного района Сицилии — долины на запад от Этны: «Земли Эрбиты, земли Энны, Моргентины, Ассоры, Имахары, Агириона были почти сплошь пустынны. Не видно было не только лошадей и повозок, некогда здесь столь частых, нельзя было отыскать даже самих владельцев вилл». Перечисленные города находятся в долине рек, ныне называемых Диттайно и Симето; Цицерон, по-видимому, побывал в них в ходе того же путешествия, но уже весной. Именно там скорее всего беседовал он с крестьянами, занятыми весенней пахотой. Но больше всего данных ему, естественно, удалось собрать в городах. Он принципиально не останавливался в домах сицилийцев, поручивших ему выступить обвинителем Верреса, дабы избежать подозрений в сговоре, и ночевал в домах друзей, которые со времен квестуры остались у него везде. Сицилией теперь правил преемник Верреса, пропретор Луций Цецилий Метелл — брат (родной или двоюродный) Квинта и Марка Метеллов, уже избранных первый в консулы, а второй в преторы на следующий, 69 год. Луций Цецилий был настроен враждебно к миссии Цицерона, но тот сумел вопреки всему добиться во многих общинах официальной поддержки сената. В некоторых городах при встрече ему устраивали даже театрализованные церемонии. Так было, например, в Энне, откуда Веррес похитил статую Победы. Навстречу Цицерону вышли жрецы Цереры, в священных головных повязках, с ритуальными зелеными ветвями в руках, за ними следовала толпа граждан, которые, дабы пуще разжалобить римского гостя, оглашали окрестности рыданиями и стонами. Нечто подобное произошло и при въезде в Гераклею на южном побережье острова, на полпути между Селинунтом и Агригентом: когда Цицерон уже в ночной тьме приближался к городу, одна из знатных гераклеянок вышла ему навстречу в сопровождении всех женщин из местной аристократии и бросилась к его ногам. То была мать юноши, которого Веррес подверг мучительной казни и которая требовала отмщения.