Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 130



Нери засмеялся, но Леонардо вспыхнул от унижения, потому что не понимал латыни, когда на ней говорили так быстро. Леонардо мог неплохо читать по-латыни, но «образованные» цитировали древних поэтов и говорили на мертвом языке так, как некогда Лукиан, Квинтилиан или Клавдий; а ему это было недоступно.

— Леонардо, я же пошутил! Я только сказал: «Создал памятник я, бронзы литой прочней», и все! Прости, если…

Но Леонардо извинился и вышел. Он шагал по темным залам, ориентируясь на проблески огня в дверных щелях, и скоро заблудился. Он вытянул руку и коснулся стены, познавая дом на ощупь, как слепой, идущий незнакомым путем. Воспоминания прихлынули к нему, сделанные из того же вещества, что и тьма: Джиневра, Николини, растерзанный мальчик. Он потерял Джиневру навеки, но этого не могло быть… этого просто не могло случиться… и не мог он только что быть в постели с прекрасной и желанной Симонеттой. Она не могла быть Гаддиано… а Нери не мог быть Леонардо. Однако сегодня казалось возможным все жуткое и необычайное; и он мог думать только, что это знамение, что его ведет судьба.

Добравшись наконец до лестницы, он увидел, что в канделябрах по стенам горят свечи, а потом услышал аплодисменты и крики: «Брависсимо! Виват! Valete et plaudite!» [26]Леонардо бросился вперед: пред ним был все тот же большой сводчатый зал, где он оставил Сандро и Никколо. Из мерцающей тенями мглы коридора зал казался окутанным самой сущностью света, погруженной в самое его средоточие; и Леонардо почувствовал себя так, будто от закопченных лабиринтов преисподней воспарил к сияющей сфере рая. Когда он вошел, Симонетта отделилась от группы гостей, явно зачарованных творящимся действом: китаец в шелковой одежде цвета сливы стоял за длинным столом, драматически держа руки перед глазами. Когда Симонетта направилась к Леонардо, несколько ее возможных поклонников обернулись ей вслед. Она выглядела королевой — пышнотелая, с мягкими манерами и прямой спиной; казалось, она скользит над полом, не касаясь жалкого дерева. Когда Леонардо поцеловал ей руку, она сплела его пальцы со своими и сказала:

— А теперь, Леонардо, я представлю тебя гостю, о котором говорила до того, как мы… — Она улыбнулась, как бы напоминая, что он ее любовник. — Уверена, вы найдете друг в друге много общего.

Леонардо стало неловко, но тут к нему подбежал Никколо.

— Я не заметил, как ты вошел, — проговорил он, беря Леонардо за руку. Он был сильно возбужден, щеки у него горели.

За Никколо подошел Сандро. Он тепло приветствовал Леонардо, но вид у него был смятенный: как будто в присутствии Симонетты он растерял весь свой опыт, всю уверенность в себе. Возможно, он боялся, что она видит в нем лишь еще одного назойливого, думающего только о себе ухажера.

Однако Леонардо ощущал в нем что-то еще: ревность и гнев.

Конечно, если Сандро знал, что этой ночью Леонардо владел Симонеттой, он должен быть вне себя. По спине Леонардо пополз холодок. Он испугался, что Сандро прочтет вину в выражении его лица.

— Я должен поглядеть, что делает этот чудной человек, — заявил Никколо. Он явно горел нетерпением вернуться к толпе в дальнем конце зала, потому что продолжал смотреть туда с таким видом, словно пропускает проповедь, которую Бог произнес на Синае. — Его зовут Кукан в Венце.

Симонетта со смехом взъерошила его волосы:

— Нет, юный Никко, его зовут Куан Инь-ци, что, но его словам, означает «Властелин Перевала».

— Он выглядит чересчур театрально, — заметил Леонардо, наблюдая за нарочито преувеличенными жестами китайца. — Не думаю, чтобы другие его соотечественники держались именно так.

— Но ведь он такой, как ты, Леонардо! — Симонетта повернулась к нему, держа за руку Никколо, который тянул ее к завлекательной потехе. — Он волшебник, гений, чарователь, актер, колдун и астролог.

— Я не астролог, — возразил Леонардо.

Смеясь, она подняла руку Никколо:

— Вот видишь, малыш Никко, твой мастер не согласен, чтобы я называла его астрологом, но от всего прочего не отказался!

Леонардо и Сандро отстали от них.

— У тебя все в порядке, Пузырек? — шепотом спросил Леонардо.

Он принадлежал к тому тесному кругу друзей, которым Боттичелли позволял называть себя детским прозвищем. Сандро был довольно пухлым младенцем, потому отец и дал ему это насмешливое прозвание.

— А как же, если не считать того, что ты бросил меня с этим юным сластолюбцем.

— Никколо?

— Кто же еще?

— Что он натворил? — спросил Леонардо, но тут же осекся. — Ах да, эта служаночка… Я видел ее наверху — она так раздвигала ноги, словно готова была принять в себя целый полк.

— Ну, насчет полка я бы усомнился, — сказал Сандро, — но нашего юного Никколо она сожрала.

— Или он ее.

— Мне не пришлось долго бродить в темноте под дверями, пока я искал его, — продолжал Сандро. — Она крикунья.

— И?..

— Поскольку ясно было, что он уже начал, то я решил, что лучше будет дать ему закончить.

Леонардо рассмеялся.

— Что ж, Никко был честен насчет проституток: он прямо сказал мне, что они должны стать частью его воспитания. А замыслил это Тосканелли.

— Никогда бы не поверил!

— Да и я, по правде сказать, тоже, но от старика никогда не знаешь, чего ждать.

— Леонардо…

— Да, друг мой?

— Где ты был все это время?



— Ты же видел, я уходил с Нери. — Леонардо стало не по себе. — Он настоял на том, чтобы устроить мне роскошную прогулку при свечах, которая закончилась оргией наверху — я в ней не участвовал.

— Я не щепетилен, — сказал Сандро. — Твоя личная жизнь — дело только твое. Тебе не нужно ничего объяснять.

— Тогда в чем дело?

— Скажи, кто же тогда был твоим двойником?

Смекнув, что для Сандро открыть эту тайну — лишь дело времени, Леонардо ответил:

— Ладно, Пузырек, ты не оставил мне выхода. Двойником был Нери, а он попросил кого-то сыграть себя. Я встретился с ним позже.

— Большую часть ночи я искал Симонетту, — сказал Сандро.

— А судя по румянцу на твоем лице, друг мой, я бы сказал, что ты немалую часть ночи гонялся за бутылочкой.

— Я выпил только один стакан, — возразил Сандро.

Леонардо не стал развивать эту тему.

— Я виделся наверху с мадонной, — сказал он, делая первый шаг. Ему придется приложить все усилия, чтобы скрыть правду от Сандро. — Она, словно кошка, все время в движении.

Сандро нахмурился, и Леонардо поспешно прибавил:

— Это не оскорбление. Мы говорили о тебе.

Сандро просветлел:

— Да?

— Она верит, что твои картины дадут ей бессмертие. Разве может другой мужчина предложить ей больший дар?

— Правда, — согласился Сандро. — А еще что-нибудь она тебе сказала?

— Сказала только, что не хочет причинять тебе боль.

Лицо Сандро залилось краской.

— Что это значит?

— Всего лишь то, что ты ей небезразличен.

— Но если это так, то…

— Она принадлежит Первому Гражданину, друг мой.

Леонардо вовсе не хотел тешить друга ложными надеждами, но что проку, если Сандро все равно желал бы Симонетту вопреки любой логике.

— Ее сопровождал кто-нибудь?

— Ты видел здесь Лоренцо Великолепного или еще кого-нибудь из Медичи?

— Нет.

— Ну вот тебе и ответ.

Никколо метнулся к Леонардо и встрял в разговор:

— Пойдем же, пойдем, ты пропустишь все!

Симонетта на миг повернулась к ним и едва заметно кивнула Сандро, а потом вновь устремила все свое внимание на человека по имени Куан Инь-ци. Сандро, Леонардо и Никколо, перейдя зал, встали рядом с Симонеттой.

Куан Инь-ци был высок и хорошо сложен, но узкий чувственный рот и раскосые, широко поставленные глаза придавали его лицу холодное и высокомерное выражение. Зарубцевавшийся шрам сбегал слезой из уголка левого глаза, исчезая в путанице густой, безупречно чистой бороды.

— Могу я одолжить заколку или булавку у одной из прекрасных и высокочтимых дам?

26

«Похлопайте и уходите!» (лат.) — фраза, с которой римский актер обращался к зрителям после спектакля.