Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 20 из 130



— Ты бы лучше держал свои страхи при себе, — заметил Леонардо. — Красота Симонетты позволяет ей стоять над моралью и политикой.

— Она — сама жизнь, самая ее суть, — сказал Сандро. — Но я все равно боюсь за нее. И за ее здоровье тоже.

Леонардо засмеялся, став на миг прежним собой.

— Не лучше ли оставить ее здоровье ее докторам?

— Я слышал, как она кашляет. Не нравится мне этот кашель, он из глубины легких.

— Держись подальше от мастерской Антонио дель Поллайоло, — посоветовал Леонардо. — Всякий, кто слишком долго торчит у его анатомического стола, начинает воображать себя лекарем.

— Мне не нужно расчленять трупы, чтобы распознать кашель или, в данном случае, чтобы лучше изображать фигуры! — вспыхнул Сандро.

Леонардо хлопнул друга по плечу:

— Прости.

— Мадонна Симонетта ведь любовница братьев Медичи? — спросил вдруг Никколо, к удивлению Сандро и Леонардо.

— Она их друг, Никколо, — сказал Сандро.

— А говорят совсем иное, — возразил Никколо.

— Может, не стоит обсуждать такие вещи при мальчике? Никколо, похоже, черпает свои знания прямо из-под жернова мельницы сплетен.

— А чего ты ждал? — отозвался Леонардо. — Он ведь из учеников мессера Тосканелли. Куда и слетаются слухи, так в его студию.

— Клевета туда слетается.

— Порой это одно и то же. И само собой, Сандро, Симонетта их любовница. Но у нее, возможно, осталась толика любви и для тебя.

Сандро вспыхнул и зарычал.

— Вы можете говорить о чем угодно, — вместо извинения сказал Никколо. — Я не буду слушать.

И он ушел вперед, нагоняя Якопо Сальтарелли.

Когда Леонардо и Сандро подошли к владениям Онореволи — идти было неудобно, узкая дорога вилась вверх по холму мимо выщербленных стен, что выводили к очень высокому и узкому проходу, — Якопо и Никколо уже дожидались их там. Но прежде чем Якопо повел их дальше, Леонардо сказал:

— Никко, я передумал. Это место не для тебя.

Леонардо заботился о юном Макиавелли, но еще и колебался при мысли о том, что придется представляться и беседовать с разными, порой развращенными гостями Нери. Ему стало вдруг плохо, словно отчаяние и любовная тоска были болезнью, которая накатывала волнами, как тошнота после несвежей еды.

— Леонардо, мы ведь уже здесь, — сказал Никколо. — Я хочу есть. Там наверняка будут кормить. И разве не для того просил тебя мастер Тосканелли быть моим учителем, чтобы я мог познавать жизнь? А жизнь — за тем входом. — Никколо указал на темный вход виллы. — Пожалуйста… Тебе это тоже пойдет на пользу, мастер. Праздник отвлечет тебя от сердечных дел.

— Устами младенца… — заметил Сандро. — Он совершенно прав. Пошли.

Леонардо и его друзья следом за Якопо поднялись по ступенькам в дом; там было темно, если не считать тусклого огонька, что горел на небольшом, но массивном с виду столе у стены напротив двери.

— Вот видите, я же говорил, — сказал Якопо. — А теперь идите за мной.

— Ты знаешь, куда идти? — спросил Сандро.

— Мастер Онореволи мне специально все объяснил.

Юноша повел их по лестнице — сперва вверх, потом вниз, через то, что из-за отсутствия света казалось бездной, — к черной двери. Никколо держался вплотную к Леонардо, и тот взял его за руку.

— Кажется, Нери превратил дом в отражение своей души, — сказал Сандро.

— Скорее он дал волю своей фантазии, — отозвался Леонардо.

— Ради Симонетты стоит потерпеть.

— Тебе страшно, Никколо? — спросил Леонардо.

— Нет! — выразительно фыркнул Макиавелли, но голос его прозвучал неестественно тонко.

Внезапно свет погас, а Якопо куда-то исчез.

Не различая во тьме даже тени, Леонардо стал нашаривать дверь, которая, он знал, находится прямо перед ним.

— Никко, — окликнул он, — стой на месте. Сандро?..

— Мы тут, — отозвался Боттичелли.

— Попадись мне этот Якопо… — начал Никколо.



— Он только исполнял приказ, — сказал Леонардо, отыскав щеколду. — Ну вот.

И он распахнул дверь настежь.

Никколо вскрикнул. Леонардо стиснул его плечо. Комната, представшая их глазам, была завешана полотнищами бездонно-черного цвета. Свечи в настенных канделябрах рассеивали тусклый мертвенно-восковой свет. В каждой стене было уютное углубление, и там удобно устроились подсвеченные человеческие черепа. Во всех четырех углах висели скелеты, также искусно подсвеченные в расчете на испуг. В центре комнаты, накрытый черной скатертью, стоял длинный стол. Посреди него на деревянном блюде лежали еще черепа, а вокруг стояли четыре деревянные тарелки. Нери, в черном одеянии священника, с напудренным до меловой белизны лицом и губами, подведенными алым, обратился к Леонардо высоким, почти девичьим голосом:

— Господа, это лишь вступление к вечеру наслаждений. Пожалуйста, садитесь к столу, потому что когда мы закончим здесь, то перейдем к следующей… стадии.

— Где наши друзья, Нери? — спросил Леонардо.

— Здесь, уверяю вас. Просто слегка обогнали вас в исследовании сегодняшних наслаждений. Леонардо, сегодня я превзошел даже твое волшебство. А теперь прошу к столу.

Едва гости расселись кругом стола, как черепа, словно по волшебству, повернулись — из их глазниц вылезли колбаски, а на деревянных тарелках появились фазаны в перьях.

— Прекрасно, Нери, и как же нам это есть? — поинтересовался Сандро.

— А это уж твое дело, друг мой.

Нери уселся и принялся разделывать своего фазана. Но от птицы на тарелке Леонардо несло, как от выгребной ямы.

— Ничего не ешьте, — сказал Леонардо, в основном для Никколо. — Лучше нам уйти отсюда той же дорогой, которой пришли.

— Ты плохой игрок, Леонардо, — вздохнул Нери. — Сам устраиваешь разные штучки, а от других ждешь почтительного отношения.

— Но я никогда не подсовывал тебе под нос дерьма.

— С моей едой все в порядке, — сказал Никколо.

— И с моей тоже, — отозвался Сандро.

И тут наверху раздался страшный треск. Все трое подскочили в испуге, но их просто-отвлекли: когда они снова глянули на стол, на месте фазанов и колбасок стояли большие серебряные миски с салатом.

Сандро с отвращением фыркнул и так оттолкнулся от стола, что едва не упал.

— Что там? — спросил Леонардо.

— Взгляни сам.

Леонардо увидел, что в зелени копошатся черви.

— Нери, с нас довольно. Никколо, Сандро, пошли отсюда.

— Ну-ну, друзья, у вас нет чувства юмора, — примирительно сказал Нери. — Все это сделано в шутку, впечатления ради, и, сознайтесь, впечатление оно произвело.

— Сейчас не время для столь гротескных розыгрышей, — сказал Леонардо. — К тому же с нами ребенок.

— Это правда, что среди нас молодой человек, но разве он здесь не для изучения жизни и ее тайн?

— Ты говорил с Зороастро и Бенедетто, — заключил Леонардо.

Нери кивнул и улыбнулся.

— Разве может быть лучшая ночь для того, что я задумал? — обратился он к Сандро. — Святая ночь, ночь перед Воскресением. Ночь, чтобы запомнить холод и сырость могилы, чтобы созерцать вечный сон и червей, пожирающих плоть. Будь чудо Господа нашего Христа обыденным, не будь оно столь устрашающим в самой своей чистоте и сверхъестественности, это было бы недостойно Господа. Разве это не то, чему мы должны учить детей?

Раздался еще один резкий внезапный шум, на сей раз в отдалении.

— Мы уходим, Нери, — сказал Леонардо.

— Ох, перестань, пожалуйста. Я сейчас отведу вас к вашим друзьям… в не столь пугающее местечко.

— Нет уж, спасибо.

— Но, милые друзья, — сказал Нери, — вам не выйти отсюда без провожатого. Без света.

Свечи вдруг разом погасли, оставив лишь залегшие во тьме тени.

— Ну вот, — продолжал Нери. — Пойдете вы теперь со мной к гостям? Обещаю, вы славно повеселитесь.

— А как же ребенок? — спросил Леонардо.

— Вряд ли меня можно считать ребенком, — сказал Никколо.

— Торжественно клянусь, — проговорил Нери, — что, если и случится какая-нибудь неприятность, юноши при этом не будет. Я устрою так, чтобы его проводили домой. Ты сам его проводишь, если пожелаешь. Или Сандро. Но уверяю вас обоих, уходить вам не захочется. Об этом вечере будут говорить и годы спустя. И поверь, Сандро, он устроен по святому поводу.