Возлюбленный мой

В воздухе пахло чистой оттаявшей землей.

Аромат весны. Запах самой надежды и возрождения.

Подойдя к Бентли, Джон сделал вдох и задержал воздух в легких, с мыслью о том, что Хекс делала то же самое этой самой ночью.

И что она не лежит в могиле.

Слезы защипали глаза, когда поющее сердце закачивало благодарность и облегчение в каждую вену его тела.

Джон не мог поверить, что скоро увидит ее… Боже, увидит ее еще раз. Что заглянет в ее темно-серые глаза. Что…

Черт, тяжело будет сдержать себя и не бросится к ней с объятьями, не сжимать ее в руках до завтрашнего утра. Или, может быть, до следующей недели.

Когда они сели в машину, Рив завел двигатель, но не двинулся с места. Он просто смотрел через лобовое стекло на выложенную камнем дорогу.

И тихо спросил. — Как давно это у тебя? То, что ты к ней чувствуешь?

Джон достал маленький блокнот, который всегда носил с собой и написал: «С момента, как впервые встретил ее».

Рив прочел его каракули и нахмурился. — Она чувствует к тебе то же самое?

Джон не стал опускать глаза, когда отрицательно покачал головой. Нет смысла скрывать подобное дерьмо. Не от симпата.

Рив кивнул. — Это на нее похоже. Черт побери… Хорошо, давай сделаем это.

Двигатель взревел и они рванули в ночь.

Глава 20

Надежда — эмоция предательская.

Две ночи спустя, Дариус, наконец, вошел в дом семьи похищенной девушки, и когда перед ним и Торментом распахнулась огромная дверь, их встретил доджен, чей взгляд был полон трагичной надежды. Воистину, вид дворецкого был исполнен такого высокого уважения, что было ясно — он чувствовал, что впускает в дом своих хозяев спасителей, а не убийц.

Только время и превратности судьбы покажут, была его вера уместна или нет.

Он с готовностью проводил Дариуса и Тормента в кабинет, где их встретил джентльмен, который, поднявшись из обитого шелком кресла, старался твердо стоять на ногах.

— Добро пожаловать, господа, я благодарен вам, что вы пришли, — сказал Сампсон, протягивая ладони, чтобы пожать руку Дариусу. — Прошу прощения, что не мог принять вас раньше. Моя любимая шеллан…

Голос мужчины сломался и в наступившей тишине, Дариус отступил в сторону. — Разрешите представить вам моего коллегу — Тормента, сына Харма.

Когда Тормент приложил ладонь к сердцу и низко поклонился, стало ясно, что у сына были манеры, которыми никогда не отличался его отец.

Хозяин дома вернул ему почтение. — Могу я предложить вам что-нибудь выпить или вкусить?

Дариус отрицательно покачал головой и сел. Тормент продолжил стоять у него за спиной, и ответил: — Спасибо. Но возможно мы могли бы поговорить о том, что произошло в этом благочестивом доме.

— Да-да, конечно. Что я могу рассказать вам?

— Всё. Расскажите нам… всё.

— Моя дочь… свет очей моих. — Мужчина достал носовой платок. — Она была полна достоинства и крайне добродетельна. Сложно найти в наше время девушку более заботливую…

Дариус, понимая, что они и так потеряли уже две ночи, все же дал отцу немного времени на воспоминания, прежде чем вернуть его в настоящее. — И в ту ночь, сэр, ту страшную ночь, — вставил он, когда возникла пауза — Что произошло здесь, в этом доме?

Мужчина кивнул и слегка прикрыл глаза. — Она проснулась с чувством определенного беспокойства, и для успокоения ей рекомендовали вернуться в личные комнату. В полночь ей принесли трапезу, а затем еще одну — незадолго до наступления рассвета. Тогда ее видели в последний раз. Ее ночные покои располагались наверху, но у нее, как и у любого члена нашей семьи, также были комнаты под землей. Она часто предпочитала не спускаться с нами вниз на дневное время, но так как мы могли попасть в ее покои через внутренние коридоры, то предполагали, что она будет в достаточной безопасности… — В этот момент мужчина задохнулся от эмоций. — Как я жалею о том, что не настоял тогда.

Дариус очень хорошо понимал его сожаление. — Мы найдем вашу дочь. Так или иначе, мы ее найдем. Вы позволите нам осмотреть ее спальню?

— Пожалуйста. — Когда мужчина кивнул в направлении доджена, дворецкий вышел вперед. — Силас будет рад сопроводить вас. Я буду… я предпочитаю ждать вас здесь.

— Конечно.

Когда Дариус встал, отец подался вперед и схватил его за руку. — Одно слово, можно? Наедине.

Дариус согласился, и после того, как Тормент покинул комнату вместе с додженом, хозяин дома рухнул обратно в кресло.

— Воистину… моя дочь была достойнейшей. Добродетельной. Нетронутой ни…

В повисшей тишине Дариус понял, что так заботит мужчину: Если они не вернут ее в том же девственном состоянии, ее честь, а также честь семьи, будет под большой угрозой.

— Я не могу сказать это в присутствии своей возлюбленной шеллан, — продолжил мужчина. — Но наша дочь… Если она осквернена… возможно, будет лучшим оставить…

Глаза Дариуса сузились. — Вы предпочли бы, чтобы ее не нашли.

Слезы навернулись на светлый взор мужчины. — Я… — Внезапно мужчина отрицательно покачал головой. — Нет… нет. Я хочу ее вернуть. Независимо от результата, независимо от ее состояния… Конечно, я хочу, чтобы моя дочь вернулась.

Дариус даже не попытался поддержать мужчину — то, что мысль об отказе от собственного кровного ребенка могла придти в голову отца, было настоящим абсурдом. — Я хотел бы пройти в ее комнату немедля.

Хозяин щелкнул пальцами и в арочной двери кабинета показался доджен.

— Сюда, пожалуйста, — сказал дворецкий.

Пока Дариуса и его протеже вели по дому, он внимательно осматривал укрепленные окна и двери. Везде была сталь, она либо разделяла стекла, либо укрепляла толстые дубовые панели. Попасть внутрь без приглашения было нелегко… и он готов поспорить, что каждая комната на втором и третьем этаже была так же хорошо оборудована — как и покои слуг.

Пока они поднимались, он также оценил каждую картину, ковер и любой дорогой предмет интерьера. Эта семья имела высокий статус в Глимере, ее казна лопалась от монет, а родословная вызывала зависть. Таким образом, от того, что незамужняя дочь пропала без вести, страдали не только их чувства: она была ценнейшим активом. При таких предпосылках, женщина замужнего возраста была прекрасной драгоценностью… выгодным социальным и финансовым вложением.

И это еще не все. Учитывая все перечисленные ценности, здесь имелся и обратный эффект: если дочь обесчещена, на самом деле или по слухам, это пятно на репутации семьи не потускнеет даже спустя поколения. Хозяин особняка, несомненно, любил свою дочь, но вес возможных последствий извращал его истинное отношение к ней.

Дариус был практически уверен, что, по мнению мужчины, будет лучше, если она вернется домой бездыханная в деревянном ящике, чем оскверненная. Последнее было проклятием, трагедией, вызывающей лишь сочувствие.

Дариус ненавидел Глимеру. Поистине ненавидел.

— Вот ее личные покои, — сказал доджен, распахивая дверь.

Когда Тормент вошел в комнату, залитую сиянием свечей, Дариус спросил: — Здесь прибирали? Прибирали после того, как она исчезла?

— Конечно.

— Оставь нас, пожалуйста.

Доджен низко поклонился и исчез.

Тормент обошел комнату, разглядывая шелковые драпировки прекрасно обставленной гостиной. В одном углу стояла лютня, а в другом красивейшее рукоделие, которое было частично закончено. Книги человеческих авторов аккуратными стопками располагались на полках вместе со свитками на Древнем Языке.

Первым делом он заметил, что все было на своем месте. Но сложно сказать, было ли дело в стараниях прислуги, или же в обстоятельствах исчезновения.