И приидет всадник…

Помимо докладов, стенограмм опросов и набросков чертежей места преступления в папке были фотографии трупов — вернее, ксерокопии фотографий. Очень хорошо выполненные, со всеми подробностями. Сотрудники правоохранительных ведомств, от местных шерифов до агентов ФБР, в процессе подготовки к должностным обязанностям просматривали десятки, если не сотни подобных снимков. Они не только оттачивали при этом навыки ведения следствия, учились отличать, к примеру, самоубийство от других видов смерти и узнавать, как было дело, по кровавым следам, но и вырабатывали иммунитет к ужасу, охватывающему человека при виде следов страшного физического насилия. Следователь, которого тошнит при виде человеческих останков, вряд ли сможет восстановить по ним картину происшедшего, он скорее запутает следы и улики. Трудно представить, каких только телесных повреждений не способны нанести ближнему или себе человеческие существа: разнесенные выстрелом в клочья лица, от которых остались лишь хрящевые ткани, ошметки горла и заполненные кровью внутренние полости и глазницы; начисто выпотрошенные тела, от которых остались одни оболочки; расчлененные трупы, разложенные по пакетам и зарытые в таком виде…

По сравнению с другими ужасами, которые повидал Брейди, отрубленные головы, казалось бы, не должны были производить на него такого впечатления. И все же при мысли об этом его мутило. Особенно ужасала непоправимость совершенного. История хранит примеры того, как люди выживали после нанесенных им чудовищных увечий, пулевых ранений, страшных рубленых ран, отсечения конечностей, колотых ран вплоть до сажания на кол, электрического шока, удушения, сдирания кожи, отравления, побоев, ожогов, укусов, падений с большой высоты.

Обезглавливание не оставляло никакой надежды, ни единого шанса на выживание. Это более жестокая версия «контрольного» выстрела в голову, излюбленного способа гангстеров и тиранов.

Работа Брейди в том и состояла, чтобы быть свидетелем последствий подобных преступлений, изучать их и составлять психологический портрет человека, который мог такое совершить. В моменты прилива душевных сил он казался самому себе благородным рыцарем, который прокладывает дорогу через ад, чтобы другим не приходилось этого делать. Когда подступало уныние, а убийцы творили что-нибудь особенно отвратительное, он чувствовал себя созерцателем в каком-то ином, ненормальном мире, где все не так, как должно быть. Рождение, жизнь, радость, надежда, любовь, красота — он пребывал в мире явлений, абсолютно противоположных этим. Чаще всего отношение к собственной работе у Брейди колебалось где-то посередине между этими двумя полюсами.

Вздохнув, он взялся за папку, которая показалась ему несообразно легкой, если учесть бремя утраченных жизней, которые были в ней представлены. Брейди придвинул ее поближе к груди, взял так, чтобы старушка слева не могла случайно в нее заглянуть (с другой стороны папка была надежно прикрыта газетой), и раскрыл.

12

Люко Скарамуцци глубоко вздохнул и отогнал желанное видение: он представил себе людей, сидевших напротив него за внушительным круглым столом, в виде горы трупов. Несмотря на огромный соблазн осуществить свою мечту, обойтись без этих людей, без их денег и власти он не мог. Пока — не мог.

В скудном свете электрических лампочек без абажуров, висевших над стульями, казалось, что лица собравшихся отделены от тел и парят над столом, как подвешенные на леске хэллоуинские маски. Зрелище жутковатое, и оно абсолютно соответствовало как месту, так и цели собрания.

Заседание проходило в восьмиугольном подземном зале, находившемся на глубине двадцати метров в Старом городе в Иерусалиме, под улицами Христианского квартала. Зал был частью подземного комплекса помещений, который расширяли и приспосабливали для своих нужд различные правительства, сменявшие здесь друг друга на протяжении трех тысячелетий. Последние несколько веков он был замурован и забыт. Но двадцать три года назад строители, работавшие в здании Латинской семинарии и Патриархата, разломали стену и обнаружили за ней древний водосток. Он переходил в огромный лабиринт туннелей, катакомб, залов и пещер. Этот лабиринт располагался в стенах Старого города между Яффскими и Новыми воротами, на достаточном удалении от знаменитых Хасмонейских катакомб, пещер Цидкияху и других известных подземных сооружений Иерусалима. О существовании этой системы ходов до тех пор никто не знал и — благодаря решению, мгновенно принятому тогдашним ректором семинарии, — не узнал. Он позвонил влиятельным людям, состоявшим, насколько он знал, в какой-то organizzazione oscura — тайной организации. За очень приличное вознаграждение он передал тайному обществу исключительное право на доступ в лабиринт. Рабочим заплатили за молчание (хотя, по некоторым слухам, всех их потом убили). Новые рабочие провели в подвал отдельный вход, установили железную дверь и окружили ее стенами, чтобы новые хозяева подземных ходов могли проникать в свои владения в любое время и относительно незаметно.

В числе новых владельцев лабиринта был Люко, а также двенадцать мужчин и женщин, сидевших по другую сторону стола.

Лампы смутно выхватывали из темноты фрагменты стоявших за их спинами колонн, которые еще усиливали впечатление о размерах помещения. Оно составляло примерно двадцать пять метров в ширину и больше походило на королевский склеп, чем на казармы, которыми когда-то служило. Каменные стены понемногу осыпались, и на полу вдоль стен лежал слой крошки. Вверху колонны переходили в капитель и антаблемент, украшенные витиеватым орнаментом из виноградных лоз и человеческих ликов; время не пощадило и их, превратив в бугры и рытвины, более напоминавшие рубцы на давно зажившей ране. Балки сходились в верхней точке куполообразного потолка, который в данный момент был скрыт во мраке.

Лампочки висели на проводах, протянутых через центр зала. Они едва освещали безукоризненный стол вишневого дерева, казавшийся в этой обстановке неуместным, как крюгерранд [6]в руке у наркомана.

Люко занимал один из двадцати одинаковых стульев, расставленных вокруг этого роскошного стола. Сидевшие напротив него восемь мужчин и четыре женщины составляли правление организации, краткое наименование которой звучало весьма неопределенно: Смотрители. Полное название было настолько длинным и древним, что им никто не пользовался, да уже и мало кто знал. Большинство членов Совета унаследовали эту должность от своих родителей вместе с высоким положением в обществе. Очень немногие пришли на место выбывших в результате полного разорения клана, измены общему делу, политических неудач или преждевременной смерти, постигшей до того, как успел вырасти наследник, готовый осознанно принять бремя ответственности. Каждый из «директоров» был очень богат и влиятелен; это были первые среди равных, мировая элита.

Обладая с рождения исключительными правами и не менее исключительными обязанностями, эти люди отличались друг от друга не столько какими-то страстями и стремлениями, сколько наследственными и национальными чертами. Когда любое желание можно быстро и легко удовлетворить, самые яркие события человеческой жизни: любовь, достижение успеха, рискованное приключение — перестают волновать душу и становятся в один ряд с самыми обыкновенными. А потому общим у членов Совета было одно чувство — скука.

Было, пока в их жизни не появился Люко. Он был таким человеком, о каком они мечтали, таким, какого они еще никогда не видели. При мысли о том, какое действие он на них произвел, Люко хотелось воскликнуть с подростковой самовлюбленностью: «Я потряс их мир!» Фраза немножко банальная, конечно, но она точно выражала отношение Люко к этим аристократам, не испытавшим в своей жизни никаких потрясений с момента выхода из родовых путей.

6

Южноафриканская монета, содержит 1 тройскую унцию золота, используется для накопления и хранения денежных средств в золоте.