И приидет всадник…

— Может, это какая-нибудь живность?

Полицейский не ответил. Он припал на одно колено, продолжая прочесывать фонариком траву и стараясь заглянуть под ветви деревьев. Затем он повернул голову — лицом к Олафу, но главным образом для того, чтобы вслушаться в затихшую ночь. Выдержав долгую паузу, полицейский встал и подошел к нему.

— Тут что, опасно? — тревожно вытаращил глаза Олаф.

— Может, олень, — буркнул коп. Он взял водительское удостоверение, пробежал его взглядом за три секунды и вернул. На лбу у него поблескивала обильно выступившая испарина. Отступив назад, полицейский еще раз посветил внутрь «фольксвагена», в лес, потом на Олафа. Было очевидно, что он пытается принять решение. Затем патрульный попятился к своей машине, продолжая искоса мельком поглядывать на ближнюю рощицу.

— Если будете разводить костер, как следует залейте его перед отъездом. Мусор оставляйте только в специально отведенных для этого местах — или держите у себя в машине, если вам так больше нравится. Счастливого пути! — Он проговорил все это исключительно для того, чтобы во время отхода не поворачиваться спиной к странному типу в чудн о й одежде.

— Спасибо, командир.

Полицейский так и проследовал задним ходом вдоль своей машины, не отворачиваясь от Олафа, обогнул дверцу — как на запущенной в обратную сторону видеозаписи. Не снимая шляпы, он втиснулся на сиденье машины и захлопнул дверцу. Отчетливо щелкнул в тишине электронный замок. За лобовым стеклом, в зеленоватом свете системы связи, коп был похож на привидение. Патрульная машина круто развернулась и, отыскав колею, уходившую в прогал между деревьями, исчезла, превратившись в тусклое, скачками удаляющееся по лесу облачко света, за которым следовали мерцающие красные огоньки. Шум двигателя постепенно затих.

Он может вернуться.

Зависело это главным образом от того, поверил ли полицейский, что Олаф путешествует один. Кажется, все-таки не поверил. Предположим, он Олафа раскусил, ну и что? В чем преступление? Нет, вовсе не обязательно причислять этого копа к людям, потенциально представляющим опасность. Даже когда тот узнает об убийстве, вряд ли он сможет убедить себя, что встреченный им незнакомец имеет к преступлению какое-то отношение. У преступника были собаки — по меньшей мере одна. Звук, услышанный патрульным в лесу, могла произвести собака — но больше никаких подтверждений тому нет. Разве животное, принадлежащее человеку, станет молча прятаться в лесу? Потом — речь Олафа. В числе примет убийцы обязательно будет упомянут сильный акцент, который слышала женщина по телефону. Многие преступники, выходя на дело, стараются скрыть свой акцент, и мало кто нарочно говорит с акцентом. Олаф был уверен, что копченой селедки разбросал достаточно [3].

— Фрейя! Тор! Эрик!

Собаки с шумом вылетели из зарослей и расселись полукругом перед хозяином.

— Goan dag! — похвалил он их. — У меня для вас кое-что есть. Хотите кое-чего? — Олаф полез в машину и вытащил оттуда холщовый мешок. Достав из него большую пригоршню вяленой говядины, он вывалил мясо перед первой собакой, огромным зверем по кличке Тор. Животные посмотрели на кучу еды и перевели выжидательный взгляд на хозяина. Положив такие же порции двум другим собакам, Олаф сказал:

— Ешьте.

Не успел он положить мешок на место, как еда исчезла.

— Ну, побегайте еще. Через пять минут поедем дальше. — После этих слов собаки рванули на лужайку, будто им подпалили хвосты.

Олаф снова открыл свой тайник. Вытащив из-за пояса секиру, бросил ее в груду прочего оружия. Затем провел пальцами по стенке в глубине тайника, нащупал там приклеенный кармашек, в каком хранят пластиковые карточки, и вынул оттуда плотно сложенный лист бумаги. Олаф сел на краю лужайки и развернул его: имена, внешние приметы, адреса. Бумага содержала список из пятидесяти человек, сделанный аккуратным мелким почерком. Он давно успел пересчитать их и подумать о каждом — о том, как пересекутся их жизненные пути, точнее, его путь перечеркнет линии их жизней, и те оборвутся. Пятой сверху в первом столбике значилась Синтия Леб. Следующую фамилию частично закрывал засохший кровавый отпечаток большого пальца. Олаф отскреб его ногтем, чтобы можно было разобрать написанное: Тревор Уилсон, 12 лет.

Дальше шло описание внешности и домашний адрес в Каньон-Сити, штат Колорадо.

Уголки рта у Олафа опустились, словно их тянула книзу тяжесть, нараставшая в груди. Конечно, он и так знал, что следующим по счету будет этот мальчишка. Подошла и его очередь умирать. Олаф подумал о собственных сыновьях. Рука его потянулась к безделушкам, висевшим на шее на пеньковом шнурке. Сперва пальцы нашли руну Одал — фигурку в виде ромба с ножками, выросшими из острого угла. Таким символом у его народа обозначалась семья. Семилетний Йон целый месяц в глубокой тайне выстругивал фигурку, чтобы подарить отцу перед отъездом. При этом сын поцеловал Олафа и спрятал лицо у него на груди. Слезы, просочившиеся через грубую рубашку, обожгли Олафу грудь.

Он нащупал рукой подарок другого сына, Бьорна — лапку кролика, первого, которого тот добыл и умертвил в своей жизни. Этим амулетом Бьорн очень дорожил, поэтому Олаф был растроган, получив такой подарок. В свои одиннадцать сын уже держался по-мужски сдержанно. Он обнял отца, пожелал ему благополучной поездки и быстро отступил. Стремление старшего быть сильным так же много значило для отца, как слезы младшего.

А теперь вот этот мальчишка, Тревор Уилсон. Как будут горевать его родители.

Олаф стиснул зубы и стал складывать листок.

Дело должно быть сделано.

Вернувшись к машине и спрятав список обратно в тайник, он решил все же быть милосердным в той мере, в какой мог себе это позволить. Да, хотя бы так, подумал он, захлопывая люк. Правила его клана требовали всякий раз смотреть врагу в лицо, взглянуть ему в глаза и дать шанс — пусть ничтожный — оказать сопротивление и избежать смерти. Но на детей они не распространялись. Он явится к этому мальчику поздно ночью, когда тот будет спать.

За полмира от этого места, в роскошном гостиничном номере раздался звонок мобильного телефона. Его обладатель проснулся, щурясь от ярких лучей утреннего солнца. Покосившись на средство связи, отчаянно щебетавшее на ночном столике, он взял лежавшие рядом инкрустированные драгоценными камнями часы — 8:50. Это значит, в его временной зоне сейчас 6:50. Мужчина надел часы и взялся за телефон.

— В чем дело? — сердито сказал он в трубку на своем родном языке.

Звонивший, голос которого был пропущен через электронный преобразователь, назвал его по имени, и сон с мужчины слетел в одно мгновение.

— Да, я. Кто это говорит? — сказал он и понял, что задал глупый вопрос.

— Говорите по-английски, — велел голос.

— Как вы узнали этот номер? — спросил он по-английски.

— Пиппино Фараго готов.

— Пип? — Мужчина сел. — В каком смысле?

— У него есть то, что вам нужно. Нужно его убедить. Пора это сделать.

— Что вы имеете в виду? Алло!

Телефон замолчал. Мужчина посмотрел на дисплей: надпись сообщала, что номер звонившего определить не удалось. Еще бы. Но это неважно. Если информация верна, ему только что сделали большой подарок. Когда мужчина искал в списке номеров телефон Пипа, сердце его билось учащенно.

9

Едва успев осветить кухню, галогенные лампы Алиши сразу остановились на жутком зрелище: отрубленной голове Синтии Леб. Она стояла вертикально на самом краю кухонного стола перед грудой немытой посуды и открытой коробкой сырных галет «Чиз-ит», подбородок даже немного свешивался через край.

Алиша непроизвольно сделала резкий вдох, который прозвучал в динамиках как сдавленный вопль и вернулся ей в наушники пронзительным скрежетом. Плечи ее инстинктивно дернулись назад, совсем немного, и это было бы почти незаметно — не будь на них установлены громоздкие лампы. Одна из ламп угодила прямо в лоб стоявшему сзади детективу Линдси.

3

Сильно пахнущую копченую селедку раскидывали, чтобы сбивать со следа охотничьих собак.