Разбой на Фонтанке

– Давно его не видел. Говорят, подался в администраторы.

Степаныч вздохнул:

– Да, неплохо бы сейчас на Средиземноморье…

– Или хотя бы на залив.

– Это точно…

Город не спеша погружался в белую ночь. Ночные заведения на набережных сверкали огнями. Где-то вдали играла музыка.

Вскоре и вторая бутылка опустела. Колбаса и лук были съедены. Бомжам хотелось продолжения банкета. Они задумались. Петрович шмыгнул носом, Степаныч почесал затылок.

– Неплохо бы добавить, – произнес Петрович,

– Да уж…

– Я говорил, надо три брать.

– На свежем воздухе алкоголь быстро выветривается.

Собутыльники приуныли.

– Я знаю тут один круглосуточный лабаз, – наконец сказал Петрович.

– Где?

– На набережной Мойки.

– Ты предложил, тебе и идти.

– Один не пойду.

– Ладно, пошли вдвоем. Не каждый день все-таки зарплату выдают.

Друзья поднялись.

– Переодеваться будем? – Степаныч посмотрел на свой служебный халат темно-синего цвета. Такой же был на Петровиче. Пиджак Степаныча и куртка Петровича остались в подсобке.

– На кой нам переодеваться? До магазина и так дойдем, – сказал Петрович.

Сказано – сделано. Работники Эрмитажа спустились вниз и, миновав вахту служебного входа, вышли на Дворцовую площадь. Группа иностранных туристов стоя возле музея, о чем-то лопотала на своем языке.

– Вон твои французы, – показал рукой Степаныч.

– Это финны.

– Думаешь?

– Точно тебе говорю.

– Черт с ними, показывай свой лабаз.

Собутыльники направились на набережную Мойки. Минут через семь они оказались возле небольшого круглосуточного магазина.

– Здесь, – сказал Петрович.

– Вижу.

Друзья зашли в магазин и окинули взглядом витрины. Не долго думая они вновь взяли водку, колбасу и лук и, выйдя из магазина, побрели в сторону Эрмитажа.

Пока Петрович и Степаныч ходили за покупками, на вахте произошла смена. К работе приступила вахтерша, только вчера поступившая на службу в музей. Женщина лет шестидесяти пяти, с крупной фигурой и строгим взглядом, она еще не успела познакомиться с Петровичем и Степанычем, поэтому остановила их, когда они попытались пройти в здание.

– Вы куда? – поинтересовалась вахтерша.

– На работу, – ответил Петрович.

– На какую такую работу?

Только сейчас собутыльники сообразили, что их служебные удостоверения находятся в одежде, оставленной в подсобке.

– Да мы, бабуся, здесь работаем, – сказал Степаныч, – видишь, на нас рабочая форма.

Вахтерша с недоверием осмотрела работников Эрмитажа, взгляд ее остановился на сетке в руках Петровича, где находились выпивка и закуска.

– Где, вы говорите, работаете?

– Здесь, где же еще.

– Грузчиками!

– Вот что, грузчики, предъявите свои удостоверения.

– Они у нас в подсобке.

– В какой подсобке?

– В подвале.

Вахтерша начала терять терпение.

– Значит, так, если вы сейчас же отсюда не уберетесь, я вызову охрану…

Между тем белая ночь окутывала город неповторимыми красками и звуками, создавая у горожан, гулявших по улицам, лирическое настроение. Одним из ночных прохожих был журналист Юрий Епифанов. Работник прессы не спеша шагал по Дворцовой набережной, обдумывая рецензию па выставку эротической фотографии, проходившую в те дни в выставочном зале Союза художников. Как всегда, Епифанов собирался отразить впечатление от увиденного в газетах разной политической ориентации.

Для газеты «Петербургская правда» требовалась ругательная статья, в которой необходимо было разоблачить морально вредную выставку, приехавшую к нам с Запада, чтобы растлить и без того распущенную отечественную молодежь. Шагая по набережной, Епифанов подбирал словосочетания для будущей статьи: «свалившаяся к нам неизвестно откуда выставка», «набор безвкусных снимков», «похотливый взгляд камеры». Думая о статье для газеты «Петербургский либерал», Епифанов подбирал другие слова и выражения: «давно в нашем городе не проводилась эротическая выставка такого масштаба», «о качестве некоторых снимков можно спорить», «определенный вклад в раскрепощение нашего общества». Что касается газеты «Желтый попугай», для статьи в это издание необходимы были более хлесткие выражения: «арбузные груди и персиковые попки», «разжигает воображение и возбуждает желание», «секс продолжает оставаться главным занятием в нашей жизни».

Епифанов любил обдумывать статьи на ходу. В кармане журналиста всегда находился блокнот, в котором он набрасывал тезисы будущих публикаций. Идя по набережной и глядя на спокойные воды Невы, газетный работник время от времени останавливался и, сделав пометки в блокноте, продолжал дефилировать дальше.

Свернув с набережной на Дворцовую площадь, Епифанов зашагал вдоль Эрмитажа…

Петрович и Степаныч между тем продолжали препираться с вахтершей на служебном входе в музей.

– Мамаша, мы здесь работаем! – воскликнул Петрович.

– Мы картины каждый день с места на место перетаскиваем! – поддержал коллегу Степаныч.

– Где же ваши документы?

– Мы же говорим, забыли с собой взять.

– В магазин пошли, а документы в штатской одежде остались.

– Да ты, бабуся, спроси у кого угодно! – не выдержал Петрович. – Тебе каждый подтвердит.

Терпение вахтерши лопнуло. Она вышла из кабинки вахты и, уперев руки в бока, встала перед непрошеными гостями.

– Во-первых, ты мне не тычь, во-вторых, я тебе не бабуся, и в-третьих, считаю до трех, если не уберетесь, сдам обоих в милицию!

Последняя угроза подействовала на собутыльников. Поняв, что спорить с вахтершей бесполезно, они вышли на улицу. Между тем желание продолжить застолье нарастало с каждой минутой.

– Дай-ка мне бутылку, – сказал Петрович.

Степаныч достал из сетки водку.

– Держи.

Петрович ловким движением отвернул крышку и, сделав жадный глоток, передал бутылку Степанычу. Тот последовал примеру приятеля.

– Вот что, Петрович, – сказал Степаныч, – ты по водосточным трубам в детстве лазил?

– Ну лазил.

– Улавливаешь, к чему я это?

– Улавливаю.

– В этом деле самое сложное наверх залезть, но вниз-то мы по лестнице спустимся, когда документы заберем.

– Чего только не сделаешь из любви к искусству.

– Я один раз видел, как какой-то парень по отвесной стене пятиэтажки за пять минут с первого на последний этаж забрался.

– Ладно, не свисти!

– Ей-богу! Потом оказалось, что пятиэтажка женским общежитием была, а парень тот альпинистом.

– Чего стоять, пошли трубу чподходящую искать.

– Пошли.

Товарищи зашагали вдоль стены.

– Вон, чем тебе не труба? – сказал Степаныч.

– Нет, эта слишком хлипкая.

– Пошли дальше.

В конце концов подходящая труба была найдена.

– Ну, давай еще по глоточку, – сказал Петрович.

– Давай.

Петрович взял в руку бутылку.

– За удачное восхождение! – Сделав глоток, он передал водку Степанычу.

– Чтоб не упасть, – поддержал друга собутыльник.

Епифанов продолжал дефилировать вдоль стены всемирно известного музея. Отдельные строчки еще не написанных статей крутились в голове журналиста. Белая ночь окрашивала будущие произведения автора в фантастические тона.

Вдруг Епифанов остановился. То, что увидел журналист, заставило его вспомнить собственные публикации на криминальные темы. Два человека карабкались вверх по водосточной трубе Эрмитажа.

– Что за черт, – произнес журналист.

Несколько мгновений он неподвижно наблюдал за происходившим, затем, придя в себя, выхватил из кармана мобильный телефон и набрал номер милиции.

– Дежурная часть, – услышал Епифанов.

– Я вам звоню с Дворцовой площади. Здесь двое грабят Эрмитаж.

– Вы что, пьяны?