Страница 5 из 36
Хоро произнесла эти слова не в качестве предупреждения самой себе, не в поисках внимания со стороны Лоуренса. Скорее всего, ее намерение было прямо противоположным. Их путешествию суждено завершиться с улыбками; в этом Лоуренс был уверен. Так что бояться было нечего. И потому Лоуренс ответил спокойно:
— Наш разговор как будто из театральной пьесы.
Из пьесы о запретной любви, разумеется, но эти слова произносить было нельзя. Желая, видимо, погрызться с Лоуренсом, но не найдя тревоги на его лице, Хоро быстро потеряла интерес. Повернувшись к нему, она произнесла:
— В разговоре должны участвовать двое.
— Может, я и поучаствовал бы, если только ты снимешь эту маску.
Хоро, на лице которой было написано одиночество, внезапно рассмеялась, потом поджала губы. Она действительно носит выражения лица, как театральные маски, подумалось Лоуренсу. Он улыбнулся ей в ответ.
Почти сразу же на причале рядом с лодкой раздались громкие шаги, затем Рагуса своим зычным голосом объявил:
— Ну что ж, скоро отбываем!
Он проворно отвязал трос и забросил его в лодку, потом запрыгнул сам. Выглядело это так, словно ребенок прыгает в речку, чтобы поплавать; но, поскольку худым Рагусу нельзя было назвать даже из вежливости, зрелище получилось устрашающее.
Лодка отчаянно затряслась и едва не черпнула бортом. Даже у Лоуренса сжалось сердце от страха. На лице Хоро отобразилась такая тревога, какой на нем не было никогда прежде; все ее тело застыло. Она изо всех сил вцепилась Лоуренсу в одежду… она явно не притворялась.
— Пора увидеть в деле настоящего гребца! Обещаю, лучшего вы в целом мире не сыщете!
Нахваставшись, Рагуса опустил весло в воду. Его красное лицо дышало силой. Впрочем, несмотря на это, лодка сдвинулась с места не сразу. Корма постепенно отходила все дальше от причала. Рагуса поднял весло и, чуть изменив угол наклона, вновь опустил.
Чтобы перевезти такое количество груза по суше, требовались четыре лошади, а на реке для этого хватало силы одного человека. Речники частенько хвастались этим, но Лоуренс и сам видел: Рагуса в одиночку управлялся с отнюдь не пустой лодкой.
Отойдя от причала, Рагуса направил лодку к очереди на выход из порта. Несмотря на огромное количество лодок, между ними не было ни одного столкновения — невероятно. Лодки с легкостью проскальзывали друг мимо друга по бурлящий воде. Все лодочники словно чувствовали друг друга; над водой неслись приветствия, иногда ругательства, но весла непрерывно и безошибочно вели лодки к месту их назначения.
Постепенно набрав скорость, лодка Рагусы перестала наконец раскачиваться. Наконец-то она добралась до выхода из порта. Там, на береговой полосе, стояла сторожевая башня. Похоже, те, кто не хотели выпускать меха из города, пробились мимо защитников башни и вломились внутрь. Они собрались на верхней площадке башни и оттуда сыпали ругательствами и проклятиями на проплывающие под ними лодки.
Сейчас к входу в башню приближались люди в доспехах и шлемах — скорее всего, отряд башенных стражей во главе с капитаном. Ворвавшись в башню, они принялись хватать смутьянов как раз тогда, когда лодка Рагусы обогнула башню и вышла на открытую воду. Лоуренс никак не мог сочувствовать бунтовщикам, но все же надеялся, что там никого не убьют.
При виде открывавшихся перед ним картин мысли Лоуренса вернулись к ситуации в городе, однако ненадолго. В конце концов, Лоуренс и сам был в непростом положении. Он по-прежнему не оправился от потрясения — даже не столько из-за слов Хоро о ее желании прекратить путешествовать вместе, сколько от причин этого желания. Но сильнее всего его потрясло то, как себялюбиво он с ней обошелся, пусть даже он знал, что где-то в глубине души она этого ждала.
В результате всего произошедшего ему сейчас приходилось обращаться с Хоро нежнее — особенно с учетом того, что она была совсем непривычна к водным путешествиям. Но, как обычно, его стремление выказывать доброту пропало втуне. Хоро полностью восстановила самообладание, когда Лоуренс еще сидел, погруженный в раздумья. Она по-прежнему цеплялась за одежду Лоуренса, но при этом уже спокойно смотрела вперед. Она озирала открывающуюся перед ней картину с любопытством, подобающим предприимчивому юнцу.
— Мм?
Ощутив на себе взгляд Лоуренса, Хоро склонила голову набок и посмотрела на него. Похоже, она всегда прекрасно знала, как выглядит в глазах окружающих.
Лоуренс, мгновенно лишившись всей своей храбрости, отвернулся и принялся смотреть на проплывающий мимо Реноз.
Раздался приглушенный смех.
Рука Хоро, державшаяся за Лоуренса, разжалась, и Хоро весело произнесла:
— Твоя доброта просто страшно страшная.
Она опустила голову и рассмеялась вслух; изо рта вырвалось облачко белого дыхания. Глядя на это существо, похожее на маленького дьяволенка, никто бы не осудил Лоуренса за возникшее вдруг желание повыдергивать у Хоро весь мех из хвоста.
Но на реке было холодно. Лоуренс не мог себе позволить лишиться хвоста Хоро.
Поэтому он медленно проговорил в ответ:
— Это мне страшно глядеть на твою улыбку.
— Дурень.
Лицо Хоро под капюшоном сияло.
Река Ром катила свои воды мимо Реноза с востока на запад — самая обычная река среди самых обычных лугов. Весной и ранним летом, когда уровень воды был высок, можно было насладиться великолепным зрелищем колоссальных плотов из срубленного леса, сплавляемых вниз по течению. Нынче, однако, глаз радовали лишь лодки, выстроившиеся одна за другой.
Больше смотреть было особо не на что, разве что на овец и других зверей, пьющих из реки, путников, шагающих вдоль берега, да белые облака, медленно проплывающие высоко над головой.
Хоро обладала живым любопытством, но сейчас она откровенно скучала. Она сидела, примостив подбородок на борт лодки; время от времени она опускала руку в воду и вздыхала. Лоуренс мог только посочувствовать.
— Никаких забот, эх… — пробормотала она между вздохами. Лоуренс, завернувшийся во все то же одеяло и клевавший носом, поднял голову, потянулся и зевнул.
— Угг… Так приятно, когда не нужно держать поводья.
Действительно, так хорошо было в кои веки ни о чем не заботиться: ни о бессчетных выбоинах на дороге, ни о коршунах и соколах, норовящих напасть на груз. Не нужно было тереть глаза и встряхиваться всякий раз, когда нападала сонливость. И когда кто-то храпел рядом, это не раздражало.
Лоуренс уже наполовину решил, что отныне будет путешествовать только лодкой, но Хоро, которая и в повозке-то не знала, куда девать свободное время, явно была недовольна. Подняв руку, только что разрезавшую водную гладь, она внезапно плеснула на Лоуренса.
Зимняя вода была ледяной.
Лоуренс сердито взглянул на Хоро; та отвернулась и откинулась спиной на борт лодки, затем убрала хвост с лоуренсовых ног и взяла в руки. Рагуса спал позади грузов, так что Хоро могла хвост не прятать.
— Почему бы тебе не посчитать овец? Быстро заснешь.
— Я считала… после семьдесят второй мне надоело.
Хоро принялась привычными движениями вычесывать из хвоста грязь и вылезшую шерсть. Блох тоже, но из-за этого едва ли стоило терять сон… хотя для Хоро, возможно, блохи шумели достаточно громко, чтобы действительно мешать спать.
— …И пока я их считала, я проголодалась.
— Хорошо тогда, что перестала.
Хоро щелчком отправила в сторону Лоуренса очередную блоху. Ну, разумеется, поскольку они все равно пользовались одним одеялом, это особого значения не имело.
— Вот интересно…
Хоро остановилась на полуфразе, чтобы выкусить что-то из своего меха.
— …Когда мы отомстим лисе, что будет потом?
Хоро была большой мастерицей ухаживать за хвостом с помощью рта, но все равно у нее на губах налипла шерсть. Когда наступит весна, ей будет, видимо, еще неудобнее. Такая мысль мелькнула у Лоуренса, пока он помогал Хоро избавиться от волосков, которые она не могла стряхнуть сама.