Страница 105 из 151
Сигурд только хмыкнул.
— Где-где — в ковенской тюрьме! — чуть свысока пояснил он.
2
Если предыдущий телепорт был построен с соблюдением всех существующих и несуществующих правил, то нынешний оказался сооружен в рекордно короткие сроки: я даже не успела напоследок ополоснуть котелок. Мир моргнул, на мгновение налился зеленым сиянием, в котором потонули и ручей, и овражек, и хмурое небо, а потом меня выбросило во что-то мягкое и колючее.
Я выждала несколько секунд, как учил Фенгиаруленгеддир, и открыла глаза. Надо мной простиралось небо поразительной чистоты и безмятежности. Где-то вдалеке заливались птицы. Эльфами даже не пахло, а пахло свежескошенным сеном и теплой землей.
Ощущения были, прямо скажем, знакомые: мне не раз доводилось ночевать в стогу. Я села и, стряхивая с рубашки налипшие травинки, огляделась вокруг.
Насчет сена я не ошиблась; насчет эльфов, кажется, тоже. Пейзаж вокруг был до того лыкоморский, что я не удивилась бы, выйди сейчас из-за деревьев царь-батюшка собственной персоной, в мантии, короне и лапоточках. Позади виднелся густой лес, впереди просвечивал луг, а мы находились на небольшой поляне, где то там, то здесь росли тоненькие березки. Между березками гордо торчали копешки, одна из которых, полагаю, была изрядно разворошена, а буквально в двух шагах — я похолодела — возвышался настоящий стог, увенчанный тремя жердями. Если бы кого-нибудь из нас выкинуло на эти жерди…
Так, а где, вообще, Сигурд с Эгмонтом?!
Я забарахталась, но все-таки выкарабкалась на свободу. Тут же выяснилось, что приземление Эгмонта было далеко не таким мягким, а хуже всех пришлось Сигурду, на которого маг и свалился. Но оборотень оказался более сдержанным: прислушавшись, я узнала лишь несколько новых выражений, да и те — от любимого наставника. Правду говорят: внимательно слушайте ваших магистров и откроются перед вами невиданные горизонты новых знаний!
Пока помятое выправлялось, а испачканное отряхивалось, я, прищурившись, смотрела на юго-запад. Там, у самого горизонта, клубились синие облака; дул ветер, но они оставались неподвижны, и эти застывшие неровные очертания казались очень знакомыми.
…И снова дорога, выжженная немилосердным солнцем. Катятся кибитки, подпрыгивая на ухабах; по степи гуляет ветер, а из-под колес летит желтая пыль. Кони отмахиваются хвостами от злых южных мух.
Небо будто выцвело от жары. На нем ни тучки… хотя постойте-ка! На западе, у самого горизонта, виднеется синяя облачная гряда.
— Будет дождь, да, мама? — спрашивает юная ромка. У нее прямые брови, острый подбородок и веселый быстрый взгляд. На шее — красные бусы из сушеных ягод. Похожа ли я на нее? Не знаю. Она — человек, а я…
— Глупая ты, Ратори! — ворчит женщина. Она сгорбилась, потолстела и постарела; в черных волосах пробилась седина, на лице появились морщины, а на руках — старческие пятна. Такой я и помнила ее — не хватало только шали, вечной черной шали в крупных цветах, и трубки из вишневого дерева.
Но все это только маска; и, глядя сквозь нее, я ясно вижу прежнюю владычицу с лунным венцом на челе. Фэйри не способны меняться, особенно фэйри из Высочайшего Дома.
И глаза у нее все те же — зеленые, как весенняя трава.
— Глупая ты, Ратори! — звучат слова, сказанные двадцать лет назад. — Не облака это, а горы.
Это Даркуцкий кряж.
Это судьба.
— Это судьба, — шепотом повторила я. Круг замыкался; змея кусала свой хвост, и я чувствовала, как что-то большое надвигается на меня и избежать этого уже невозможно.
— Вспоминай подгиньский, Эгмонт! — усмехаясь как можно достовернее, я повернулась к магу. Он был встрепан и крайне недоволен. — Здесь, в Даркуцких горах, аллеманский как-то не в ходу.
— А… — начал было Сигурд.
— Нет, — весомо сказала я. — На эльфаррине тут тоже почти никто не разговаривает.
За поляной находился луг, за лугом — озеро, за озером — дорога, при дороге — корчма. Это была длинная темная изба с шестью маленькими окошками; из трубы валил дым, у коновязи стояли лошади, а в огромной луже у крыльца важно плавали белоснежные гуси. Стоило нам приблизиться к луже, как старший гусак злобно зашипел, но я пригрозила хворостиной, и он поспешно отступил. К счастью, гусак не знал, что хворостина была иллюзорной.
Внутри было темно, дымно и душно. Пахло едой, пролитым пивом и много чем еще, но об этом я старалась не думать. В конце концов, и мы не эльфийскими духами благоухаем. С потолка свисали толстые колбасы, окорока и чесночные плетенки. Почти всю комнату занимал длинный дощатый стол, вокруг которого теснились тяжелые скамьи. В дальнем конце, у противоположной входу стены, гуляло сановнее панство. Среди прочего я заметила на столе хорошо прожаренного поросенка и немного воспрянула духом.
Мы скромно сели с краю, постаравшись не привлечь ненужного внимания. Любому известно, что подгиньские паны задиристы, как бойцовые петухи, а мы находились не в той ситуации, чтобы выяснять, кто сильнее. Конечно, Эгмонт мог бы раскатать эту корчму по бревнышкам, а Сигурд — нарубить всех соломкой, но это было бы как-то… не ко времени, что ли.
Расторопная служанка притащила нам глиняную мису, полную гороха с салом, и три ложки. Эгмонт в очередной раз решительно отказался от пива — вместо него перед нами плюхнули три кружки с грушевым взваром. Взвар сильно отдавал горелым, но я решила не привередничать.
Что-то коснулось моей ноги, и я немедленно заглянула под стол. Там обнаружилась отродясь не мытая дворняга, от которой изрядно разило псиной. С другой стороны, чем еще от нее могло разить? Встретившись со мной взглядом, пес вежливо гавкнул, завилял лохматым хвостом и высунулся из-под скатерти, положив передние лапы на край скамьи. «Вы же щедрые, правда, Панове? — читалось в его глазах. — Вы же не пожалеете голодному барбосу пару косточек? А не то помру прямо здесь и вонять буду еще сильнее…»
Эгмонт вхолостую клацнул зубами, едва не откусив половину пустой ложки.
— Я могу хотя бы раз в день поесть по-человечески? — рявкнул он. — Убери это сейчас же или я за себя не отвечаю!
Умный пес нырнул под стол и был таков. Я оскорбленно фыркнула, но ответить мне не дали. Стол содрогнулся, миска подпрыгнула, рассыпая горох и шкварки, из кружек плеснуло взваром. Смолкли паны, пировавшие на другом конце стола.
Я мигом определила источник сотрясения — то был шляхтич в кунтуше зеленого сукна, расшитом золотыми шнурами. В корчемном чаду сложно было рассмотреть что-то, кроме этих шнуров; я заметила только, что усы у шляхтича торчат едва ли не выше носа, а сам он смотрит на Эгмонта не добрее той рыси, из какой была пошита его шапка.
Сощурившись, он еще раз со всей силы жахнул кулаком по столу. За секунду до этого опытная шляхта похватала свои кружки.
— Ах ты, песий сын! — выразился шляхтич, грозно топорща усы. — Да как смеешь ты обижать столь достославную панну? Да неужто ты думаешь, ракалия, что некому за нее заступиться?! Ха! Сгори я в огне, ежели тебя, мерзавца, приличному обращению не научу!
Шляхта, торопливо глотнув из кружек, одобрительно загудела. «Вот ведь влипли!» — только и подумала я.
Эгмонт осторожно положил ложку на край мисы и начал медленно подниматься из-за стола. Надо было что-то делать, но ничего дельного в голову не шло. Напугать? Сотворить иллюзию? Похлопать ресницами, как учила Полин? Последнее точно не выгорит, да и первое, если вдуматься, тоже.
— А панна-то, панна! — растроганно добавил один из панов. — Кротости-то она, по всему видать, голубиной! Хоть бы словечко поперек сказала! Не то что моя… эх… Катержина…
«Пить надо меньше!» — злобно подумала я и что было силы дернула Эгмонта за камзол. Не ожидавший от меня такой подлости, маг плюхнулся обратно на скамью. Чего-чего, а голубиной кротости я в себе сейчас точно не ощущала. Вместо нее на свет явился наследственный гонор.