Оракул мертвых

Молодые люди согласились.

— А сейчас пойдем, — продолжил Ари, — нам нужно позаботиться об этой девушке.

Норман и Клаудио скрестили руки, сделав что-то наподобие сиденья, и перенесли Элени в такси, уже ожидавшее у входа с заведенным мотором. Ари вполголоса сообщил таксисту адрес, и машина стремительно тронулась. Норман сидел впереди Клаудио, который, забившись в угол на заднем сиденье, держал на коленях голову Элени и гладил ее рукой по ледяному лбу, покрытому потом.

Мишель тем временем ехал на своей маленькой малолитражке по улицам, постепенно начинавшим оживляться и заполняться машинами в предрассветные часы.

По всей видимости, аптекаря уже предупредили: он вручил молодому человеку все, что тому требовалось, не задавая лишних вопросов. Мишель расплатился и немедленно двинулся в обратный путь. Он двигался осторожно, стараясь не привлекать внимание, объезжая опасные районы. В какой-то момент, решив, что опасность миновала, он вдавил педаль газа в пол. Назначенное место было уже недалеко.

Вдруг, когда он собирался повернуть налево, с перекрестка выехала полицейская машина с включенной сиреной и проблесковым маячком. Мишелю показалось, что он умирает. Автомобиль обогнал его, и из правого окна высунули знак «стоп». Мишель остановился, стараясь сохранять спокойствие.

Полицейский взглянул на французский номерной знак машины и подошел к водителю, приставив руку к фуражке.

— То диаватирио, паракало. [7]

Мишель вынул из кармана права и паспорт и протянул их патрульному.

— А, вы понимаете по-гречески, — проговорил полицейский.

— Да, — ответил Мишель, — я немного говорю на вашем языке. Я учусь во французской археологической школе в Афинах.

— Значит, студент. Хорошо, хорошо. Вы знаете, что здесь существует ограничение — пятьдесят километров в час?

— О, я сожалею, дело в том, что я должен встретить своего профессора на вокзале и опаздываю. Я не слышал будильника и…

Другой полицейский, тот, что сидел за рулем, тем временем вышел из машины и расхаживал вокруг малолитражки, украдкой заглядывая внутрь. Внезапно он подошел к коллеге и шепнул ему что-то на ухо. Мишель вспотел, но старался держаться непринужденно.

— Выйдите из машины, пожалуйста, — сказал офицер, внезапно становясь серьезным.

— Послушайте, будьте ко мне снисходительны, я действительно опаздываю. — Он сунул руку в кошелек. — Если вы скажете мне, сколько я должен заплатить за правонарушение… Видите ли, если профессор приедет, а меня там не окажется, у меня будут неприятности и…

— Выйдите из машины, пожалуйста.

Мишель вышел из машины и встал посреди улицы с кошельком в руке.

Полицейский зажег электрический фонарик и начал досмотр. Луч осветил заднее сиденье, обнаруживая большое пятно крови. Крови Элени. Потом патрульный достал аптечку и открыл ее: там лежали бинты, игла для переливания крови, ксилокаин, кетгут, антибиотики.

— Полагаю, вашему профессору придется взять такси, — сказал он с ухмылкой. — Вы должны нам кое-что объяснить, мсье Шарье.

Мишель в жизни своей прежде не испытывал физической боли, разве что самую незначительную. Его отвезли в большое серое здание, расположенное неподалеку, и отвели в подвал, закрыв в пустом помещении. Несколько минут он ждал, напрягая слух. Ему показалось, будто он слышит приглушенные крики, стоны, звук шагов, хлопанье дверей, какую-то суету. Человеку, явившемуся допрашивать его, он ответил, что не станет ничего говорить до тех пор, пока не вызовут представителя французского консульства.

Однако он заговорил, и довольно скоро: мало кто был способен выдержать пытку под названием «фаланга». При первых ударах по голым ступням он стиснул зубы, призывая на помощь все свое мужество и преданность друзьям, но жестокая боль проникала ему в мозг, парализуя его волю.

Он кричал, вопил и проклинал, а потом безутешно заплакал. Боль, мучившая каждую клеточку его тела, каждый миллиметр кожи, тем не менее позволяла ему думать. Он понимал, что уже все выдал, что предал друзей, и это сознание было еще мучительнее пытки.

Его палач бил спокойно и точно, словно ничего не слышал. Казалось, он методично выполняет нужную работу — он еще несколько минут продолжал избиение после того, как Мишель прокричал, что все скажет… все. Создавалось такое впечатление, будто палач наказывает его за то, что молодой человек не избавил его от этой, пусть краткой, работы.

Он провел платком по лбу и по волосатой груди, а потом сказал что-то в переговорное устройство, висевшее на стене. Вскоре в помещение вошел чиновник в штатском, чтобы отвести Мишеля в смежную комнату. Палач остался на пороге пыточной. Почти тут же двое полицейских привели второго юношу, с лицом, покрытым синяками, — рот его был полон крови, в глазах стоял ужас.

Мишель сделал было движение, пытаясь подняться, но, едва коснувшись ногами пола, упал, закричав от боли. Двое полицейских привязали молодого человека к пыточной скамье, сняли с него ботинки и носки, а потом приподняли Мишеля и вывели его из комнаты.

Дверь снова закрылась за его спиной с сухим стуком. Его практически оттащили на руках в другую комнату, впереди шел офицер по имени Караманлис. Прежде чем войти, молодой человек обернулся и услышал протяжный рев, почти звериный, хоть и приглушенный толщей двери. Он опустил глаза и, пошатываясь и спотыкаясь, последовал за офицером. Его бросили на железный стул.

— Итак, — сказал офицер, — кого вы перевозили на своей машине? Кто пользовался теми предметами, что мы у вас нашли?

— Одну мою подругу, ее ранили в Политехническом сегодня ночью. Мы пытались ее вылечить.

Чиновник покачал головой:

— Ах, какая неосторожность. Вы должны были сразу же отвезти ее в больницу. Или, может быть, вам было что скрывать?

— Нам нечего скрывать. Мы хотели только избавить ее от того, что вы сделали со мной и с тем другим юношей.

— Они преступники и не заслуживают никакого сочувствия. Они губят нашу страну. Вам, иностранцу, не следовало вмешиваться в чужие дела. А теперь расскажите мне, что знаете, а мы сделаем вид, будто никогда с вами не встречались. Никто не узнает о произошедшем сегодня ночью. Мы не будем составлять протокола. Как имя этой девушки?

— Ее зовут… Элени Калудис.

— Вы сказали «Калудис»? Хорошо. А теперь скажите мне, где она сейчас. Смелее, даю вам слово офицера — ей ничего не сделают. Напротив, мы вылечим ее. Вот увидите. Ей придется ответить на несколько вопросов, само собой, но поверьте, мы не причиняем боли женщинам. Я — человек чести.

Мишель все рассказал ему, и лицо офицера засияло от удовольствия.

— Наконец-то, наконец-то: голос по радио… Проклятый голос по радио… Молодец, мальчик, молодец, вы не представляете, какую услугу нам оказали. Вы помогали опасной преступнице, угрожавшей безопасности государства. Конечно, вы иностранец, вы не понимали, что делаете…

Мишель вытаращил глаза:

— Что вы говорите, что вы такое говорите? Проклятие! Что за история с радио? Какая преступница? Я ни одному слову не верю из того, что вы сказали. Ублюдок! Ублюдок!

Караманлис усмехнулся:

— Бросьте его в камеру, — сказал он своим подчиненным. — Пока он нам больше не нужен.

Он вышел, и звук его шагов по ступеням лестницы постепенно затих. Мишеля вытащили в коридор. С другой стороны, на пороге комнаты, человек с волосатой грудью курил сигарету, прислонившись к косяку. Изнутри не проникал ни один звук, даже стоны.

— Я сделал что мог, — сказал врач. — Влил ей физраствор, чтобы поднять давление, остановил кровотечение, но этой девушке нужно переливание крови, а ваш друг так и не появился. Несомненно, с ним что-то приключилось.

Клаудио заламывал руки:

— Я не понимаю, не понимаю…

Норман встал.

— Клаудио, наше положение с минуты на минуту может стать критическим. Если бы возникли какие-то кратковременные препятствия, Мишель позвонил бы, он нашел бы способ нас предупредить. Наверняка с ним случилось что-то серьезное. Почему бы тебе не позвонить родителям Элени?.. Ты берешь на себя огромную ответственность.

7

Паспорт, пожалуйста ( греч.).