Башня одиночества

И в этот момент на фоне солнечного диска, опускавшегося за горизонт, появились всадники в облаке золотистой пыли. Они возвращались с поля жестокой битвы, обремененные ранами и, быть может, воспоминаниями о павших, похороненных ими среди Песков призраков.

Женщина тем временем исчезла. Зато появилась фигура в черном плаще — ее супруг, господин этих мест, Разаф-эль-Кебир. Он разглядывал всадников, пытаясь сосчитать их, как пастух считает овец в своем стаде, возвращающемся вечером домой. Во главе войска он различил предводителя, Амира, завернутого в голубой плащ из верблюжьей шерсти, с пурпурным знаменем в руке. Он увидел также серебряные щиты всадников с копьями, одетых в кольчуги, и стрелков из ружей на быстроногих мегари. [12]Потери если и были, то незначительные, однако по мере того как отряд приближался и стали видны отдельные лица, взгляд его, полный изумления, упал на человека, которого никто никогда не видел у стен Калат-Халлаки. Пленник! Он был привязан к седлу, руки скованы за спиной — первый раз на человеческой памяти сюда привезли пленника!

Он поспешил вниз по лестнице, спустился во двор, добрался до ворот, в этот момент распахнувшихся, чтобы впустить воинов. Амир первым спрыгнул на землю, передав знамя стремянному, и, покуда оказывали помощь раненым, побежал к нему навстречу и обнял. Сверху вновь донеслись рыдания женщины. Амир поднял голову.

— Где она?

Разаф указал на лестницу, ведущую на женскую половину.

— Они застали нас врасплох, проклятые! Опять. Они внезапно выскакивают из песка, сотнями, со всех сторон, кажется, их силам нет предела. Многие мои люди были ранены уже павшими врагами, которых мы считали мертвыми.

Разаф смотрел на него с тревогой.

— Мы должны найти коридор… мы должны его найти… Этот день вот-вот настанет. Я больше не сплю по ночам, и днем мне нет покоя.

— Мы захватили пленника, — указал Амир.

— Я видел его, — ответил Разаф, — хотя и не верю своим глазам.

Он говорил, глядя за спину Амира, туда, где стоял Враг, скорпион пустыни, житель Песков призраков, непобедимый и неуловимый. На голове его был тюрбан, края которого полностью скрывали лицо и завязывались на шее. В ткани были проделаны небольшие отверстия для рта и глаз; на голой груди красовалась татуировка в виде ужасной маски. С пояса свисали два кривых серпа, похожих на клешни скорпиона. Ноги скрывали длинные черные штаны из верблюжьей шкуры. Кожа выглядела сухой и очень плотной, морщинистой, словно у старика, однако он обладал невероятной физической силой. Каждый раз, когда он дергал свои путы, четыре могучих воина, державшие их концы с обеих сторон, вздрагивали.

— Как это получилось? — спросил Разаф. — Никому из наших людей еще ни разу не удалось совершить ничего подобного.

— Они уязвимы, — сказал Амир. — Твой предок, принц Абу Сарг, писал, что они боятся огня. Когда мы заметили, что он слишком отдалился от остальных, чтобы прикончить одного из наших, раненого, волочащегося за лошадью по полю битвы, всадники из моего отряда полили вокруг него нефтью, а потом подожгли ее, выстрелив из ружья. Ужас его был столь сильным, что он потерял сознание. Так его и схватили. Он твой, господин мой, можешь делать с ним все, что хочешь.

— Огонь… — пробормотал Разаф, — огонь может провести нас туда. Но как нам зажечь столько огня? Как это сделать? Даже если мы срубим все деревья в оазисе, даже если заберем с собой кедровые балки, на которые опирается замок, будет мало.

В глазах Амира блеснула молния.

— Быть может, есть способ. Если ты позволишь достать сокровища предков из гробницы коня.

Разаф опустил голову, сверху по-прежнему неслись крики его жены, изнемогавшей от ужаса. Казалось, она чувствует присутствие врага.

— Сокровища предков… — повторил Разаф. — Даже если я дам согласие, ты ведь хорошо знаешь — великое умение требуется, чтобы открыть гробницу…

Он повернулся к пленнику, которого тем временем с большим трудом привязали к столбу посреди двора, подошел к нему, поборов отвращение, внушаемое ему этим существом, и протянул руку к тюрбану, скрывающему его лицо.

— Нет! — закричал Амир. — Не делай этого! Никто не может видеть лица блемиев! Твоя жена, Разаф! Вспомни о жене, о ее разуме, искаженном, навсегда разрушенном безумием.

Разаф отдернул руку.

— Не навсегда, Амир. Мы откроем проход к долине Знания и отведем ее туда в назначенный день. А пока следует уничтожить этого скорпиона. Выведите его из оазиса и сожгите. А потом истолките кости в ступе и развейте пепел по пустыне.

Амир сделал знак группе воинов, те подошли к пленнику, который бился, издавая странные звуки, словно охваченное паникой животное, и увели его из замка.

Разаф повернулся и пошел вверх по лестнице, медленно, с поникшей головой. Он прошел подлинному коридору, из мавританских окон которого открывался вид на западную часть пустыни, и очутился перед дверью, открыл ее и тихонько вошел. На кровати лежала темнокожая женщина удивительной красоты, с отсутствующим взглядом, лишенным всякого выражения, неотрывно устремленным на украшенные арабесками балки потолка. Он нежно погладил ее лоб, потом сел на скамейку и некоторое время молча смотрел на нее. Увидев, что она закрыла глаза, словно уснула, он поднялся и вышел на балюстраду замка. В этот момент на востоке показалась луна, а на западе взметнулось пламя костра, на котором горела плоть пленника.

Увидев, что Амир снова садится на лошадь, чтобы вернуться в замок, Разаф спустился в свои комнаты и сел у большого окна, выходящего на пустыню, поджидая его при свете масляной лампы.

— Ты действительно веришь, что мы сможем открыть проход к Башне Одиночества? — спросил он, едва заслышав шаги своего военачальника.

— Я в это верю, — ответил Амир. — И сегодня получил тому доказательство: блемии приходят в ужас от огня.

— Ты абсолютно в этом уверен?

— Да. А причина в том, что они его никогда не видели. На их землях нет ничего способного дать огонь; никто, в сущности, не знает, чем они питаются в этом своем аду из песка и ветра. Дай мне возможность добраться до сокровищ в гробнице коня — я поеду в Хит, в Месопотамию, где бьет нефтяной источник, и договорюсь с племенем, обитающим в тех местах. Я закуплю ее в огромном количестве и привезу сюда в тысячах бурдюков на спинах верблюдов, и в назначенный день наши воины отправятся к Башне Одиночества под защитой двух огненных стен. Я знаю, что в наше время существуют гораздо более мощные и точные ружья, чем те, которыми обладаем мы, — я куплю и их, если ты позволишь мне добраться до сокровища.

— Я сделаю что угодно, лишь бы только моя жена снова обрела рассудок… что угодно. Тебе не понять моей муки, Амир… Видеть ее тело во всем его былом великолепии — и эти пустые глаза, устремленные в ничто… слышать душераздирающее пение каждый раз, как демон овладевает ее рассудком…

— Тогда позволь мне отправиться туда как можно скорее. Времени больше нет. И отпусти Арад. Мы встретимся с ней у гробницы коня в третий день новой луны нисана.

— Арад?

— Да, — ответил Амир, — мы с твоей дочерью тысячи раз подвергали себя этому испытанию. Нас не может постичь неудача.

— Значит, вы все приготовили. И уже давно…

— Да, мой господин, твоей дочери тоже невыносимо безумие ее матери.

— Но это очень опасно, Амир. Как я могу подвергать опасности жизнь дочери, чтобы спасти ее мать?

— Вся жизнь с первого мгновения полна опасностей, Разаф. Позволь нам отправиться туда, прошу тебя. Нет больше времени. Не случайно наш народ на протяжении стольких веков жил в этом чудесном и недоступном месте. Нам была поручена задача. Мы должны победить. Прошу тебя, дай мне ключ и позволь нам отправиться туда.

Разаф понурил голову.

— Арад знает, что ты хочешь ехать немедленно?

— Арад тоже этого хочет; она, как и я, готова двинуться в путь в любой момент. Но я поговорю с ней сегодня же вечером.

12

Порода верблюдов, способных очень быстро передвигаться.