Гнев Нефертити

Бальзамировщики вооружились ножами из обсидиана и бронзы и готовы были приступить к своей зловещей и одновременно священной работе: они должны были обтереть труп кедровым маслом, очистить кишечник, затем удалить мягкие части и червей, потом погрузить его в содовую ванну, а после поместить в чашу с алебастром. Началась мумификация. Через семьдесят дней царская мумия должна будет совершить свое последнее земное путешествие к месту захоронения, куда будет доставлено движимое имущество, дары и приношения, всевозможные предметы роскоши, необходимые для того, чтобы вечная жизнь того, кого больше нет, была комфортной.

Царица и ее дочери ушли, сопровождаемые служанками, носильщиками вееров и рабами.

Какой-то мальчишка из толпы смотрел на них округлившимися от ужаса глазами.

Анхесенпаатон, довольная тем, что оказалась наконец на улице, куда она страстно желала попасть, шла позади процессии и разглядывала подданных своего отца. Они улыбались ей, умиленные ее нежной красотой. Юная царевна, в свою очередь, искренне улыбалась им в ответ.

Внезапно к ней подбежал запыхавшийся парнишка, он был такого же роста, как и царевна. Оказавшись в самом центре процессии, он приблизился к Анхесенпаатон, быстро сунул ей в руку плоский камень и исчез в толпе, поражаясь смелости своего поступка.

Удивленная Анхесенпаатон принялась рассматривать камень. Может, это какая-то игра? Беспокойное выражение лица мальчишки заставляло думать иначе. Она почувствовала, что сейчас не время рассматривать камень. Возможно, это было какое-то послание. В этот момент подошла кормилица и передала ей требование царицы присоединиться к процессии.

Часом позже, когда лучезарный Атон раскалил добела долину Великой Реки, так что исчезли все тени, царица удалилась в свои покои. Юные царевны последовали ее примеру. Меритатон пожелала слегка перекусить и потребовала, чтобы ей принесли хлебцев, инжира и миндального молока с медом. Никто не издавал ни звука. Мрачная церемония обессилила всех: царевен, кормилиц, служанок и рабынь. Казалось, что все чувства: зрение, вкус, обоняние, слух и осязание — были усыплены присутствием смерти. Вскоре Меритатон уединилась в своей комнате, чувствуя, что ей необходимо отдохнуть.

Анхесенпаатон тоже пошла к себе. Она раскрыла ладонь и стала изучать камень. На нем она обнаружила пять строчек, это было иератическое письмо.

Месть женщины

Сменхкара и те, кто отныне являлись его подданными — ведь обладая титулом регента, он по закону наследовал трон умершего фараона, — решили отправиться в Царский дом. Они обошли высокий фасад здания, вздымающийся над всей улицей, чтобы пройти через сады. В последующие семьдесят дней, пока не завершится бальзамирование, вход в большой зал частных аудиенций будет запрещен. Помимо личного писаря регента сопровождали Первый придворный Тхуту, Панезий, Первый слуга Атона, их собственные писари и носильщики вееров — всего около тридцати человек.

— Где Пентью? — спросил Сменхкара.

Никто его не видел.

— А Майя?

Этот тоже исчез.

Подходя к ведущим в сад дверям, они были удивлены, увидев там с полсотни вооруженных до зубов стражников.

— Ты вызвал стражу, господин? — спросил Тхуту.

— Нет, — ответил Сменхкара, нахмурившись.

Они еще больше удивились, когда оказалось, что страже отдан приказ не пускать их.

— Приказано не пускать регента Сменхкару в Царский дом! — заявил стражник.

Сменхкара и его спутники на какое-то время потеряли дар речи.

— Кто отдал приказ?

— Уерсеф, начальник гарнизона Ахетатона.

Сменхкаре понадобилось некоторое время, чтобы осознать услышанное. Он повернулся к Тхуту и приказал:

— Приведи моих лошадей из конюшен.

Не успел Тхуту броситься выполнять приказ регента, как командующий заявил:

— Регенту Сменхкаре запрещается использовать царских лошадей. Конюшни охраняются.

Сменхкара побледнел. Он и его свита обменялись недоуменными взглядами. Так как власть ему досталась по велению умершего царя и он все еще не был коронован, Сменхкара не имел права отдавать приказы; он зависел от Царского совета, который еще даже не собирался для подтверждения его полномочий.

— Идемте, — сказал он.

И они покинули сад. Оказавшись на улице, Сменхкара заявил:

— Мы идем к начальнику гарнизона. Я хорошо его знаю.

Будучи регентом, Сменхкара поддерживал доброжелательные отношения с Уерсефом, и теперь ему стало ясно, почему тот чувствовал себя неловко во время прощальной церемонии.

Казарма находилась в получасе ходьбы от Царского дома, в северной части города. Уличная толпа с удивлением смотрела на движущийся пешком царский кортеж.

Когда они дошли до казарм, оказалось, что у начальника гарнизона как раз время послеобеденного отдыха. Сознающий зыбкость положения регента, но знавший о его хороших отношениях с Уерсефом охранник согласился сообщить начальнику гарнизона о приходе гостей. Через несколько минут Уерсеф вышел поприветствовать Сменхкару и его свиту, на ходу поправляя парик, надетый в знак уважения к высокому гостю. Он преклонил колено перед юношей, и это был еще один знак уважения.

— Кто приказал тебе не пускать меня в Царский дом? — спросил Сменхкара.

— Царица, почетная регентша.

— Но ведь регент я!

— Я всего лишь выполняю приказы, почтенный регент. Вчера вечером неполный Царский совет назначил Нефертити преемницей Эхнатона. Там присутствовали Майя, Пентью и мой господин Нахтмин. И Ай, конечно.

— Нахтмин тоже был там?

— Да, господин.

— Но ведь он не является членом Царского совета!

— Ему вернули все его полномочия. Он ничего не мог сделать, ему оставалось лишь согласиться с решением трех остальных членов совета. Его убедили, что Хоремхеб согласен с этим.

Сменхкара опустил взгляд и задумался. Это был захват власти, устроенный в страшной спешке, несомненно, Нефертити и ее отцом. Это была месть женщины, властной женщины. Нефертити хорошо знала вкус власти. Она не могла простить Сменхкаре того, что последние три года была отстранена от управления страной, не говоря уже о том, что он отнял у нее любовь мужа. Но власть она могла себе вернуть!

Сменхкара прекрасно понимал ее. Но он не был готов к столь внезапному повороту событий.

— Почтенный регент, не испытываешь ли ты жажды? — спросил Уерсеф. — Я был бы счастлив предложить тебе и твоим спутникам холодного пива.

Сменхкара кивнул. Жара становилась невыносимой. Уерсеф отдал приказ, и тут же были принесены три глиняных кувшина и кубки.

Утолив жажду, гости поняли, что им больше нечего делать в казармах.

— Господин, — произнес Тхуту, — время не стоит на месте. То, что происходит, недопустимо. Позволь предложить тебе воспользоваться гостеприимством моего дома. У нас будет достаточно времени для раздумий.

— А не навестить ли нам прежде Нефертити?

Панезий сложил губы в лукавую усмешку.

— Господин, — отвечал он, сознательно называя Сменхкару его старым титулом, — чего ожидает женщина, которая только что нанесла поражение противнику? Протестов. Ты достаточно проницателен, и тебе известно, что это было бы еще одним признанием твоего поражения. Она считает, что у тебя много возможностей. Твое молчание будет признаком презрения, что еще больше обеспокоит ее. Верь мне, если до ночи ты не явишься к ней выразить свое возмущение, она не сможет спокойно заснуть.

— Но что мы сделаем после? — спросил Сменхкара, признавая его правоту.

— Сегодня вечером мы соберемся в доме Тхуту. — И, обращаясь к последнему, Панезий добавил: — Позволь мне привести кое-кого к тебе на ужин.

— Твои люди будут желанными гостями в моем доме, — ответил Тхуту.

«Любопытный тип этот Панезий! — подумал Сменхкара. — На чьей же он стороне? Он должен был принять сторону Нефертити, истовой защитницы культа Атона, однако примкнул к побежденным…»

Божественная царевна, верховные жрецы Хумос и Нефертеп собираются поднять восстание с помощью Хоремхеба. Вы в опасности.