Гнев Нефертити

Она не впала в немилость, нет. О ней просто забыли. И причина ей была известна: своему мужу она рожала только дочерей. В подобных случаях говорили, что семя слабое. Доказательством этому был и ребенок, которого родила Эхнатону сожительница. Это тоже была девочка, и она умерла во младенчестве. Но Эхнатон отказывался признавать слабость своего божественного семени. Раздосадованный, он покинул царское ложе.

Нефертити попросила помощи у своего отца Ая, но тот ничем не смог помочь. Она обращалась к своей сестре Мутнезмут, жене Хоремхеба, и та посоветовала ей завести любовника и родить наконец мужу сына, пусть и незаконного. Но возраст, благоприятный для зачатия, уже прошел. Ее чрево отныне было так же бесплодно, как и у проклятого демона Сменхкары.

Нефертити страдала долго и молча. Слезы жемчужинами блестели в глазах царицы. А теперь жена живого бога должна была изображать траур.

Но она все еще была жива. Она заставит своих врагов испить горькое вино ее слез, унижения и гнева!

Кто-то вошел. Мужчина. Орлиный нос, военная выправка. Он сразу заметил угнетенное состояние Нефертити и бросился к ней.

— Госпожа моя! — воскликнул он. — Что происходит?

Нефертити больше не сдерживала слез. Тогда он обнял женщину и утешил ее.

Незадолго до захода солнца гонец принес в дом Тхуту царский рескрипт, в котором сообщалось, что Тхуту больше не являлся Первым придворным Царского дома. Тхуту принял посланника с насмешкой, которая удивила почетного гостя — регента Сменхкару.

— Как твое имя, гонец?

— А-Узаит.

— Поверь, пройдет несколько дней, и я вспомню, что именно ты явился ко мне с этим.

Обеспокоенный гонец ушел, а Тхуту вернулся к гостям. Словно в насмешку, он на всеобщее обозрение прикрепил сверток к бронзовой лампе, которая висела под потолком большого зала. Грозный документ болтался и крутился в воздухе, как некое бестелесное существо. Вот с каким уважением бывший Первый придворный отнесся к решению царицы! Первый раз за последнее время Сменхкара рассмеялся.

А равнодушные ко всем этим перипетиям босоногие рабы были заняты своими делами: подметали циновки, подливали масло в светильники, расставляли кувшины с пивом и вином на большом низком столе в центре зала, разжигали жаровни, выгоняли насекомых, которые бегали на каменном полу. Дым от горящих кедровых стружек держал на почтительном расстоянии от двери в сад рой мошек, привлеченных влажностью, увеличивающейся каждый раз с наступлением сумерек. Настоящий пир для птиц, которые, насытившись, прятались в зарослях смоковниц.

Опекаемый четырьмя оставшимися слугами, Сменхкара умылся, а затем обосновался в самой красивой комнате дома Тхуту. Когда он, посвежевший после расслабляющего массажа, побритый, надушенный, умащенный маслами сандала и жасмина, возвратился в большой зал, там уже были Хумос, Нефертеп и Панезий, Первый слуга Атона и их соратник. Смущенная почтительность собравшихся, полностью соответствующая придворному протоколу, наглядно демонстрировала их отношение к регенту. Известно ли им было, что он больше не регент? Сменхкара все же заметил, что они не смогли скрыть своего удивления, и даже знал, чем они были так удивлены: никогда особа царской крови, будущий живой бог, не являлась на ужин к своим подданным, какого бы высокого ранга они ни были. Естественно, они спрашивали себя, что же произошло.

Сменхкара, в свою очередь, был удивлен не меньше: как Панезий, слуга враждебного и ненавидимого всеми присутствующими здесь культа, так быстро примкнул к верховным жрецам Амона-Ра и Пта, которые испытывали к нему нескрываемую неприязнь? Затем он улыбнулся в бороду: в сущности, все эти высокопоставленные служители сговаривались, как воры на ярмарке. В создавшейся ситуации, когда приходилось срочно что-то решать, они забыли обо всех своих выдуманных или настоящих распрях.

Последний раз он видел Хумоса и Нефертепа во время ритуала прощания с умершим царем. Но он хорошо знал их, поскольку отвечал на их жалобы по поводу урезания подношений и землевладений. В его официальных ответах было ровно столько благосклонности, сколько позволял проявлять Эхнатон, но он прилагал к официальным письмам личные послания, в которых уверял верховных жрецов в том, что не безучастен к их трудностям. Это все, что он мог себе позволить, учитывая ненависть Эхнатона к недобросовестным служителям культов и свое недоверие к ним.

Хотя Эхнатон ввиду ухудшающегося здоровья доверил ненаглядному братцу существенную часть дел царства, он постоянно наблюдал за ним, поводя своими лисьими глазами. Что же касается их трудностей — помет обезьяны и сопли мангуста на них! — их надуманные претензии возникали оттого, что им больше не доставалось дани, поступавшей от завоеванных народов, по той простой причине, что не было больше никаких завоеваний.

Все уселись полукругом перед бывшим регентом. Сменхкара смотрел на них. Он больше не сомневался в их подлинных намерениях. Эти двое, Хумос и Нефертеп, являлись одними из настоящих хозяев долины, некоронованными правителями царства, а Ахетатон был всего лишь оазисом, созданным Эхнатоном. В этой ситуации они представляли и все остальные культы.

Эхнатон еще при жизни отца, Аменхотепа Третьего, будучи в Гермополе, открыто возмутился наглостью стремящихся к обогащению жрецов и размерами получаемой ими доли военных трофеев. Вершиной бесстыдства было то, что они затем одалживали эти деньги Царской казне для финансирования очередных военных кампаний, к тому же они поддерживали только те кампании, которые должны были обогатить их. Великие жрецы? Ха! Скорее дельцы, среди которых встречались и отъявленные негодяи.

Неоспоримым был тот факт, что их поддерживала знать и крупные землевладельцы, чьи связи были прочнее укрепительных сооружений. Эхнатон сначала не обращал на них внимания, затем лишил их всех полномочий, а в итоге начал уничтожать их богов. Так возник культ единственного божественного Атона, Солнечного Диска. Доходы от культа четко контролировались Эхнатоном с помощью Первого слуги Атона, Панезия. Царь воздвиг храмы, посвященные Атону, и построил неподалеку от них город Ахетатон.

Несмотря на это, Эхнатон и Сменхкара отлично знали, что почитатели других богов не приняли культ Атона, оставаясь верными Амону, Апису, Хорусу — тем богам, благодаря служению которым обогащались великие жрецы. Эти культы сохранились.

Лучшим доказательством тому было то, что их служители ужинали сейчас с наследником своего злейшего врага.

За какое-то мгновение, пока они смотрели друг другу в глаза, Сменхкара вспомнил ярость своего брата, когда тот понял, что проиграл и реформа системы не удалась. Позднее он благодарил себя за проявленную мудрость. Будучи по натуре более миролюбивым, он научился договариваться с противниками новой веры, ведь их средства были необходимы для финансирования военных кампаний. Сменхкара пытался смягчить жестокую политику брата. Но из-за ненависти жрецов, вызванной отсутствием подношений, армия оказалась неспособной сохранять господство на юго-востоке. Заявления жрецов были резкими: «Ты хочешь уничтожить культы наших богов в угоду Атону? Очень хорошо! Тогда мы подорвем твое могущество!» Месть жрецов привела к упадку военной мощи царства.

Сменхкара вздохнул, сделал собравшимся знак рукой и сел первым, как если бы он все еще был регентом. Остальные присели на корточки вокруг стола. Тхуту организовал настоящий пир.

Взгляды гостей блуждали какое-то время по потолку зала. Хумос заметил документ, который болтался в воздухе над обеденным столом. Жрец удивился и даже возмутился, так как узнал царскую печать. Тхуту весело сообщил ему, что этот только что доставленный папирус освобождает его от обязанностей придворного. Хумос и Нефертеп оцепенели. Присутствие Сменхкары окончательно запутывало ситуацию. Единственным, кто мог отстранить придворного, был взошедший на трон царь. Но этот человек сейчас спокойно сидел рядом и улыбался.

— Неполный Царский совет вчера вечером провозгласил Нефертити преемницей трона ее супруга, — объяснил Сменхкара, — и первое, что она сделала, — это устранила нашего уважаемого Тхуту.