Пылающий меч

Голенастый подошел к молодому ливийцу и увидел, что у крепкого на вид паренька только одна рука.

— Руку на войне потерял?

— Нет, руку мне отрезала Аберия за то, что я спрятался, не желая быть растоптанным египетскими колесницами.

— А далеко египтяне отсюда?

— Скоро будут в Шарухене. Их теперь не остановить.

Голенастый вздохнул полной грудью. Он давно уже не набирал столько воздуха, боясь, как бы не надорваться.

— Господин, — объявил начальник крепости Шарухен, — война проиграна. Мы потеряли все наши укрепления. У нас не осталось больше воинов, которые могли бы сражаться против фараона Яхмоса. Если вы пожелаете, Шарухен продержится еще несколько дней. Но эти дни нас не спасут.

— Гиксос умирает с оружием в руках! — возвысил голос Хамуди.

— Повинуюсь, господин.

Верховный правитель гиксосов удалился в покои, где нашла себе убежище и госпожа Аберия, которую все в крепости ненавидели. Ночью она теперь удовлетворяла капризы Хамуди.

— Готовь наш отъезд Аберия.

— Куда мы отправляемся?

— В Керму. Ата окажет мне достойный прием, он мой данник и помощь мне — его обязанность.

— Вы же не любите чернокожих, господин!

— Вот увидишь, они покажут себя настоящими воинами! Они не то, что это жалкое отребье, которое посмело проиграть войну! Египтяне совершат роковую ошибку, если поверят, будто они меня победили. До ливийских берегов мы доберемся на корабле, а дальше пойдем караванной тропой по пустыне. Набери самых верных людей, возьми с собой как можно больше золота и опиума.

— Когда мы уезжаем?

— Послезавтра на рассвете.

— Как только корабль будет готов, я выполню еще одну небольшую обязанность — покончу собственными руками с тюрьмой в Шарухене. — И Аберия сладострастно облизнулась.

Обычно пытки завершались к исходу дня, как раз к скудному ужину заключенных. Поэтому Голенастого несказанно удивило, что госпожа Аберия со своими подручными появилась в сумерках. Какую новую муку она им приготовила?

— Иди-ка сюда! — позвала она однорукого ливийца.

Узники с ужасом уставились на мучительницу, хозяйку этого ада.

— Через несколько часов, — объявила она, — египтяне войдут в Шарухен и в эту тюрьму. Я не могу позволить, чтобы они увидели здешний беспорядок, бросающий тень на мое доброе имя. Безобразие этой тюрьмы — вы! Вы и ваша лень! Мой долг вас уничтожить.

Госпожа Аберия обвила рукой шею молоденького ратника, сжала и хрустнула позвоночником.

Другой ливиец кинулся к воротам, стражники бросились за ним.

Голенастый выкопал клеймо, которое спрятал в углу двора, а тем временем стражники распластали на земле пойманного ливийца.

Аберия наступила ногой на голову лежащего лицом вниз человека и ожидала, пока тот задохнется.

Едва передвигая ноги, Голенастый приблизился к мучительнице.

— Прикажете закопать?

Аберии пришла в голову новая забава, и она засмеялась.

— Выкопай мне яму побольше! Быстро!

Сгорбленный, изнуренный Голенастый стоял возле могучей Аберии, которая могла одним ударом кулака уничтожить его. Кому из стражников пришло бы в голову, что этот мозгляк способен на возмущение? Он на это и рассчитывал.

— Это тебе за моих коров, — сказал он и ударил со всей силой бронзовым клеймом Аберию в правый глаз.

Аберия завопила от боли, широко раскрыв рот. Воспользовавшись этим, Голенастый вогнал клеймо так глубоко, что оно вышло из затылка. Стражники на миг растерялись, но через секунду уже бросились с мечами к Голенастому. Но тут узники-гиксосы, почувствовав, что настал единственный и неповторимый миг, набросились на стражу.

Прежде чем покинуть тюремный двор, Голенастый подобрал меч и отрубил огромные руки госпожи Аберии.

— Свою войну я выиграл, — пробормотал он.

Царственная супруга Нефертари повелела еще раз прочитать послание, которое только что доставил Плутишка старому управляющему Карису: город-крепость Шарухен, последний оплот сопротивления гиксосов, пал!

— Яххотеп одержала победу! — воскликнул обрадованный старик-управляющий, вспомнив юную красавицу, которая сорок лет назад одна-единственная верила в освобождение Египта.

— Мы немедленно отправляемся в храм, — объявила Нефертари.

— Да, конечно, — вздохнул Карис. — Вот только я опасаюсь колесниц…

— А носилки? Я думаю, ты не станешь возражать против носилок.

— Госпожа! Я всего только управляющий…

— Ты живая память Фив, Карис.

Добрая весть мгновенно облетела город. Фиванцы принялись готовиться к радостной встрече царицы Яххотеп и фараона Яхмоса, чтобы отпраздновать победу.

Верховный жрец Джехути стоял на пороге храма, но ни малейшего проблеска радости не светилось у него на лице.

— Врата святилища Амона по-прежнему закрыты, госпожа, — сообщил он. — Это означает, что война еще не кончилась, и мы пока не можем считать себя победителями.

57

Фараон Яхмос отправил послание царю Хаттусилису I, сообщив, что Египет освобожден от ига гиксосов и он, фараон Яхмос, не сомневается в добрососедских отношениях с Анатолией. Затем он позаботился, чтобы Сиро-Палестина не посягала на безопасность Египта. За управлением сиро-палестинскими землями Яхмос поручил наблюдать особым чиновникам, снабдив их лучшими почтовыми голубями, чтобы о любых переменах и смутах его извещали первым.

Горизонт омрачала лишь одна черная точка — сбежавший верховный владыка гиксосов Хамуди, который, по свидетельству очевидцев, отплыл из Шарухена на корабле. Поскольку врата святилища Амона были по-прежнему закрыты, Яхмос и Яххотеп понимали, что их еще ждут серьезные испытания.

— На севере Хамуди не найдет себе союзников, — рассудительно заметил фараон. — Тем более он не обретет их в Дельте. Он мог направиться на корабле к островам в Эгейском море, чтобы спрятаться там и жить в мире, дожидаясь смерти. Или все-таки искать союзников, мечтая об отмщении.

— Задать вопрос — значит на него ответить, — отозвалась Яххотеп. — У Хамуди осталась только одна возможность найти союзника. Он отправился в Керму. Это последний противник Египта, которого нам нужно одолеть. Даже если Фивы празднуют победу, наш долг еще не исполнен.

Яхмос наслаждался радостями семейного очага, встретившись наконец с женой и сыном.

Яххотеп занялась последними сообщениями из Южного Египта, куда вторглись нубийцы. Да, Ата не продвигался вперед, потому что жители продолжали яростно сопротивляться захватчикам. У Яххотеп не было сомнений, что Амон предупреждает египтян о серьезности именно этой войны.

— О Хамуди ничего нового?

— Ничего, — ответил хранитель царской печати Неши. — Кто знает, может, он заблудился в песках пустыни?

— Не стоит на это рассчитывать. Ненависть его так велика, что выведет его из пустыни.

— Госпожа… Можем ли мы надеяться увидеть вас на празднике сегодня вечером?

— Я очень устала, Неши.

Ночь Яххотеп провела в Карнакском храме у статуи богини Мут. Супруга Амона, хранительница божественного огня, так много помогала египетской царице, что Яххотеп должна была рассказать богине все, что они пережили за трудную изнуряющую войну, благодаря которой Яхмос носил теперь двойную корону.

С кем, кроме Мут, могла она поделиться своим желанием уйти на покой и уединиться?

— Фараон больше не нуждается в моей помощи, — говорила Яххотеп. — Сын стал мудрым правителем, люди уважают его и доверяют ему.

Глаза каменной статуи вспыхнули недобрым огнем.

— Если ты даруешь мне покой, богиня Мут, наклони голову в знак своего согласия.

Статуя пребывала недвижной.

Ата, царь Кермы, встретил Хамуди весьма холодно.

— Своим приездом вы оказали мне честь, господин, но я предпочел бы увидеть вас во главе могучего войска.

— Успокойся, Ата. Повсюду гремит слава могучего Хамуди. Египтяне дрожат от страха при одном моем имени. Как только мы вернем себе Нубию и разрушим Элефантину, мои сторонники примкнут ко мне, и мы продолжим победоносное шествие. Во главе наших войск, разумеется, буду стоять я.