Охотники на мамонтов

— Зачем, что-то я не пойму, какой в этом смысл? — сказала Эйла.

— Мы обычно используем для выноса тела какие-то шкуры или мех, в общем, что-то типа покрывала, в которое его закутывают, перед тем как положить в могилу.

Эйла поняла, что это — часть Погребального ритуала Мамутои, но традиции Клана уже и так были во многом нарушены, учитывая нарядную одежду и многочисленные украшения Ридага. Три женщины ожидали ее решения. Она оглянулась на Тули и вновь посмотрела на Неззи. Что ж, возможно, Неззи права. Его ведь надо будет на чем-то вынести, нужно приготовить какую-то подстилку или покрывало. Затем она взглянула на Крози.

Вдруг она вспомнила об одной давно не используемой ею вещи — накидке Дарка. В эту накидку она укладывала своего сына, когда носила его с собой в младенческом возрасте, и за нее он держался, когда подрос и начал учиться ходить. Это была единственная вещь, которую она взяла из Клана просто на память, а не в связи с насущной необходимостью. Однако как часто накидка спасала Эйлу от тоски и одиночества, напоминая холодными и жуткими ночами о том единственном домашнем очаге, который помнила, и о тех людях, которых любила. Как часто по ночам она прижимала к себе эту накидку. Плакала, уткнувшись в нее, или укачивала ее, вспоминая Дарка. Это была единственная вещь, связывавшая ее с сыном, и Эйла с трудом могла представить, что сможет отказаться от нее. Но неужели она собирается носить ее с собой всю оставшуюся жизнь?

Вновь перехватив взгляд Крози, Эйла вспомнила белый плащ, тот плащ, что Крози когда-то сделала для своего сына. Она тоже носила его с собой долгие годы как самую Дорогую вещь. Но в итоге она отказалась от него ради доброго дела, чтобы этот плащ помог защитить Удальца. Конечно, Эйле было жаль расставаться с накидкой Дарка, но, возможно, она гораздо нужнее Ридагу, возможно, эта сделанная в Клане вещь защитит его на пути в мир Духов? Крози в конце концов рассталась с этим напоминанием об умершем сыне.

Может, и ей пришло время перестать печалиться о Дарке и вспоминать о нем с радостью, сознавая, что он живет среди родных и близких ему людей.

— Я знаю, во что мы завернем его, — сказала наконец Эйла. Подойдя к своему спальному месту, она вытащила из стопки вещей сложенный кусок кожи и встряхнула его. Она закрыла глаза и ненадолго погрузилась в воспоминания, последний раз прижимая к щеке эту мягкую и эластичную старую кожу, служившую накидкой ее сыну. Затем Эйла вернулась к женщинам и протянула ее Неззи.

— Вы можете использовать это в качестве покрывала, — сказала она. — Это накидка Клана. Когда-то она принадлежала моему сыну. А теперь будет защищать Ридага в мире Духов. А еще я хочу сказать, что благодарна тебе, Крози, — добавила Эйла.

— За что это ты благодаришь меня?

— За все, что ты сделала для меня, и за то, что благодаря тебе я поняла, что все матери должны в свое время чем-то жертвовать.

Старуха пробормотала что-то невнятное, пытаясь выглядеть суровой, но ее заблестевшие от слез глаза говорили, что она очень тронута. Неззи взяла у Эйлы накидку и накрыла ею Ридага.

Приготовления были закончены уже в сумерках. Эйла хотела провести несложную предварительную церемонию внутри палатки, но Неззи попросила ее подождать до утра и провести ритуалы по всем правилам, чтобы весь Летний Сход видел, что Ридага хоронят как человека. Кроме того, возможно, к утру вернутся остальные охотники. Будет жаль, если Талут и Ранек не успеют на похороны Ридага, но они не могли ждать слишком долго.

На следующее утро, ближе к полудню, тело мальчика вынесли из палатки и положили на расстеленную на земле накидку. Вокруг уже собралось много людей с разных стоянок, а остальные постепенно подходили к месту церемонии. Весть о том, что Эйла собирается хоронить Ридага по обряду плоскоголовых, уже облетела летний лагерь, и все Мамутои с интересом ждали этого события. Захватив с собой чашку с красной мазью из охры и амулет, Эйла уже собиралась начать ритуал Призывания духов, с которого Креб обычно начинал все священные обряды, но все вдруг взволнованно зашумели. К большому облегчению Неззи, охотники подоспели вовремя, и, кроме того, они умудрились дотащить до лагеря все мамонтовое мясо. Установив очередность, они, сменяя друг друга, тащили волокуши и даже слегка усовершенствовали их, в результате чего получились своеобразные сани, которые было гораздо легче везти по земле.

Талуту и Ранеку сообщили о случившемся, и церемония была отложена, для того чтобы убрать на хранение охотничьи трофеи, однако никто не возражал против ее скорого возобновления. Смерть ребенка смешанных духов поставила весь Летний Сход в затруднительное положение, заставив всех Мамутои задуматься о своем отношении к плоскоголовым. Многие называли его выродком или животным, но животных никогда не хоронили, их мясо укладывали на хранение и употребляли в пищу. Обычно хоронили только людей, и все были согласны с тем, что умерших надо как можно скорее предать земле. Хотя Мамутои отказывались признавать принадлежность Ридага к человеческому роду, они отлично знали, что, в сущности, он не был животным. Считалось естественным почитать дух оленя, или бизона, или мамонта, но никто не почитал дух плоскоголовых, и никто не собирался укладывать тело Ридага рядом с мамонтовыми тушами. Те, кто называл его уродцем или выродком, безусловно, осознавали его сходство с человеком, однако многие упорно продолжали умалять значение этого сходства и даже отрицать его. Тем не менее они были рады, что Эйла и Львиная стоянка разрешили эту сложную ситуацию, решив похоронить Ридага по обычаям Клана.

Поднимаясь на небольшой холм, чтобы продолжить церемонию, Эйла пыталась вспомнить все движения, которыми Креб сопровождал эту часть обряда. Она не знала точного истолкования всех этих знаков и жестов — этому учили только мог-уров, — но знала их общий смысл и содержание и по ходу дела давала необходимые пояснения, сознавая, что в этом могут быть заинтересованы как обитатели Львиной стоянки, так и остальные Мамутои, собравшиеся на похороны.

— Сейчас я исполнила ритуал Призывания духов священных животных, — сказала она, — Великого Пещерного Медведя, Пещерного Льва, мамонта и всех остальных, а кроме того, я призвала сюда древнейшие духи Ветра, Тумана и Дождя. — Затем она взяла маленькую чашу. — Сейчас я проведу обряд наречения и приема в члены Клана, — сказала Эйла и, зачерпнув пальцем красную мазь, провела вертикальную черту посредине лба, от линии волос к носу. Затем она выпрямилась и, сопровождая свои слова соответствующими жестами, сказала: — Этот мальчик наречен Ридагом.

Ее действия производили удивительное впечатление: торжественный тон, странные и выразительные движения, которые она делала, стараясь в точности воспроизвести обрядные позы и жесты Клана, и даже ее необычный выговор — все это держало людей в напряжении и завораживало их. Рассказ о том, как она провела ритуал Зова мамонтов, стоя на ледяном утесе, быстро распространился среди Мамутои. Никто не сомневался, что эта дочь очага мамонта имеет полное право проводить эту или любую другую церемонию, несмотря на то что ее лицо не было раскрашено татуировками, как у других мамутов.

— Теперь он получил имя по обряду Клана, — объяснила Эйла, — но ему также необходим тотем, который поможет ему найти дорогу в мир Духов. Я не знаю его тотема, поэтому поделюсь с ним моим тотемом, Духом Великого Пещерного Льва. Это очень сильный и могущественный тотем, но он достоин его.

Эйла обнажила худенькую правую ногу Ридага и, зачерпнув красной мази, провела на его бедре четыре параллельные линии. Поднявшись с колен, она торжественно сказала:

— Дух Пещерного Льва, этот мальчик, Ридаг, передается под твою защиту. — Эти слова она также сопровождала жестами Клана. Затем она плавным движением надела на шею мальчика висевший на круговом шнурке амулет. — Теперь Ридаг принят в Клан, — сказала Эйла, горячо надеясь, что это действительно так.

Эйла заранее выбрала место для могилы Ридага в стороне от лагеря, и Волчья стоянка удовлетворила просьбу Львиной стоянки, разрешив похоронить его там. Неззи завернула маленькое закоченевшее тело в накидку Дарка, и Талут поднял мальчика и отнес к месту захоронения. Опуская сына своего очага в неглубокую могилу, он плакал от горя и не стыдился своих слез.