Охотники на мамонтов

Весь остаток пути до летнего лагеря Мамутои Эйла, не останавливаясь, проскакала на Уинни. Соскочив с лошади, она вбежала в палатку, прежде чем обитатели Рогожной стоянки успели осознать, что она вернулась.

— Эйла! Наконец-то! Ты успела вовремя. Я уже боялась, что он покинет нас, не дождавшись тебя, — сказала Неззи. — Как быстро Лудег добежал до вас!

— Первым нас нашел Волк, а не Лудег, — сказала Эйла, сбрасывая верхнюю одежду и подбегая к Ридагу.

Потрясенная его видом, она на мгновение закрыла глаза, чтобы прийти в себя. Его сжатые челюсти и напряженные черты сказали ей яснее всяких слов, как ему больно, как ему мучительно больно. Мальчик был очень бледным, под глазами залегли темные круги, и все черты лица сильно заострились. Он с трудом дышал, и каждый вздох причинял ему острую боль. Эйла взглянула на стоявшую рядом с лежанкой Неззи:

— Что же случилось, Неззи?

— Хотела бы я знать. С ним было все в порядке. А потом вдруг совершенно неожиданно стало плохо. Я делала все так, как ты научила меня. Давала настойку, но ничего не помогало, — сказала Неззи.

Эйла почувствовала слабое прикосновение руки Ридага.

— Я рад, что ты пришла, — жестом показал он.

Когда же она могла видеть это прежде? Такую же неловкую попытку выразить свои мысли жестами, когда тело уже почти бессильно. Иза… Именно такой она была перед смертью. Тогда Эйла только что вернулась в пещеру после долгого отсутствия — из дальнего путешествия на Летнее Сходбище Клана. Но охота на мамонтов заняла всего несколько дней. Они отсутствовали совсем недолго. Что же могло случиться с Ридагом? Почему его состояние так резко ухудшилось? Или болезнь незаметно подтачивала его изнутри?

— Это ты послал Волка? — спросила Эйла.

— Я знал, что он найдет тебя, — заметил мальчик, — Волк смышленый.

Ридаг устало опустил веки, и Эйла, повернув голову в сторону, закрыла глаза. Ей было больно видеть, с каким трудом он дышит, видеть его мучения.

— Когда последний раз ты принимал настойку? — спросила Эйла, вновь взглянув на него и заметив, что он открыл глаза.

Ридаг вяло покачал головой:

— Не помогает. Мне уже ничего не поможет.

— Что значит — ничего не поможет? Ты ведь не целительница. И не знаешь, как могут помочь травы. Только я могу судить об этом, — сказала Эйла, стараясь говорить твердым и убежденным голосом.

Он вновь слабо запротестовал:

— Нет, я знаю.

— Ладно, я должна осмотреть тебя, но сначала я пойду и приготовлю тебе еще одно снадобье, — сказала Эйла, но за этими словами скрывалось нечто большее: ей надо было отойти и успокоиться, она боялась, что не выдержит и разрыдается прямо сейчас.

Он коснулся ее руки:

— Не уходи. — Ридаг вновь закрыл глаза, и она, сознавая свое бессилие перед этой болезнью, смотрела, как он судорожно пытается сделать еще пару мучительных вдохов. — Волк здесь? — наконец спросил он.

Эйла свистнула, и тот, кто удерживал Волка от входа в палатку, вдруг обнаружил, что это стало невозможно. Волк стрелой подлетел к лежанке и, вскочив на нее, лизнул щеку мальчика. Ридаг улыбнулся. Эйла едва сдержала новый приступ слез, вспомнив неулыбчивые лица Клана, — эта понимающая полуулыбка-полуоскал была свойственна только Ридагу. Неугомонный волчонок слишком бурно выражал свои чувства, и Эйла велела ему слезть с лежанки.

— Я послал Волка… за тобой, Эйла, — вновь повторил Ридаг. — Я хотел… — Похоже, он не знал, как показать какое-то слово.

— Что ты хотел, Ридаг? — подбодрила его Эйла.

— Он пытался сказать об этом и мне, — сказала Неззи. — Но я не смогла понять его. Надеюсь, ты сможешь. Мне кажется, это очень важно для него.

Ридаг опустил веки и нахмурил брови, у Эйлы возникло ощущение, что он усиленно старается вспомнить что-то.

— Дарк счастлив. Его… признали… Эйла, я хочу… мог-ура.

Он очень старался объяснить ей что-то, эти попытки отнимали у него последние силы, и единственное, что Эйла могла сделать, — это попытаться понять мальчика.

— Мог-ура? — Она сделала соответствующий молчаливый жест на языке Клана. — Ты имеешь в виду человека, общающегося с миром Духов? — добавила она вслух.

Ридаг кивнул Эйле, показывая, что она на верном пути. Но Неззи, судя по выражению лица, пока по-прежнему ничего не понимала.

— Именно это он и пытался сказать? — спросила женщина.

— Наверное, да, — сказала Эйла. — Только я не пойму, с чем связано его желание.

Неззи резко кивнула, сдерживая гнев:

— Я все поняла. Он не хочет быть животным, хочет перейти в мир Духов. Он хочет, чтобы его похоронили… как человека.

На сей раз Ридаг удовлетворенно кивнул головой.

— Но это же естественно, — сказала Эйла. — Он и есть человек.

— Нет. Только мы так считаем, и далеко не все Мамутои согласны с нами. Они и сейчас не позволят признать его. Они по-прежнему считают, что он животное, — сказала Неззи.

— Ты хочешь сказать, что они не позволят похоронить его, считая, что он не может приобщиться к миру Духов? Кто говорит, что он не может? — Глаза Эйлы яростно сверкнули.

— Очаг мамонта, — сказала Неззи. — Они не позволят нам похоронить его.

— Но ведь я тоже дочь очага мамонта. И я считаю, что это возможно! — решительно заявила Эйла.

— Это бесполезно. Наш Мамут пытался убедить их. Но согласие должно быть всеобщим, а согласны далеко не все, — сказала Неззи.

Ридаг с надеждой слушал их разговор, но сейчас его надежда начала угасать. Эйла заметила его помрачневшее лицо, его разочарование, и ее охватил такой страшный гнев, какого она еще никогда не испытывала.

— Нам не стоит добиваться согласия очага мамонта. Им не дано права решать, кто принадлежит к человеческому роду, а кто — нет. Ридаг — человек. Уж если считать его и моего сына животными, то мы все относимся к их числу. Пусть мамонтовый очаг останется при своих ритуалах. Ридаг не нуждается в них. Когда придет время, я сама сделаю все необходимое, проведу ритуал Клана, так же как я сделала это для Креба, Мог-ура Клана. Ридаг найдет путь в мир Духов и никакой мамонтовый очаг не сможет помешать этому!

Неззи взглянула на мальчика. Теперь он выглядел более спокойным. Или, вернее, — решила она — умиротворенным. Исчезли глубокие переживания, омрачавшие его лицо. Он коснулся руки Эйлы.

— Я — не животное, — просигналил он.

Казалось, он хотел добавить еще что-то. Эйла выжидающе смотрела на него. Затем внезапно поняла, что не слышит больше никаких звуков, никаких попыток сделать еще один мучительный вдох. Боль больше не терзала его.

Боль осталась с живыми. Эйла взглянула на Джондалара. Он стоял рядом с ней все это время, и его лицо потемнело от горя, как и лица Эйлы и Неззи. Вдруг они, все трое, прижались друг к другу, пытаясь найти хоть какое-то утешение в этом мире.

Затем еще одно существо, подняв мохнатую морду, заявило о своем горе. Тихое поскуливание, доносившееся от подножия лежанки Ридага, сменилось жалобным повизгиванием, которое постепенно усилилось и окрепло, превратившись в настоящий протяжный вой, впервые вырвавшийся из груди молодого волка. Когда его дыхание иссякло, он опять набрал в грудь воздуха и снова возвестил о своей утрате звучной, жутковатой, душераздирающей мелодией, испокон веков называемой волчьей песней. Собравшиеся перед входом в палатку люди не осмеливались войти внутрь. Даже те трое, что охваченные общим горем, обнявшись, стояли у лежанки мальчика, потрясено слушали этот звериный плач. Джондалар подумал, что ни человек, ни животное — никто не мог бы исполнить более трогательную и внушающую благоговейный трепет песню.

Горькие рыдания не помогли Эйле избавиться от безутешного горя, но немного облегчили ей душу, и сейчас она неподвижно сидела возле этого худенького безжизненного тела, и тихие слезы медленно стекали по ее щекам. Ее отрешенный взгляд был устремлен в пространство, и она молча вспоминала свою жизнь в Клане, своего сына и свою первую встречу с Ридагом. Он значил для нее не меньше, чем Дарк, и в определенном смысле даже заменил ей сына. Несмотря на то что Бруд отнял у нее ребенка, благодаря Ридагу у нее появилась возможность кое-что узнать о своем сыне. Глядя на Ридага, Эйла могла представить себе, как растет и взрослеет Дарк, как он выглядит и о чем думает. Улыбаясь его добродушным шуткам или радуясь его сообразительности и восприимчивости, она представляла себе, что Дарк растет таким же умным и понятливым. Но теперь Ридаг ушел, и прервалась та тонкая ниточка, которая связывала ее с Дарком. Она горевала о них обоих.