Факел смерти

Мигрени мучили ее с детства. Таблетки немного охлаждали раскаленный электрический обруч, оставалась только тупая боль в затылке.

Фаррел боролась с желанием взбодриться. Это была плохая идея, поскольку она приняла слишком много таблеток. К тому же, выпив, Селена Фаррел становилась совершенно другим человеком.

«Я туда сегодня не пойду», — вяло подумала она, но вспомнила экзотическую женщину, сидевшую в углу стеганого розового дивана, и решилась. Фаррел выбралась из кровати, побрела на кухню, открыла морозильник и вынула бутылку «Грей гуз».

После второй водки с мартини боль в затылке ушла, а неотвязная мелодия, кажется, стихла. Звучала, кстати, не флейта, а сиринга, семиствольная свирель Пана. Как и лира, сиринга считается одним из самых древних инструментов на Земле, но ее тоскливое, с придыханием звучание было запрещено в античной Олимпии, дабы не омрачать состязания музыкой похорон.

— А кому до этого дело? — буркнула Фаррел, одним глотком осушив бокал. — К черту Олимпиады. К черту сэра Маршалла. К дьяволу всех Маршаллов.

Осмелев от выпитого, Фаррел пообещала себе, что, раз уж прошла мигрень, она не станет думать о потерях, несправедливости и насилии власти. В пятницу вечером ей есть куда сходить и кого повидать.

Обуреваемая нетерпением, Фаррел, пошатываясь, прошла в спальню, открыла шкаф и расстегнула висящий там мешок для одежды.

В нем оказалась броская, обтягивающая бедра и расклешенная книзу черная юбка со смелым разрезом справу и сексапильная шелковая бордовая блузка без рукавов, низко открывавшая пышную грудь.

ГЛАВА 35

В пять часов Найт готовил близнецам ужин, уже смирившись с тем, что пропустит церемонию открытия.

У него в любом случае не осталось сил. С самого утра, когда Люк проснулся с плачем, Найт занимался детьми, расстроенный отсутствием няньки и невозможностью заняться делом Кроноса.

Около полудня, когда дети играли, он звонил матери.

— Я спала два часа, — сказала Аманда. — Отключилась и видела во сне Дентона. Меня охватила радость, но потом я проснулась, все вспомнила, и все началось сначала.

— Боже, мама, это ужасно! — Найт помнил бессонницу и тоску первых недель после рождения близнецов и смерти Кейт. Много ночей ему казалось, что он сходит с ума.

Найт решил сменить тему.

— Забыл сказать: Майк Лансер пригласил меня в представительский номер оргкомитета на церемонию открытия. Если найдешь няньку, мы с тобой сможем поехать вместе.

— Не уверена, что вынесу столько выражений жалости. Да и мемориальной службы там не будет. Мне неприлично делать вид, что я праздную.

— Олимпийские игры — часть наследия Дентона, — напомнил Найт. — Ты отдашь ему должное. Тебе сейчас лучше не сидеть дома, а публично отстаивать его репутацию.

— Я подумаю.

— Кстати, пока нет няньки, расследование убийства не движется.

— Я не дура, Питер! — взорвалась Аманда. — Этим занимается Босс, но, по его словам, ты распугал все агентства домашних услуг, к тому же у них не хватает рук, потому что взрослые хотят посмотреть Олимпийские игры!

На этом она бросила трубку.

Около трех, когда дети спали, Найт дозвонился Джеку. Владелец «Прайвит» был, как обычно, спокоен и хладнокровен, но Найт и по телефону слышал напряжение в его голосе.

— Я делаю все возможное, чтобы найти няню, — сказал Найт.

— Хорошо, — отозвался Джек, — потому что ты нужен нам.

— Хрен знает что! — не выдержал Найт, повесив трубку.

В половине шестого в дверь позвонили. На пороге стояла Аманда в темных очках, блузке, стильных черных брюках и лодочках, с колье и серьгами серого жемчуга.

— Я нашла няньку на вечер, — сказала она, отступая в сторону. За ней стоял очень несчастный Гэри Босс в бриджах, носках с ромбиками, школьных ботинках и галстуке-бабочке в красно-белую полоску.

Личный секретарь презрительно посмотрел на Найта, как придворный поставщик всякой безвкусицы на профана, и сказал:

— Я говорил с «Нянями инкорпорейтед», «Нянями Фулхэма», агентством «Сладкие ангелочки» и всеми остальными в городе. Ох и репутация у вас, Питер! Ну, где ваши маленькие чудовища? Мне нужно знать их расписание.

— В гостиной, смотрят телевизор, — ответил Найт и, понизив голос, спросил Аманду, когда Босс прошел в комнату: — А он сможет?

— За тройную почасовую оплату, уверена, как-нибудь справится. — Аманда сняла очки и смотрела на сына заплаканными красными глазами.

Найт побежал на второй этаж и быстро переоделся. Спустившись, он увидел, что близнецы прячутся за диваном и с опаской поглядывают на Босса. Матери нигде не было видно.

— Ее величество в машине, — сообщил Босс. — Ждут-с.

— Папа, Люки ка-ка. — Люк похлопал себя сзади по памперсу.

Ну почему он не может ходить на горшок?

— В общем, так, — сказал Найт Боссу. — Еда для них в холодильнике в пластиковых контейнерах, разогрейте немного. Люку можно дать немножко мороженого. У Беллы аллергия, поэтому ей пшеничные крекеры. Ванна, книжка, в постель в девять, а к полуночи я вернусь.

Найт поцеловал близнецов.

— Слушайтесь мистера Босса. Сегодня он ваша няня.

— Папа, Люки ка-ка, — снова пожаловался Люк.

— Ах да, — сказал Найт Боссу. — У Люка произошло отправление желудка. Смените ему памперс прямо сейчас, иначе скоро придется его подмывать.

Босс в ужасе обернулся:

— Менять грязный подгузник? Мне?

— Ну вы же теперь няня!.. — сдерживая смех, ответил Найт и вышел.

ГЛАВА 36

Когда Найт с Амандой на вокзале Паддингтон садились на скоростной поезд до Страффорда, где был один из входов в Олимпийский парк, профессор Селена Фаррел шла по улице, чувствуя себя чертовски сексуальной.

На Сохо спускались сумерки. Было душно, а в Фаррел сидело две порции водки-мартини. Выбранный наряд сражал наповал. Идя от Тоттенхэм-Кортроуд к Карлайз-стрит, Фаррел ловила свое отражение в витринах магазинов и в глазах мужчин и женщин, провожавших взглядами каждое движение ее бедра, подчеркнутое юбкой, и колыхание груди в глубоком вырезе блузки, облегавшей ее как вторая кожа.

Она нанесла вечерний макияж, надела голубые контактные линзы. Освобожденные от тюрбана из шарфа крашеные темные волосы двумя крыльями обрамляли лицо, подчеркивая мушку на правой щеке. Без этой родинки никто, даже личная секретарша, не узнал бы профессора Фаррел.

Селена обожала такое состояние — анонимность, сексуальность, охотничий инстинкт.

Она резко отличалась от прежней Фаррел — совершенно другой человек. Необычность происходящего возбуждала ее, придавала сил, заставляла чувствовать себя магнетически-притягательной и неотразимой.

На Карлайз-стрит она вошла в дом номер четыре с розовой неоновой вывеской — «Кэнди-клаб», старейший и самый большой лесбийский ночной клуб в Лондоне и любимое место Фаррел. Она нередко приходила сюда оттянуться.

Селена направилась к длинной барной стойке, где сидело много красивых женщин. Миниатюрная дама изысканной внешности, завидев Фаррел, повернулась на стуле с мохито в руке и улыбнулась ей, как хорошей знакомой:

— Сирена Сен-Джеймс!

— Нелл, — сказала Фаррел, целуя ее в щеку.

Нелл придержала руку Фаррел, оглядывая ее наряд.

— Боже, боже, только посмотрите на нее! Еще более соблазнительная и аппетитная, чем обычно! Куда ты пропала, Сирена? Я тебя месяц не видела.

— Отчего же, я приходила позавчера, — сказала Фаррел. — А вообще я улетала в Париж работать над новым проектом.

— Счастливица, — вздохнула Нелл, подалась ближе и прибавила: — Мы в любой момент можем уйти и…

— Не сегодня, милая, — нежно отозвалась Фаррел. — У меня планы.

— Жаль. Твои планы уже здесь?

— Не видела.

— Как зовут?

— Секрет.

— Ну-ну, — сказала уязвленная Нелл. — Если твой секрет не придет, возвращайся.

Фаррел послала ей воздушный поцелуй и отошла, горя от нетерпения. Сердце билось в такт танцевальной музыке в подвале, от которой ритмично вибрировал пол. Фаррел обошла все укромные места на первом этаже, поднялась наверх и оглядела собравшихся вокруг розового стола для пула. Безрезультатно.