Страница 69 из 183
всю погоду делают, а поэтому с потерей меня или его производство будет работать. Это одно, а второе, Остап
Харитонович, вы чего хотите с ним сделать?
— Посадить! — небрежно бросил Лапа.
— Так он меня за собой может потянуть, — забеспокоился Пончик.
— Он сам себя посадит, не впервой такой финт проводить, а чтобы не лишаться своего компаньона и
годовых, ему тебя тянуть за собой будет не резон.
— Как же можно так сделать? — обескураженно спросил Пончик.
— Зачем дурным забивать себе голову? — урезонил его Лапа. — Тем более что я еще и сам до конца
операцию не продумал. Так что готовь лавэ, через неделю мы к вам подвалим.
Ровно через неделю на старой, видавшей не одну аварию «Волге» (ГАЗ-24) черного цвета Лапа вместе с
четырьмя подручными приехал в поселок Розовый, где находилось малое предприятие Пончика и Капреляна.
Подцепив к пиджаку «жучка», Лапа сказал остающимся в машине:
— Включите передатчик на прием. Как услышите, что меня собираются по натуре бить, валите ко мне на
помощь. Если запоздаете, шкуру спущу, но и раньше времени на глаза не появляйтесь.
В машине остались громилы, прошедшие через УО-15/1, среди которых лишь один Мамедов Ибрагим по
кличке Ишак вел себя беспокойно, был непоседлив и стремился покинуть машину преждевременно.
Оставшийся за старшего в машине зло процедил ему:
— Ишак, не бузи, пропустим, о чем они там бакланят, пахан нам колганы поотрывает, а ты своего кайфа не
получишь.
Такая угроза заставила даже Ишака успокоиться.
Зайдя в контору, Лапа по описанию Пончика сразу узнал Капреляна, небрежно развалившегося в мягком
кресле за столом. Однако он, не подавая виду, что знает, с кем беседует, спросил:
— Где мне найти Капреляна?
— Зачем его искать? Я Капрелян, — разведя руки в стороны, благодушно сообщил тот.
— У меня есть к тебе разговор. Можешь ли ты меня послушать, но только с глазу на глаз?
Посмотрев оценивающе на старика и не найдя в нем ничего впечатляющего для себя, Капрелян беспечно
произнес:
— Паслушай, дарагой, какие у нас могут быть секреты? Давай, говори скорэй.
Зашедшему в кабинет мужчине кавказской национальности он что-то сказал на родном языке, и тот, ничего
не сказав, с любопытством посмотрев на Лапу, вышел.
— Говоры, чего хотел сказать мне, — потребовал он.
— У тебя есть компаньон Игнатий Давыдович, — начал Лапа.
— Есть такой человек, — подтвердил Капрелян, настораживаясь.
— Так он мне пожаловался на тебя, что ты его бабки присваиваешь и нехорошо с ним поступаешь.
— Паслушай, дарагой, кто ты такой, чтобы учить меня, да еще разбираться со мной? — вскакивая с кресла и
размахивая руками, закричал он.
На крик Капреляна в кабинет заскочили два его друга, которым Капрелян стал жаловаться на своем родном
языке, от волнения вставляя порой в разговор русские слова.
Схватив Лапу за руки, друзья Капреляна попытались вытащить его из кабинета во двор со словами:
— Зачем такого хорошего человека обидел?
С нестариковской ловкостью Лапа, вывернувшись из их рук, возмутился, умышленно накаляя ситуацию:
— Я не пьяный, а вы не легавые, чтобы меня тащить.
— Ага, напугался! — самодовольно констатировал Капрелян, глубоко ошибаясь в своем предположении.
— Еще бы! Вы же бить будете, — серьезно для Капреляна, но с юмором для себя и для своих сообщников
ответил Лапа.
— Старый пердун, пришел меня пугать, а сам и укакался, — захохотав, пошутил самодовольно Капрелян, торжествуя свое превосходство. — Гоните этого шелудивого ишака в шею, — приказал он своим подручным.
Такого оскорбления и унижения Лапа не слышал и не получал уже несколько десятилетий, тем более что его
сообщники прослушивали беседу и могли сделать для себя неверные выводы в отношении его настоящих
способностей.
Когда «шестерки» Капреляна попытались вновь схватить его за руки и вытолкнуть из кабинета, Лапа, рывком
освободив правую руку от захвата, ударил ею одного из нападавших в промежность, отчего последний от боли
гортанно заревел, согнувшись в три погибели.
Увидев такое развитие событий, второй из нападавших обхватил Лапу руками в охапку, а Капрелян стал
беспорядочно наносить ему удары кулаками по телу.
В кабинет ворвалась четверка подручных Лапы, которые со знанием дела уложили противников на пол. В
горячке досталось и армянину, корчившемуся у двери в момент драки.
Ишак, приставив лезвие ножа к горлу Капреляна, таким подъемником поднял его огромную тушу на ноги и с
нескрываемым презрением стал возмущаться:
— Ты, ишак, ты знаешь, на кого руку поднял? На самого пахана! Да я за это сейчас кишки из тебя выпушу!
Не пришедший в себя от быстрой смены декораций Капрелян затравленно молчал, а Ишак, обращаясь к
Лапе, просительно произнес:
— Пахан, позволь мне, я ему хочу калым из бурдюка выпустить.
В его голосе было столько мольбы, что у присутствовавших не зародилось никакого сомнения в искренности
его просьбы.
Утреннее внутривенное вливание морфия пробудило в нем желание действовать, ломать и рушить, но он
себя сдерживал и подчинялся требованиям товарищей, действовавших по указанию Лапы, который был для него
живым богом. Ишак понимал подспудно, что если будет слушаться и угождать Лапе, пока он ему нужен, дозы
«кайфа» будут пробуждать в нем интерес к жизни.
— Остепенись! — потребовал Лапа. — Пока ты с ним травил, один хрен куда-то убежал.
Убежавшим был тот, кто лежал у порога, первым получив отпор от Лапы.
— Догнать? — услужливо предложил Ишак.
— Зачем? Он побежал за подмогой. Они сейчас сами явятся, — убежденно сообщил Лапа.
В кабинет с арматурными прутьями и ножами вместе с беглецом ворвались три кавказца, но, увидев в руках
Лапы пистолет, они опустили руки.
— Кладите свои железки у порога и идите к своему хозяину, — жестко, не терпя возражений, произнес Лапа, выстрелив для устрашения два раза им под ноги.
— Вай, вай! — заголосили они, подпрыгивая и подчиняясь его требованию.
Подойдя к Капреляну, Лапа, погладив его по огромному носу, поучительно пошутил:
— Я же тебе, индюк сраный, говорил, что желаю с тобой поговорить один на один, а теперь придется вам
немного помять бока, чтобы не только знали хозяина, но и уважали.
Не дожидаясь команды, кореши стали обрабатывать свои жертвы, испытывая удовольствие от их крика и
унижений.
Убедившись, что урок воспитания прошел успешно, Лапа бросил:
— Хватит! Достаточно!
Прохаживаясь среди поверженных противников, Лапа поучающе информировал их:
— Почему мои парни «подрались» с вами, — он умышленно заменил слово «побили», — да потому, что твоя
милость, — толкнув ногой в бок Капреляна, напомнил Лапа, — со своими дружками стала бить пожилого
человека. Кто потерпит такое безобразие? — И сам себе ответил: — Никто. Ты со мной гостеприимно обошелся
или нет?
— Виноват, кацо, не разглядел я большого и хорошего человека, — постанывая и поглаживая рукой
ушибленные места, произнес тот.
Лапа разрешил ему вновь сесть в кресло, а его «шестеркам» подняться с пола.
— Ты теперь согласен со мной поговорить один на один?
— Конечна, дарагой! — с надеждой, что кончился кошмар, воскликнул Капрелян.
— Все выйдите и помиритесь между собой. Выпивон и закусон возьмите в машине. Мы же приехали с
дружескими намерениями, — пояснил он Капреляну, — но, как видишь, не получилось, сам виноват.
Имея такого учителя, Капрелян, чтобы вновь не пробуждать в Лапе зверя, дипломатично помолчал, так как
вертевшийся на кончике языка ответ мог не понравиться собеседнику.
Оставшись вдвоем в кабинете, Лапа сел напротив Капреляна и продолжил так неудачно начавшуюся беседу:
— Скажи мне честно, чем тебя не устраивает Игнатий Давыдович, чем он перед тобой провинился, что ты так